– Да-а-а…– протянул Алексей Михайлович. Ясно, кто знал, Тот, Кто Всезнающий! Так чего ты сидишь-то, истории рассказываешь? Помолился бы лучше! А то, ведь, околеем скоро!

Я встал на ноги, повернулся лицом к храму и стал читать молитву, а Михалыч вдруг воскликнул:

– Бабка идет!

От автобусной остановки через пустырь по тропе, проходящей совсем близко от нас, не спеша, шла старуха.

– Ба-абка-а! – грозно заорал Михалыч.

– Погоди, она еще не слышит тебя. Пусть поближе подойдет.

– Же-енщина-а! – более миролюбиво позвал Михалыч старуху, но та шла своей дорогой и совершенно не реагировала на наши призывы.

– Уважа-а-аемая-я-я-я! – взмолился Михалыч, – Да к Вам, к Вам обращаемся.

Женщина остановилась, она испуганно поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но никого не видела.

– Наверх, наверх гляди! – прорычал Михалыч. А когда та подняла голову, он, резко переменив интонацию голоса, произнес:

– Будьте так любезны! Пожалуйста! Подайте упавшую лестницу!

Старуха опустила глаза, и, увидев лестницу, сказала:

– Вот беда-то! Милые, да ведь я ее не подниму!

– Не поднимет? – спросил меня Михалыч.

– Не поднимет! – согласился я.

– Тогда, вот что… Вы ведь в храм идете? – снова обратился Михалыч к женщине.

– Да. В храм.

– Сообщите, пожалуйста, кому-нибудь из сотрудников храма, что у нас тут проблема такая: лестница упала, и мы, поэтому замерзаем, слезть не можем. Пусть кто-нибудь поскорее сюда придет, чтобы лестницу поднять.

– Хорошо! Сообщу! – пообещала женщина и поплелась к храму.

– Сообщит?

– Эта сообщит. Бабка разумная, все поняла. Вон она уже на дорожку к храму выходит. Еще пара минут и сообщит. Глядишь, через пять-семь минут, кто-нибудь из храма прибежит. Давай скорее снова провод соединять.

Через пять минут провод был снова соединен, но прошло еще пять…, семь…, десять минут, а помощи из храма все не было. Мы молча смотрели в сторону храма. На пустыре по-прежнему никого не было, а ветер, казалось, становился все сильнее.

– А ведь, наверно придется мне прыгать? – сказал я.

– Нет! Это не выход. – определил Михалыч, - Сломаешь ногу, и что дальше? Ты будешь внизу замерзать, а я наверху. Давай ждать!

– Давай! – согласился я, – Что нам еще остается.

Мы легли на крышу, спрятавшись от ветра за невысокий парапет. Время от времени я поднимал голову, оглядывая пустырь, и печально сообщая:

– Никого!

Так прошло еще минут 15. Я ложился то на один бок, то на другой, уж очень быстро проникал сквозь одежду холод от крыши. Вдруг Михалыч покраснел и грозно произнес:

– Убью!

– Кого? – удивился я.

– Того, кому старуха про нас рассказала. Чего же он, гад, не идет? Узнаю кто – убью! А ты, это… помолись еще.

Я снова встал и начал читать молитву, но она у меня не получалась. Я время от времени слышал, как Михалыч повторяет свою угрозу.

– Может, ты тоже помолишься? – предложил я.

– Ладно! – согласился Михалыч, – Сейчас!

Михалыч тоже встал, повернулся к храму, еще раз внимательно посмотрел на безлюдную тропу, и вдруг снова произнес:

– Убью!

– Да, разве получиться у тебя молитва, когда ты убивать собрался? – выговорил я. Тогда Михалыч посмотрел на меня остекленевшими от холода глазами, и неожиданно, быть может, даже для самого себя, сказал:

– Ладно! Никого не убью, только помоги нам, Господи!

При этом он повернулся к храму, посмотрел вдаль и перекрестился на кресты на куполах храма. И тут же за нашими спинами раздались детские крики. Мы повернулись. Со стороны автобусной остановки по пустырю бежала целая ватага ребятишек.

– Сюда! Сюда!!! Ребята, сюда! – заорали мы, обращаясь к детям. Это было наше спасение. Человек десять мальчишек быстро поняли, чего мы от них хотим. Они легко подняли и поставили упавшую лестницу.

Спускались мы с трудом. Руки и ноги дрожали, в теле тоже чувствовалась дрожь.

Когда мы занемевшими руками внесли лестницу на хоздвор храма, к нам обратилась казначей:

– Чего же вы так плохо связь починили. Сначала появилась, потом опять пропала, потом опять появилась. Сейчас, правда, телефон работает.

– А старуха в храм не приходила? Ничего вам от нас не передавала? – поинтересовались мы.

– Да, приходила какая-то женщина пожилая, она с Юрием Васильевичем о чем-то разговаривала.

– С Юрием Васильевичем? – переспросил Михалыч, и вдруг прорычав: «Убью!», бросился в плотницкую, к Юрию Васильевичу. Я побежал за Михалычем. Мне удалось его догнать в тот момент, когда он уже открывал дверь плотницкой.

– Михалыч! Не надо! Михалыч! Ты же обещал, вспомни!

Мои слова произвели нужное действие. Михалыч остановился в дверях мастерской. Он так и стоял, держа дверь наполовину приоткрытой, словно не решался войти.

– Ты обещал! – повторил я, – Пойдем лучше в трапезную горячий чай пить, отогреваться.

Михалыч вдруг сделал шаг назад, сильно хлопнул дверью, и сказал: «Пойдем!»

____________________________________________________________________________

1*. Когда в греческом храме на литургии начинает звучать херувимская песнь, то сразу бросается в глаза различие в поведении верующих русских и греков. Греки имеют обыкновение садиться и сидят до тех пор пока не откроются дьяконские врата, тогда они встают, но поклона не совершают. А русский верующий в начале херувимской в будний день кладет земной поклон, а в воскресный – поясной, и стоит во время входа, преклонив голову. Если вы поинтересуетесь у греков, почему они не совершают земной поклон в это время литургии, то практически от каждого из них получите логичный ответ: «А кому кланяться? Священным сосудам? Ведь Святые Дары еще не освящены, на дискосе в этот момент хлеб, а не Тело, а в чаше пока еще вино с водой, а не Кровь. А священнику мы уже кланялись». К сожалению, подавляющее большинство молящихся в Российских православных храмах принимают обрядовые обычаи богослужения, совершенно не понимая причины их появления: так положено и ладно.

2*. В XXI веке такой проблемы и возникнуть бы не могло. А в то смутное время начала девяностых, никаких частных транспортных фирм, и такси в деревне еще не существовало. Да и машина в личном пользовании у сельских жителей была большой редкостью. А потому, разбитая во многих местах дорога с вечера до утра просто пустела. Поймать «попутку» вечером было просто невозможно.