Тут я поверил, что оставил наконец Край, во мраке которого обретаются эти Жуткие Двери, тяжесть оставила сердце мое, и я перестал опасаться нападения со спины, мысль эта весьма докучала мне, пока я пробирался Угодьями Мрака. Тем не менее, я не проявил опрометчивости, внимал всему и оглядывался на пути.

И за то, что я избрал столь верную и осторожную манеру передвижения, могу только благодарить Бога. Дело в том, что пройдя достаточное расстояние, я наконец приблизился к одной из тех низин, посреди которых бурлили огненные жерла, и остановился на краю ее, чтобы поглядеть вниз из-за прикрывавших меня кустов. Ничего живого мне заметить не удалось, и я спустился вниз, чтобы согреть у огня свое тело. Остановившись перед жерлом, я огляделся и заметил на противоположной стороне перед собой какое-то странное пятно на желтой земле. Но свет бил мне прямо в глаза и я не мог ничего разглядеть. Тогда я направился в обход — из любопытства, не предчувствуя ничего дурного. Не успел я приблизиться к тому пятну, как сразу заметил распростершуюся на нем Непонятную Тварь. Я шагнул вперед, чтобы видеть получше; тут, она шевельнулась, разбрасывая песок. Я немедленно отступил назад и замахнулся Дискосом.

Как ни странно, слух донес мне, что шуршание раздается и за моей спиной. Я бросил быстрый взгляд вокруг и понял, что песок вокруг меня расступается, выпуская какие-то, подобные щупальцам предметы.

Тут же прежде чем я успел сообразить, куда надо отступать, ноги мои ощутили, что песок под ними поплыл, начал вздыматься и опадать; пошатнувшись, я ощутил смятение в сердце, ибо не знал, как понимать все это. Наконец я заметил, что окружен, и побежал по шевелящемуся песку к краю огненного жерла, где остановился и огляделся, не зная еще, какой новый кошмар ждет меня.

Над песком живой горкой горбилась Желтая Тварь; с нее струйками тек песок; собрав вокруг себя жуткие щупальца, она потянулась ко мне конечностями. Но я ударил Дискосом, а потом ударил еще три раза. Щупальца зазмеились на песке, но схватка еще не окончилась — Желтая Тварь поднялась над землей и по-паучьи бросилась ко мне. Я отпрыгнул назад, заметался, но Чудовище не уступало мне в быстроте, и я решил, что погиб.

А посему немедленно принял отчаянное решение; не имея возможности сразить Тварь издали, я должен был добраться до ее тела. Забыв про бегство, я положился на случай и ринулся вперед — между ног чудовища. Конечности его были покрыты толстыми щетинами, способными проколоть мое тело — если бы не панцирь.

Свою уловку я исполнил с изумительной быстротой, так что оказался под сводом ног Твари, прежде чем она заподозрила о моих намерениях. Тело ее также было покрыто щетиной, из полых волос капал яд — крупными и блестящими каплями. Тут Монстр поднял бок, чтобы достать меня ногами, но я нанес колющий удар Дискосом.

Оружие мое, только что вращавшееся с негромким свистом, вдруг взревело, выбросив Язык Пламени и тем самым уподобившись Смерти Поядающей. Оно ярилось в чреве Чудовища, и был удивителен гнев и пыл доверенного оружия.

Слизь из чрева Твари полилась на меня; когти, которыми оканчивались ее ноги, стиснули панцирь, с хрустом проминая серый металл. Ощутив смертную боль, я еще раз неловко ударил Дискосом, перебросив в левую руку чудо-оружие, потому что Монстр прижал правую к моему телу. Но вдруг я ощутил свободу, а вместе с ней пришел и удар, отбросивший меня через низину едва ли не к краю жерла. Там я вскочил на ноги и отступил в безопасное место.

Обернувшись, я заметил, что Желтая Тварь, умирая, разбрасывает песок во все стороны, однако приблизиться ко мне она уже не могла. Я же, лишившись сил, припал к земле и мог только дышать; не сразу придя в себя, я принялся исследовать полученные повреждения.

Тут я заметил, что избежал ран и телесный ущерб ограничился синяками, левую ногу мою стиснул острый и волосатый коготь, однако панцирь спас меня от соприкосновения с ним. Я стряхнул с себя мерзость и пинком отправил ее в огненное жерло.

Теперь чудовищное создание уже рассталось с жизнью, но я держался в стороне от него на противоположной стороне низины, так как опасался приблизиться. Тут я уселся, чтобы все обдумать, и наконец решил, что не знать душе моей мира, пока я не смою с себя мерзкую грязь.

