После этих слов секретарь хихикнул. Директор смотрит: гость улыбается — и сам как зальётся! Аж пританцовывает.

А тот поднял руку, указательным пальцем подвигал:

— Я не люблю билядства!

Директор:

— Да! да! Совершенно верно! Ваши слова занесём в книгу для почётных гостей.

Подаёт меню. Иностранец читает, читает — ничего не говорит. Директора начинают прошибать пот и трясучка.

— Простите, — бормочет, — в меню не всё содержится. Не желаете барсучьи мозги, жаренные с перепелиными яйцами?

Иностранец на это бросает презрительное «нет». Директора оглоушило.

— А-а... — хрипит, — а-аа... — вдруг как заорёт: — А кильку с кислой капустой? Нет?! А наше фирменное — только к праздникам подаём — паштет из селёдочных глаз?

Гость указательным пальцем двиг-двиг.

— Что я тут смотрел, что слышал — ничего не хочу. Хочу местное, особое! Почему не вижу? Позови повара.

А шеф-повар в разделочной — на полу-то, на клеёнках! — завзалом е...т. У неё ноги к ушам задрались — он пружинит на её ляжках упитанных: вваливает ей косых и отрывистых. Тут в дверь — барабанная дробь. Повар матернулся, брюки подтянул — к начальству.

Иностранец сидит строгий, глядит на директора — тот навытяжку. Рядом повар стоит насупленный.

— Почему зажимаете самую уральскую вещь? — задаёт иностранец вопрос с тяжёлым чувством обиды. Покрутил на пальце перстень с бриллиантом и усмехается: — А может, вы взяты по лимиту? Вместо тех знающих, кто по зонам с аминем лёг?

Ну-ну, мол, я вот к чему. Если по уральским горам всё на север да на север — будет тундра. Там из вечной мерзлоты добывали мамонтов в прекрасной сохранности. Раньше их мясо шло в лучшие европейские рестораны. Но особенно редок карликовый мамонт. Он не больше осла.

— Его хобот, — нежно говорит гость и вкусно целует свои кончики пальцев, — я и хотел попробовать. Мне сказали — это можно найти только на Урале.

Директор, морда потная, багровая, вконец обалдел. Бормочет дурак дураком:

— Сам зять Хрущёва обедал, и ни х...я! Грузди заказывал...

Гость на директора не смотрит, а секёт долгим взглядом на повара. Тот — рисковый мужик, чисто уральский: сетью не накроешь и, как сосенку, не свалишь.

— Так это, — говорит, — вы имеете в виду наше обычное блюдо. У нас его, почитай, весь народ пробует. Как его в народе называют — не скажу, а официально оно называется: «Карликовый хобот по-тюменски». Пойду распоряжусь.

Топает на кухню, душит в себе нервность: глядь-поглядь на часы. Обычно в это время Иван Лохин проникает со двора...

Он уже и проник. Приоткрыл дверь из раздевалки, зексает в разделочную, а завзалом сидит на клеёнках полуголая — ляжки, лицо так и пылают. Надо же, гадство, сорвали мужчину!

Лохин видит — повара нет: ай, счастливый моментик! Приспустил брюки, выставил забубённого и начинает из-за двери предъявлять... А завзалом-то и раньше знала, что он подсматривает. Думала, станешь гнать — шум подымет, донесёт. Пускай, мол, зырит. Считала его за бедного зрителя: такому только на других глядеть и заниматься рукоблудием.

Ну вот, была она к нему без интереса. А тут — на-ка! Вон цацка какая хитрую головку кажет! Зрачки у бабы расширились, всё в ней запело. Эту вещь надо дегустировать непременно! Иначе — неполная её жизнь. Миг — и протянет руки, позовёт человека...

Тут в разделочную — повар на цыпочках. Что ему позарез нужно увидеть, то он и увидел: высунуто из-за двери раздевалки. Прыг — и захлопнул дверь. Как она прищемит стоячий у основания! Кулинар открыл в кранах воду: краны, раковины, чтобы мясо и ножи мыть. Шум воды крики заглушил.

Повар взял поварской нож — отточен острее бритвы, — дверь приоткрывает, страдальца вытягивает. И аккуратно отрезал по самые довески. Кровища хлынула, Лохин в обморок, но кому сейчас до него забота? Вон какой гость блюда ждёт! Быстренько отправили калеку в психушку.

А мастер своего дела поджарил смачный деликатес, подаёт иностранцу. Тот осмотрел, кивает довольный:

— Карликовый хобот — так, так...

