Взял лучину Царь: «Нагнись-ка, дружок!»
(Чуть-что всей ему копны не поджег!)
«Видно, воду пьешь да постное ешь?
Что тебя-то не видал я допрежь?»
Сын ли с батюшкой, аль с львом красным — лань?
Вся-то глотка-пересохла-гортань!
Вспыхнул пуще корольков-своих-бус:
«Я вам, батюшка, сынком довожусь!»
Как толкнет его тут Царь сгоряча:
«Врешь, молочная лапша! каланча!
Прынц заморский либо беглый монах, —
Ни в каких я не повинен сынах!»
Подивился тут Царевич бровьми:
«Хоть убей меня, а зря не страми!
Не монах и не заморский мужик, —
Я в супружестве законном прижит!»
Помянул тут Царь с десяток шутов:
«Знать, косушку породил полуштоф!
Да иная нам тут малость важна:
Коли сын, так твоя мать мне — жена?!»
И как взвоет — инда стекла дрожат:
«Ох пропал-пропал, пропал-пропал, — женат!
Коль жена, так значит — дочь, значит — зять?
Где ж убивица моя, — твоя мать?!»
В землю пальчиком гусляр: «Вечный дом! —
Ты в супружестве живешь во втором».
Разом хмель пропал от этого сказу,
Растаращился, что сом пучеглазый,
Вздоху нету, — гляди лопнет шарóм.
«Так в супружестве живем во втором!..»
Дрожит сын, шепочет,
Вином виски мочит,
Хлопочет вокруг той горы кумачовой:
Лик — шар сургучовый, краснее клопа.
«Ох, батюшки, — так и ушел без попа!»
Льет в рот вино, назáд — вино,
К груди припал, — бревном-бревно.
«Одно бы знать: что дышишь.
Да сердца не прослышишь!»
«Коли вино не хочет в рот, —
Сам в руки гусельки берет, —
Быть может, Царь-отец мой,
Мое — поможет средство!»
Пробежался по струнáм ветерком,
Слышит: кто-то ровно — щелк! — языком.
Разжужжался, что шмелиха-пчела,
Смотрит: холм-гора-то кверху пошла!
А как пальчики пустил во всю прыть,
Видит: Царь сидит, да ручкою: пить!
Отцу сынок налил,
Пьет Царь, подставляет,
За кажною чаркой
Сынка похваляет:
«И кудри-то — шапкой!
Стан — рюмки стройней!
Вот что бы без баб-то —
Рожать сыновей!
Зачем — жена?
На кой — жена?
Ты не жена,
Скажи, — война!
Чуть что не так —
И свет ей мрак,
И друг ей враг,
И царь — дурак…
Ох ты, Царь-дурак, женатый холостяк!
Приведи-ка мне, сыночек, жену:
Бить не стану, а разок — толкану!»
То не сон-туман, ночное наважденьице —
То Царицыно перед Царем виденьице.
То не черный чад над жаркою жаровнею —
То из уст ее — дыханьице неровное.
То не черных две косы, служанки кроткие:
Две расхлестанных змеи — да с косоплетками!
До ковровой до земли склонилась истово,
Об царевы сапоги звенит монистами.
«Виноградинка в соку,
Здравствуй, зернышко!
Не видал я на веку
Стройней горлышка!
Вся от пяточек до бус —
Вó как — нравишься!
Да коль я не подавлюсь,
Ты — подавишься!
Оттого что вкус мой гнусный, мокрый ус!»
Вырывала тут из кос косоплетки,
Отползала змея к самой середке,
Духом винным-тут-бочоночным румянилась,
Царю — в землю, гуслярочку — в пояс кланялась.
Ножки смирные, рот алый поджат.
Во всем теле — одни ноздри дрожат.
Заиграл сперва гусляр так-óт легонечко,
Ровно капельки шумят по подоконничку.
Та — рябь рябит,
Плечьми дрожит.
Заработали тут струночки-прислужницы,
Ровно зернышки-посыпались-жемчужинки.
Та — пруд-река,
Колеблет бока.
Заходили тут и руки в странном плясе:
Коготочками гребет, что кот в атласе.
Сожмет, разожмет,
Вновь в горсть соберет.
Отпустил гусляр своих коней стреноженных —
Прокатилась дрожь волной до быстрых ноженек.
Как тигр-лежебок
Готовит прыжок.
Ой, рябь!
Ой, зыбь!
Ой, жар!
Ой, хлад!
Ой, в пляс пошла, помилуй Бог вас, стар и млад!
Бочком, бочком,
Шмыжком, шмыжком,
Играючи да крадучись —
Что кот с мышом!
(Ох, не пляшут так, жена, пред муженьком!)
— Скидавай босовики!
Босая пляши! —
Эй, топ, босовичок!
Эй, скок, босовичок!
Наших бóсых ног —
Не белей снежок!
(Что ж ты вспыхнул, ай мороз тебя ожег?)
— Пусть душу не спасу, —
Распущай косу! —
Как тряханёт!
Как маханёт!
Мраком-то-как-
Жаром — дохнёт!
Белый плат-то свой нагрудный распахнет!..
Плоть ли бабья — ай
Просто яблонь-май?
Бабья пазуха —
Али Божий рай?
То дыханьице ли, жаркий воздушок,
Аль инбирь-шафран-корица-корешок?
Веселится Царь, — инда пот утер!
Белей снегу — сын, глаза в землю впер.
— Что ж вы, струночки, не стали вперебор? —
Не змеиный шип — шелков рваных скрип,
То не плетка-хлыст — шелков рваных свист,
То на всем плясу — шелкá ручьями вниз!
— Эй, жару поддавай!
Рубаху скидавай! —
Отцу с сыном пир великий задавай!
Заленилась — не слыхать монист.
С плеча левого наплечник вниз.
Рукой заспанной ресницы трет,
Теперь правому плечу — черед.
Осовела, что кулек с мукой,
Ткань у бедер собрала рукой.
Да не вóвремя зевнула, дрянь!
Пошла рот крестить, — пустила ткань.
И — взыграв как целый град Содом —
Закрутилась дымовым столбом!
Ночь — ежели черная,
Кровь ежели красная,
Бабенка невздорная,
Да на всё согласная —