Тогда я настороженно углубился в ночь, разыскивая горячий ключ; они попадались мне в изобилии. Я часто натыкался на них неподалеку от огненных жерл и рассчитывал, что поиски будут недолгими. Почти сразу же, едва ли не в сотне шагов, мне попалась небольшая низина, в которой пыхтели три маленьких огненных жерла, а за третьим из них курилась парком лужица.

На этот раз, прежде чем спускаться, я обошел низину по краю, проверяя все моховые кусты, однако не обнаружил ничего такого, что могло бы испугать меня. После я спустился к жерлам, но не нашел там никаких чудовищ. Однако кое-что все-таки помешало мне снять панцирь, чтобы искупаться в горячей лужице. Дело в том, что я наступил на маленькую змею, которая немедленно обвила мою ногу, однако не смогла прокусить благословенный металл. Я сбросил презренную тварь рукояткой Дискоса. Словом, я не мог омыться нагим, а потому попробовал воду, которая оказалась не слишком горячей, снял ранец, кисет и плащ. Положив их возле Дискоса на краю теплой лужицы, я вступил в воду и немедленно глубоко погрузился в нее, потому что нашел не лужу, как мне сперва показалось, а бездонный колодец, полный, горячей сернистой воды. Словом, человек может проявить глупость, даже считая, что обнаруживает великую осторожность; и я принялся укорять себя, за то, что слишком доверился неизвестным краям, в чем вы, конечно, со мной согласитесь. Однако дурацкая опрометчивость неразделима с природой человека, поэтому не стоит слишком уж смеяться надо мной.

Не измерив заранее глубину, я ушел под воду с головой; но постарался сразу же выбраться. Оказавшись на суше, я начал отплевываться и тереть глаза, ибо сернистая вода оказалась достаточно едкой, однако она сделала свое дело и смыла всю мерзость с моего панциря, рук и лица. После этого я взял Дискос и омыл оружие, после чего подверг очистительной процедуре ранец, кисет и плащ.

Совершив это, я попытался было согреться возле огненных жерл, но, приблизившись, насчитал возле них около двадцати змей и был рад побыстрее покинуть это место.

Тем не менее — согласитесь — согреться было необходимо. Я надел на себя кисет и ранец, взял Дискос в руку и побежал к той низине, в которой сражался с Желтой Тварью, а плащ нес в левой руке.

Перебравшись туда, я с искренней радостью убедился в том, что у этого жерла змей не было; я сразил хозяина здешних мест, безусловно губившего всякую забредавшую к огню тварь, и новое зло еще не успело найти дорогу сюда.

Размышляя об этом, я сушил свой панцирь, оставаясь на другой стороне жерла — подальше от чудища. И наконец сообразил, что нашел надежное укрытие для сна; ни одно живое существо не придет сюда, чтобы сотворить мне зло. Впрочем, всякий на моем месте мыслил бы подобным образом.

Набравшись решимости, я так сказать, спрятал в карман свою брезгливость, пребывая в тишине и покое. И уж конечно ел и пил, а потом отправился посмотреть на мертвое чудовище, чтобы убедиться в его смерти. Получив полнейшее свидетельство оной, я возвратился к огненному жерлу и уютно устроился на песке, потому что уже успел высохнуть. Я закутался в плащ и пристроил у себя на груди Дискос, верного друга, воистину выручившего меня в беде; мне все казалось, что оружие знало и любило меня, и пусть эта мысль может оказаться всего лишь фантазией, я старался показать оружию свою приязнь и расположение.

Прежде чем уснуть, я огляделся вокруг, но над краем низины не выступила даже маковка Великой Пирамиды; я отошел столь далеко, что она уже не могла со своей чудесной высоты заглянуть вниз, в ту яму, где я ночевал.

Я положил голову на ранец и кисет, служившие мне подушкой, и обратился мыслями к Наани, как делал всегда во время своего странствия… иногда мне приходилось просто изгонять ее из своих мыслей, чтобы уснуть. Впрочем, в подобных случаях меня чаще посещали горькая печаль и тревога; я ведь не знал, какой именно Ужас мог подбираться к ней из ночного безмолвия в этот самый миг. Часто такие мысли вовсе отгоняли нужный мне сон, хотелось встать и идти, пока не упаду. Словом, этими мыслями я мог превратить свое путешествие в сущую глупость и умереть, так и не избавив Наани от гибели, если таковая ей и вправду угрожала.