Они правы, черт возьми, они правы! Мне захотелось завыть от несправедливости. Им было мало вчерашнего унижения и драки, они решили растянуть представления, потакая собственной жестокости и тщеславию. Жесткость людей не знает границ. Они способны зайти так далеко в своих диких желаниях и поступках, что назад дороги уже можно не найти. Никогда не знаешь, кто больше безумен, он или ты.

Я ослабила руку и слегка подтолкнула Алекса в спину, меньше всего мне хотелось видеть, как его мозги разлетятся по сторонам. Может, все не так плохо? Может, они действительно сделают анализы, потом придут за мной? А потом отпустят нас. Только вот сиренево-бардовые синяки на теле Алекса и мой сломанный нос говорят об обратном.

Он делает шаг вперед, вытягивает руки, и наручники застегиваются на его руках громким щелчком, с которым что-то рухнуло и во мне. Нам опять приходится играть по чужим правилам, сомневаюсь, что когда-то будет иначе. Надо приспособиться, надо бороться.

До последней капли крови.

Вглядываясь в черное око винтовки, я четко осознавала, что последняя капля может пролиться очень скоро. Смертельно скоро.

-Вот и славно. Так бы сразу.

Сердце отбивало в груди глухие удары.

- А это тебе напоследок!

Не успеваю я сделать вдох, как патрульный ударяет Алекса ногой под колено, потом кулаком в челюсть. Алекс теряет сознание и валится на руки охранников тряпичной куклой.

Я кидаюсь вперед, но один из них, вовремя поднявший автомат, утыкает дуло мне в шею. Оно больно упирается, заставляя хрипеть.

Он качает головой. Не надо. Мне ничего не остается делать, как отступить, наблюдая, как они выводят Алекса под руки, грубо волоча по полу. Я поднимаю руки, демонстрируя, что буду вести себя спокойно и глупостей не наделаю. Не хватало еще, чтоб от моих действий его избили сильнее. Никогда не знаешь, сколько боли способен вытерпеть человек.

Если бы не вчерашняя бойня, Алекс смог бы ответить, но сейчас на его теле нет здорового места, к которому было бы не больно прикоснуться. Поэтому не удивительно, что он теряет сознание от болевого шока. Патрульный наверняка бил по уже расцветшим синякам. Точными и сильными ударами.

Немое отрицание не успевает вырваться из моего горла, задушенное паникой. Я опустошена и подавлена.

Они забрали его у меня.

Они выволакивают Алекса в коридор, грубо таща по полу. На анализы так не ведут. Как на бойню. Последний из охранников закрывает дверь, странно глянув на меня. Если бы не его защитная маска, скрывавшая все лицо, может, я смогла бы распознать, что читалось в его взгляде.

Я слышу, как гремит металлический засов, окончательно отделяя нас друг от друга.

Горячие слезы жгут глаза, я подлетаю к двери, все еще не веря, что все так глупо произошло. Я бью кулаками, разбивая их в кровь, но боли почти не замечаю. Она маячит где-то на периферии измученного сознания, не удостоенная вниманием. Они никогда нас не отпустят, ни его, ни меня. Глупо было надеяться найти в Городе оплот здравомыслящих людей.

"Вдруг, война" стала моей реальностью. Война не с заразой, война с людьми. Озлобленными и жестокими последними представителями нашего вида. Мне было за них стыдно. Миллионы достойных людей погибли в первые дни чумы А-2, почему им нельзя было выжить? Почему тот, кто сидит наверху и наблюдает за всем, решил поиграть по грязным правилам? Выживают лишь ублюдки и убийцы.

-Что вы с ним будете делать? - кричу я сквозь решетку, они еще должны меня услышать. –Эй, вернитесь! Что вы будете с ним делать!

Теперь, когда мне в шею не упирается винтовка, я чувствовала себя смелее. Патрульных я бы отнесла и к ублюдкам, и к убийцам. Если представится возможность, я их убью. Всех до одного. Я не жду, что они мне ответят, злость выкрикивает все это за меня. Вдруг я слышу по шагам, что кто-то возвращается.

Они вернут Алекса? Заберут меня? Или просто изобьют, чтобы не кричала и не мешала работать?

