– Бог знает. – Она пожала плечами. – Вы соскучились без него?

– Нет. – Это “нет” прозвучало более пылко, чем мне бы хотелось.

– Это уже что-то, – пробурчала Нэнси себе под нос.

Я промолчал. Не может быть, чтобы она имела в виду то, что прозвучало. Мы доели сандвичи и пошли посмотреть на заезд, в котором участвовал Колин. И когда мы спокойно облокотились на ограду парадного круга, из воздуха материализовался Чантер и прошлепал руками от волос до коленок Нэнси, будто тушил ковром пламя. Все его побрякушки позвякивали и тоже касались Нэнси. Она оттолкнула его.

– Ради Бога...

Но он не смутился.

– Ах, Нэнси! Пошли прямо сейчас. Ты и я. Если ты отбросишь предрассудки, у нас есть все для счастья.

– Ты для меня, Чантер, не попутчик.

– Ты никогда не давала себе расслабиться по-настоящему, цыпленок. В этом твоя проблема.

– И не собираюсь, – твердо отрезала она.

– Немножко ЛСД поможет тебе понять суть вещей.

– Да, – согласился я, – ЛСД разложит суть на компоненты. Как вы говорили в тот раз. Вы видите мир фрагментарно.

– Чего? – Чантер переключился на меня. – Нэнси, ты еще не отделалась от этого зануды? Ты, наверно, дразнишь меня.

– Он видит мир целым, – ответила она, – и не нуждается в подпорках.

– ЛСД не подпорки, это дверь в мир, – провозгласил он.

– Закрой дверь, – парировала Нэнси. – Я в нее не войду.

Чантер хмуро посмотрел на меня. Зеленую скатерть сменила причудливая бесформенная туника, собранная из ткани, меха, кожи, металла. Лоскутья разной величины были не сшиты, а соединены скрепками.

– Это твоя работа, парень. Там, где ты, там плохие новости.

– Это не его работа, – возразила Нэнси. – Наркотики – это кошмар. И всегда были кошмаром. В художественной школе я иногда курила марихуану, но не больше. А теперь, Чантер, я выросла. Я уже говорила тебе. Я взрослая.

– Он промыл тебе мозги.

Нэнси покачала головой. Я понял, в эту минуту она подумала о Мидж. Если человек сталкивается с чем-то действительно серьезным, он быстро взрослеет.

– У тебя сегодня нет занятий? – спросила Нэнси.

– Эти паскуды бастуют. – Он сердито нахмурился.

– Ты имеешь в виду студентов? – Нэнси засмеялась.

– Угу. Они требуют уволить заместителя директора за то, что у него на них досье, на какие демонстрации они ходили.

– А вы на чьей стороне? – иронически спросил я.

– Ты раздражаешь меня, парень. На самом деле раздражаешь, – фыркнул он.

И несмотря на это, он не отходил от нас весь день, хмурился, ворчал, при любой возможности лапал Нэнси. Она терпела его компанию, словно не так уж он ей не нравился. Что касается меня, то я обошелся бы без него. Легко.

Колин выиграл два заезда, включая крупнейшую в этот день скачку. Лошадь Энни Вилларс пришла второй. Кенни Бейст победил в своем заезде. Лошадь громкоголосого Эмброуза финишировала четвертой, что не обещало сделать возвращение домой приятнее.

Меня начала беспокоить погода. Фронт теплого воздуха, несущего с собой облачность, наступление которого синоптики обещали к вечеру, кажется, опережал расписание. Юго-западный ветер пригнал табуны облаков, и они постепенно затянули небо, будто кровать простыней. Когда солнце скрылось за белой пеленой, Нэнси посмотрела вверх.

– Бог мой, откуда взялись эти облака?

– Фронт теплого воздуха.

– Проклятие... Думаете, в Кембридже такая же погода?

– Если хотите, я узнаю.

Я позвонил в Кембридж и спросил, какая у них сейчас погода и какой прогноз. Нэнси стояла рядом в телефонной будке, а Чантер бурлил и злился снаружи. Мне пришлось попросить Кембридж повторить их информацию. Волосы Нэнси слегка пахли свежими цветами.

– Вы сказали, две тысячи футов? – переспросил я.

– Да, – с подчеркнутым терпением ответил Кембридж, – мы повторили вам это уже два раза.

– Теплый воздух там не ждут раньше чем через три-четыре часа, – объяснил я Нэнси, положив трубку. – И прогноз обещает, что облачность не опустится ниже двух тысяч футов. Так что вы вполне справитесь.

– И кроме того, – добавила Нэнси, – во время практики я раз десять взлетала и садилась в Кембридже, так что уверена, что смогу посадить самолет.

– Вы летали без инструктора?

– Несколько раз, – кивнула она. – Конечно, в ясные дни.

– Но, по правилам, с вашей квалификацией еще нельзя летать с пассажирами в облачные дни, – заметил я.

– Не преувеличивайте опасность. Ничего не случится. Ведь они сказали, что там небо ясное? А облачность на высоте двух тысяч футов. Значит, я спокойно смогу лететь ниже облаков

– Надеюсь, сможете.

– И потом, я же лечу домой. – Нэнси старалась успокоить меня.

– Угу...

Чантер дернул дверь будки.

– Ты что, парень, навсегда арендовал это пространство? – Он протянул руку, пальцы в миллиметре проскользнули мимо груди Нэнси, и она на мгновение исчезла в его кожано-меховой накидке, а потом, вся красная, вынырнула снова.

– Ради Бога, Чантер, мы же на скачках!

– Тогда переместимся в мою берлогу.

– Ну уж нет, благодарю.

– Женщины! – с негодованием произнес он. – Проклятые женщины. Упускают свое счастье.

– Разве это не похоже на реакционные утверждения правых? – безразлично спросил я.

– Остынь, парень, – сказал Чантер. – Остынь.

– Вы оба остыньте. – Нэнси оправила платье. – Сейчас мне надо к самолету, чтобы подготовиться к возвращению домой. А ты, Чантер, останься. Я не могу сосредоточиться, когда ты ползаешь по мне глазами.

Он стоял и смотрел нам вслед, что-то обиженно бормоча.

– Он невозможен, – заметила Нэнси, когда мы пересекали скаковую дорожку. Но сама при этом улыбалась.

Расстелив на крыле карту, мы просмотрели шаг за шагом весь план полета. Нэнси собиралась вылететь раньше нас и ориентироваться по радиомаяку Личфилда. Это был не прямой, но более легкий путь для авианавигации. Хотя она и считала, что домой вернуться легче, я пометил у нее на карте пункты, по которым проще ориентироваться, и рассчитал время, в какое она должна быть в каждом из них.

– Вы соображаете в пять раз быстрее, чем я, – вздохнула она.

– У меня немного больше опыта.

Я сложил карту и протянул ей.