Я убираю нижнюю простыню, потом снимаю пододеяльник и сворачиваю всё вместе: в середине плещется едкий ядовитый коктейль. Узел туго затянут, нигде не протекает. Я переворачиваю матрас, чтобы спрятать мокрое пятно, и иду в туалет. Становлюсь под душ и смываю дерьмо с груди, с ляжек и с жопы. Теперь я знаю, где я: у Гэйлиной мамы.

Ебать-копать!

У Гэйлиной мамаши. Как я сюда попал? Кто мне сюда привёл? В комнате я видел, что мои шмотки аккуратно сложены. Бог ты мой.

Кто меня, бля, раздел?

Попробую вспомнить. Сегодня воскресенье. Вчера была суббота. Полуфинал в Хэмпдене. Ещё до матча я уже был никакой. Я решил, что у нас нет никаких шансов: в Хэмпдене ни в жизнь не сделаешь "старую фирму" - зрители и судьи стоят горой за официальные клубы. И вместо того, чтобы напрягаться по этому поводу, я решил просто оторваться и устроить себе классный оттяг. Да уж, оторвался на славу. Даже не помню, попал я на игру или нет. Помню, как на Дюк-стрит сел на марксменский автобус вместе с лейтскими ребятами - Томми, Рентсом и их корешками. Мозгоёбы, бля. Я хорошо помню, как мы выползли из бара в Рутерглене и потащились на матч: "спид", "кислота", план и целая гора бухла - батл водки, который я выжрал перед тем, как мы встретились в баре, потом сели на автобус, потом опять вернулись в бар...

Откуда взялась Гэйл, сказать трудно. Бляха. Я снова лёг в кровать, матрас и одеяло холодили без простыней. Через пару часов в дверь постучала Гэйл. Мы встречаемся с ней уже пять недель, но секса у нас ещё не было. Гэйл сказала, что не хочет строить наши отношения на физической основе, иначе они так и останутся сугубо физическими. Она вычитала это в "Космополитене" и хотела проверить эту теорию на практике. Так что уже недель пять яйца у меня были величиной с дыню. Наверно, во всей этой моче, говне и блевотине было немало спермы.

- Хороши вы были вчера, Дэвид Митчелл, - сказала она с осуждением. Она действительно расстроена или только делает вид? Поди разбери. Потом: - А что с простынями? - Вправду расстроена.

- Гм, небольшая авария, Гэйл.

- Ладно, ничего страшного. Спускайся вниз. Мы как раз собрались завтракать.

Она вышла, а я устало оделся и ощупью сполз по лестнице, стараясь остаться незамеченным. Узел прихватил с собой, чтобы забрать его домой и постирать.

Гэйлины папики сидели за кухонным столом. Когда я услышал запахи традиционного воскресного завтрака, готовившегося на плите, меня затошнило. В животе всё перевернулось.

- Мда, вчера у нас кто-то перебрал, - сказала Гэйлина мама, но, к моему счастью, просто беззлобно поддразнивая.

Я опять покраснел от стеснения. Сидевший за столом мистер Хьюстон попытался замять это дело.

- Ну надо же когда-нибудь расслабиться, - заметил он ободряюще.

- Точнее, надо бы когда-нибудь остепениться, - сказала Гэйл и тут же поняла, что совершила ошибку, когда я незаметно взглянул на неё исподлобья. Небольшая зависимость мне бы не помешала. Риск - благородное дело, бля...

- Э, миссис Хьюстон, - я показал на простыни, связанные узлом и лежавшие у моих ног на кухонном полу. - ...Я тут немного испачкал простыню и пододеяльник. Я возьму их домой и постираю, а завтра принесу.

- Не беспокойся, сынок. Я сейчас же брошу их в стиральную машину. Сиди и завтракай.

- Нет, но, э... я их сильно испачкал, - засмущался я. - Я лучше заберу их домой.

- Какая лапушка, - засмеялся мистер Хьюстон.

- Да нет же, сиди и кушай, сынок, а я о них позабочусь, - миссис Хьюстон подкралась ко мне и внезапно ухватилась за узел. Кухня была её территорией, и ей нельзя было перечить. Я притянул узел к груди, но миссис Хьюстон оказалась проворной, как чёрт, и невероятно сильной. Она крепко вцепилась в простыни и потянула их на себя.

Узел развязался, и на пол обрушился зловонный поток жидкого говна, алкогольной блевотины и пенистой мочи. Миссис Хьюстон замерла на несколько секунд, а потом побежала к раковине: её вырвало.

