- Посрался с Лиззи, - доложил он мне.

Я не знал, что мне делать - поздравлять или соболезновать. Лиззи очень классно трахается, но ругается как сапожник и может кастрировать одним взглядом. Мне кажется, Томми никак не разберётся в своих чувствах. Наверно, он весь погружён в себя, потому что даже не наехал на меня за то, что я ширяюсь, и ничего не сказал о моём состоянии.

Несмотря на свою эгоистичную героиновую апатию, я пытался изобразить хоть какую-то заинтересованность. Но на окружающий мир мне было глубоко насрать.

- Страдаешь? - спросил я.

- Даже не знаю. Если честно, я буду очень скучать по сексу. Может, найти кого-нибудь, а?

Томми нуждался в людях горадо больше, чем остальные.

Я помню Лиззи ещё со школы. Когда я учился в "Линксе", мы с Бегби и Гэри Макви валялись в конце беговой дорожки, прячась от пронырливых глазок этого ублюдка Вэлланса - старшего воспитателя, отъявленного фашиста. Мы заняли эту позицию, чтобы, подсматривая за девчонками, пробегавшими мимо в шортах и блузках, набраться побольше впечатлений и вдоволь надрочиться.

Лиззи предложила устроить забег, но пришла второй - её обошла длинноногая Мораг Хендерсон по кличке "Западлистка". Мы лежали на животе, подперев головы локтями, и наблюдали за тем, как Лиззи напрягалась из последних сил с тем выражением злобной решимости на лице, с которым она делала всё на свете. Всё-всё? Если Томми от неё ушёл, то можно расспросить его, как она трахается. Нет, не надо... нет, я всё-таки расспрошу. Короче, я услышал чьё-то тяжёлое дыхание и, обернувшись, увидел, как Бегби медленно вращает бёдрами. Не отрывая глаз от девчонок, он говорил:

- Ох, эта Лиззи Макинтош... ох и писька... я б ебал её в жопу семь раз в неделю... вот это жопа... вот это дойки...

Потом он упал лицом в дёрн. Тогда я ещё плохо знал Бегби. В те времена он не был ещё основным, а только одним из соперников, да к тому же побаивался моего братца Билли. На самом деле, я был ссыкливым пацаном и выезжал в основном на Биллиной репутации. Короче, я перевернул Бегби на спину и обнажил его истекающий спермой, вымазанный в земле елдак. Чувак тайком вырыл своим раскладным ножом ямку в мягком дёрне и втихаря вздрючил поле. Я заржал. Бегби тоже. В те времена он был проще, пока не поверил в себя, и надо сказать, мы все считали его отпетым психом.

- Так ты онанист, Франко! - сказал Гэри.

Бегби спрятал свою шишку и застегнул ширинку, а потом набрал в пригоршню спермы, перемешанной с землёй, и размазал её Гэри по лицу.

Я чуть не сдох со смеху, когда Гэри, взбеленившись, вскочил на ноги и начал лупить Бегби по подошвам кроссовок. Выместив злобу, он угомонился. На самом деле, это история не о Лиззи, а о Бегби, хотя поводом к ней послужила бесстрашная схватка Лиззи с Западлисткой.

Короче, когда пару лет назад Томми сошёлся с Лиззи, почти все подумали: "Везёт же дураку!". Даже Дохлый ни разу не трахал Лиззи.

Странно, что Томми до сих пор ничего не сказал про "чёрный", хотя по всей комнате были разбросаны баяны, да и так было видно, какой я уторчанный. Обычно в таких ситуациях он превращается в плохую копию моей старушки, и начинается: ты гробишь себя/одумайся/ты сможешь прожить без этого мусора и прочая херота.

Но на сей раз он сказал:

- Зачем ты колешься, Марк?

В его голосе звучал неподдельный интерес.

Я пожал плечами. Мне не хотелось говорить об этом. Чувакам с докторскими степенями и университетскими дипломами платят большие деньги только за то, чтобы они подробно меня расспрашивали. Я сыт этим по горло. Но Томми настаивал.

- Расскажи мне, Марк. Мне надо знать.

И я подумал: если адвокаты и полицейские получают у меня разъяснения, то неужели мои самые близкие друзья, с которыми я постоянно общаюсь, не заслужили, чтобы я хотя бы попытался им это объяснить? У меня развязался язык. Когда я заговорил об этом, мне стало на удивление хорошо, спокойно и легко.