-Ребекка, -от того, как он произносит мое имя, у меня холодеет спина. Этот голос отравил мое прошлое, а теперь и настоящее.

Именно он велел мне молчать, затыкая рот носком, когда приходил домой.

Именно он испортил мою детскую психику.

Именно он лишил меня девственности.

Мой брат.

Я делаю резкий вздох и шаг назад от двери, словно он сможет убить меня через нее.

-Стиви...-его имя ножом режет мне горло. -Я думала, ты умер.

Я не представляю, волей каких судеб он оказался здесь. Я складываю руки на груди в замок, пытаясь взять себя в руки. Меня трясет, как осенний лист на холодном ветру.

Это нереально. Его должна была поглотить А-2. Просто обязана.

Еще один выживший ублюдок.

События того дня, когда я зашла домой и увидела мертвую маму, за секунду проносятся в моей голове. Я тогда его так и не встретила, когда убегала из дома, понадеявшись, что он умер, мучимый последней стадией болезни. Я радовалась, когда представляла, как чернеет его кровь и глаза. Но он жив. Он забрал у меня Алекса.

Сердце глубоко бухает внутри, разрывая в клочья грудную клетку, холодеют ладони и на лбу выступают капельки пота.

Будь проклят этот мир! Сильная жгучая ненависть заполняла каждую мою клетку, но мне приходилось сдерживаться, чтобы выяснить хоть какую-то информацию. Психовать будем потом. Мне стоило огромных усилий не разбить голову об дверь от нахлынувшего чувства отчаяния. Все так неправильно, словно по написанному сценарию глупого фильма ужасов, а я какая-то дешевая актриса со ставкой в сорок центов за день съемок.

-Привет, сестренка. Как дела? – его голос отравлял мне душу.

-Стиви, - я набрала побольше воздуха, пытаясь унять дрожь в руках. -Ответь, что с ним сделают?

Мой брат молчит. Размышляет, что сказать? Его забавляет моя боль? Она, наверное, его всегда забавляла.

-Нас же не отпустят, верно? - если они взяли на службу такого гнилого человека, как мой брат, то это плохая контора.

-Ты как думаешь? Нет, конечно.

-Тогда зачем мы вам нужны? Чтобы унижать и избивать?

Нелогично. Зачем держать два дополнительных голодных рта? Если бы из нас хотели сделать рабочую силу для Города, то вряд ли бы стали избивать до полусмерти. Даже если нам не «найдут места в обществе согласна тестам и анализам», а просто превратят в рабов, заставляя голыми руками добывать породу в шахте, то побитые рабы – слабая рабочая сила.

К тому же, мы не ели и не пили последние сутки, я уже чувствую, как рот пересыхает словно пустыня.

-Скажи, Стиви, - я запинаюсь, прикусываю губу. –Пожалуйста.

-Понимаешь, пупсик, - меня чуть не вывернуло наизнанку. –Тут все элементарно. Город надо держать в страхе и восхищении, иначе он погибнет в беспорядке и хаосе. Сама видела, что происходит в других городах, где нет сильной руки закона. В последнее время начались легкие недовольства среди жителей.

Я молчала, Стиви продолжал.

-Если позволить людям самим вершить свою судьбу, то скоро от мира ничего не останется. Совсем ничего.

-Кто же воплощает эту сильную руку закона? Кто является вершителями судеб?

-Правительство.

-Самозванцы, - резко обрываю я.

-Называй их как хочешь. Алекс станет наглядным примером того, как правительство благосклонно к своим подопечным.

Пот ледяными струйками стекал по позвоночнику. Я сползла по двери на пол и закрыла глаза, не в силах больше держать в миг стократно потяжелевшее тело.

-Я не понимаю.

-Правительство демонстрирует свою силу перед народом в борьбе с А-2. Ведь сейчас это первостепенный враг.

-Мы же не заразные.

-А кто об этом знает, кроме вас и пары врачей? Алекса покажут всему городу как заразного. Они заставят простых людей поверить в то, что он и есть заразный, а дальше –дело за малым.

-Что с ним сделают?

-Народ увидит, как правительство заботится о гражданах нашего Города, как чтит стерильность, как оберегает бедных и слабых подопечных.

-Стиви. Что с ним сделают?

-Казнят у всех на глазах.