Очки, лицо и белую рубашку мистера Хьюстона усеяли коричневые пятна. Капли забрызгали покрытый линолеумом стол и еду. Казалось, будто мистер Хьюстон испачкался разбавленным соусом для чипсов. На жёлтую блузку Гэйл тоже село несколько пятен.

Еппонский бог.

- Боже милостивый... боже мой... - твердил мистер Хьюстон, пока миссис Хьюстон травила, а я предпринимал трогательные попытки вытереть грязь теми же самыми простынями.

Гэйл пронзила меня взглядом, полным ненависти и отвращения. Я понял, что нашим отношениям - конец. Я уже никогда не затащу её в постель. Но впервые в жизни это меня не волновало. Я только хотел поскорее отсюда смыться.

Торчковая дилемма No 65

Внезапно похолодало; охуенный колотун. Свечка почти догорела. Единственный свет исходит из телека. Что-то чёрно-белое... но телек же чёрно-белый, значит, он может показывать только чёрно-белое... вот если бы он был цветным, тогда было бы по-другому... наверное.

Меня знобит, но если я двигаюсь, становится ещё холоднее, потому что я понимаю, что это, на хуй, всё, что я могу реально сделать, для того чтобы согреться. Если не шевелиться, то можно, по крайней мере, успокоить себя тем, что у тебя есть шанс согреться, когда начнёшь двигаться или включишь обогреватель. Главное - оставаться совершенно неподвижным. Это куда проще, чем ползти по полу, чтобы включить этот ёбаный обогреватель.

В комнате кто-то есть. Наверно, это Картошка. В темноте трудно говорить.

- Картоха... Картошка...

Ни слова.

- Охуенный дубарь, чувак.

Картошка, если это действительно он, молчит. Может, он умер, но скорее всего, нет, потому что я вижу: глаза у него открыты. Но мне поебать.

Печаль и скорбь в Солнечном порту

Ленни посмотрел на свои карты, а затем внимательно изучил лица друзей.

- Кто ходит? Билли, давай, чувак. - Билли показал Ленни свою руку.

- Два туза, блядь!

- Вонючий ублюдок! Ты вонючий мудак, бля, Рентон. - Ленни ударил кулаком по ладони.

- Лучше пододвинь-ка ко мне бабло, - сказал Билли Рентон, сгребая груду банкнот, валявшихся на полу.

- Нац, брось мне банку, - попросил Ленни. Он не сумел поймать её, и банка грохнулась о пол. Когда Ленни открыл её, большая часть пива вылилась на Писбо.

- Ты заебал, пидорас!

- Извини, Писбо. Это он виноват, - Ленни засмеялся и показал на Наца. - Я попросил его бросить банку, а не швырять её мне в голову, блядь.

Ленни встал и подошёл к окну.

- Ничего не слышно от него? - спросил Нац. - Если нет капусты, то игре пиздец.

- Не-а. Мутит воду, сука, - сказал Ленни.

- А ты ему звякни. Разузнай, в чём там дело, - предложил Билли.

- Угу, хорошо.

Ленни вышел в коридор и набрал номер Фила Гранта. Его достало играть на чисто символические ставки. Если бы Гранти подогнал денег, то он бы сейчас классно затарился.

Никто не взял трубку.

- Нет дома или не подходит к телефону, - сказал он им.

- Надеюсь, этот мудак не замылся с нашим баблом, - засмеялся Писбо, но это был нервный смешок - первое открытое признание общего невысказанного страха.

- Пускай только попробует. Я не вожусь с чуваками, кидающими свою братву, - проворчал Ленни.

- Но если как следует подумать, то это же Грантина капуста. Он может потратить её на что угодно, - сказал Джэкки.

Они посмотрели на него с тупой враждебностью. В конце концов, Ленни сказал:

- А не пошёл бы ты на хуй?

- Ведь в каком-то смысле, чувак честно её выиграл. Я помню, как мы договаривались. Устроить складчину и сделать один большой банк, чтобы прибавить игре остроты. А потом всё поровну разделить. Я всё это знаю. Я просто говорю, что с точки зрения закона... - Джэкки попытался объяснить свою позицию.

- Это наша капуста! - оборвал его Ленни. - Гранти знает за хэмпденские расклады.

- Я понимаю. Но я хотел сказать, что с точки зрения закона...

- Заткни свою ёбаную пасть и не возникай, - вмешался Билли, - мы говорим не за точку зрения закона, блядь. Мы говорим за братву. Если б был разговор за точку зрения закона, блядь, у тебя дома не было б никакой мебели, сукин ты сын.