- Не знаю, Тэм, просто не знаю. "Чёрный" делает вещи как бы более реальными. Жизнь - скучная и бессмысленная штука. Всё начинается с возвышенных надежд, которые потом рушатся. Мы понимаем, что все мы умрём, так и не найдя ответа на самые главные вопросы. Мы развиваем все эти тягомотные идеи, которые просто по-разному объясняют нашу реальную жизнь, но не дают нам никаких ценных знаний о великом, настоящем. По сути, мы проживаем короткую жизнь, полную разочарований, а потом умираем. Мы заполняем её всяким дерьмом - карьерой и браком, чтобы создать для себя иллюзию, будто в этом есть какой-то смысл. Героин - честный наркотик, потому что он избавляет от иллюзий. Если тебе хорошо под героином, то ты кажешься себе бессмертным. А если тебе плохо, то ты с головой окунаешься в то дерьмо, которое и так тебя окружает. Это единственный по-настоящему честный наркотик. Он не изменяет твоё сознание. Он просто доставляет тебе кайф и чувство благополучия. После этого ты видишь всю нищету мира без прикрас, и тебе больше не помогают никакие обезболивающие.

- Чушь, - сказал Томми. И добавил: - Полнейшая чушь.

Возможно, он прав. Если б он спросил меня на прошлой неделе, я бы, наверно, сказал ему что-то прямо противоположное. И если б даже он спросил меня сегодня утром, я б тоже ответил по-другому. Но в данный момент я носился с теорией о том, что "чёрный" делает своё дело, когда всё остальное кажется скучным и ненужным.

Моя беда в том, что, как только я чувствую возможность или вижу реальность получения того, чего я добивался, будь это девица, квартира, работа, образование, деньги и так далее, оно сразу становится для меня скучным и неинтересным и обесценивается в моих глазах. Но с "чёрным" всё по-другому. С ним нельзя так просто расстаться. Он не отпустит тебя. Попытка разрешить проблему с "чёрным" - самая трудная задача. И это приносит невъебенное наслаждение.

- Это приносит невъебенное наслаждение.

Томми посмотрел на меня:

- Это доставляет кайф.

- Не еби мне мозги, Томми.

- Но ты же сказал, что это приносит наслаждение. Я просто хочу попробовать.

- Не надо. Послушайся моего совета, Томми, - но это ещё больше его раззадоривало.

- У меня есть бабло. Давай. Свари мне дозняк.

- Томми... не гони беса, чувак...

- Ну давай же! А ещё друг, бля. Свари мне дозняк. От одного укола мне ни хера не будет. Давай.

Я пожал плечами и сделал, как он просил. Хорошо почистил свою машину, сварил слабенький дозняк и помог ему ширнуться.

- Это охуительно, Марк... как на русских горках, бля... меня прёт, бля... прёт на всю катушку...

Я охуел от его реакции. Немногие чуваки так сильно предрасположены к "чёрному"...

Потом, когда приход кончился и Томми собрался уходить, я сказал ему:

- Ты это сделал, чувак. Теперь у тебя полный набор. План, кислота, "спид", "экстази", грибки, нембутал, валиум, "чёрный", до хуя, блядь. Но заруби себе на носу. Это был первый и последний раз.

Я сказал так, потому что был уверен, что чувак попросит у меня взять немного с собой. А у меня у самого было мало. У меня всегда мало.

- Разумеется, - сказал он, набрасывая куртку.

Как только Томми ушёл, я сразу почувствовал, что у меня жутко зудит хуй. Но чесать его нельзя. Если я начну его чесать, то могу занести инфекцию. И тогда у меня действительно могут возникнуть проблемы.

Традиционный воскресный завтрак

О господи, где я, блин, нахожусь? Где, блядь... я не знаю этой комнаты... думай, Дэви, напряги мозги. У меня не хватает слюны, чтоб оторвать язык от нёба. Что за хуйня. Что за ёбаная... что за... больше никогда...

ОХ, БЛЯ-ЯДЬ... НЕТ... пожалуйста. Нет, сука, НЕТ...

Пожалуйста.

Только не со мной. Пожалуйста. Конечно, нет. Конечно, да.

Да. Я проснулся в чужой кровати, в чужой комнате, по уши в собственном дерьме. Я обоссался. Обблевался. И обосрался. Голова, на хуй, гудит, а в животе рок-концерт. Вся кровать залита дерьмом, сплошное ебучее дерьмо.