Знак секретарю — и повару вручается огромная сумма денег.

Гость вилкой хобот потыкал, разрезал его на мелкие кусочки, полил уксусом. Потом снимает с пальца золотой перстень с бриллиантом, протягивает специалисту:

— Это вам дополнительно, чтобы скрасить маленькую неприятность...

— Какую неприятность?

— Которая, мне кажется, неизбежна.

Повар думает: «Про что это он?» Но радость и гордость отвлекли. Спешит к завзалом — та в порядок себя привела, но ждёт его в таких распирающих чувствах: клокочет вся.

— Что — угодил?

Он хвастать: безумно, мол, гость доволен.

— Как хорошо прожарен хобот! И хоть карликовый, а до чего крупный! А уж сладкий!

Тут завзалом — хлесь ему по морде. Наотмашь завезла. Чуть ногти ему в щёку не впустила.

Он:

— Да ты что-оо?

Она себя окоротила, цедит сквозь зубы:

— Твоё счастье, что иностранец-дурак не понимает в таких хоботах! — и глаза женщины подёрнулись дымкой: — Они годятся только сырые... со сметаной.

Среди воров выдвинулся свердловский бандит Пётр Бородастый. Его жестокость смущала даже уркачей. Раньше между ними и делягами-теневиками было понимание. Деляги платили им дань, и те их не трогали. А то даже оберегали от голодной шпанки.

Но Пётр Бородастый раскидал этот мостик по брёвнышку. Бросил в лицо ворам:

— Вы уверены, что вы — волкодавы при овцах, а вы — бараны при стаде свиней! Щиплете травку, какую они вам оставляют.

То, мол, что дельцы отдают, — только сотая доля их миллионов. Этих хитрюг надо не припугивать, а до косточек пропекать.

У Бородастого в подчинении банда. Они и начали заниматься. Шамеха, теневик, пролил слёз из-за них... У него особнячок на улице Уральских Партизан. Прямо там и кувыркали. Опрыскают бензином и подожгут, опрыскают и подожгут... Так постепенно и дожгли до смерти. И хотя оказалось у Шамехи не столь уж и много, Бородастый стал ещё злее мучать теневиков.

Один лишь Пинской живёт без стесненья. Он до того удачлив в махинациях, что от урок ему почёт. Играет с ними не только в карты: и свои игры придумал — с участием красоток. За это принимают его на воровских малинах как желанного. Сам Пётр Бородастый при встрече говорит первый:

— Кого я вижу? Какая радость!

Ну и живёт Пинской поживает и летом собирается, как всегда, в Гагру на месяцок — понаслаждаться морем, вином киндзмараули и хорошо загорелым прекрасным полом. Тут к нему в дверь — тук-тук... Входит знакомый вор по кличке Варежка:

— Константин Павлович, я ради вас, считайте, ложусь под пилораму...

— Ну, и что ж такого? Я приветствую. Садись выпей водки.

— Спасибо, мне с колбаской...

Выпил Варежка водки, копчёную колбасу жуёт. Два раза спросил Пинского: он дома один? никто не подслушает? Потом выдал шёпотом хриплым и нервным:

— Бородастый хочет вас распушить!

Пинской хоть и жизнерадостный человек, но не наивный. Бородастый ему нисколько не нравился.

— Что ж, Варежка, твоя весточка свою цену стоит! — достал из кармана набитый лопатник: бумажник то есть, в руках вертит, подбрасывает — гостя кинуло в бодрость.

Рассказал... Бородастый говорил в своей банде: я-де всех дельцов потрошу! А Пинской — какой он ни есть умный да знаменитый — всё-таки не рыжий, чтобы от них отличаться. Примет и он страданья из моих рук. Поеду с ним в Гагру, и там, вдали от родного Урала, его будет проедать крыса.

Бандиты окружат Пинского, поплывут с ним вроде кататься по морю на лодке. Возьмут с собой маленькое железное ведёрко — в таких дети носят воду на клумбы. В ведёрке будет сидеть крыса. Пинского в лодке свяжут, догола разденут. Ведёрко с крысой откроют и к пояснице к его прижмут. Крыса, ища выход, станет вгрызаться в живую дрожащую поясницу человека...

В ходе мучений Пинской, мол, откроет все тайники и секреты. Но от кончины не уклонится — качаясь в лодке на тёплых волнах курорта. Разве что исхитрится умолить Бородастого — тот сжалится и утопит его, не до конца проеденного крысой.