Старший Мэшем начал первый.

– Итак, друзья, вряд ли я ошибусь, если скажу, что вы не принадлежите к законопослушной публике.

Я вела переговоры сама, отвлекаясь для того, чтобы перевести суть дела остальным.

Скрывать, что мы беглые, не было смысла.

– Поверьте, это обстоятельство нас огорчает не меньше, чем вас. Но уверяю, сэр, что от альгвасила вы помощи бы дождались не скоро. В моей жизни это не первый бой с кубинскими пиратами, и я точно знаю, что местные власти имеют долю в их добыче. Я знаю эту публику – в трюме сидит один старый приятель, которому я когда-то выбила глаз… Представляю, как они взяли ваш корабль – наверно, потрепанным после бури? Нет? Неважно. Дали предупредительный выстрел, приказали остановиться. Вы сопротивлялись, и судно взяли на абордаж. Большая часть ваших людей перебита. Так?

– Не совсем, – покачал головой старик. Точнее, не старик, а довольно бодрый мужчина лет пятидесяти с небольшим. – Мы потопили их корабль. От удачного выстрела их посудина дала течь. Но "Леди Эмили" была уже лишена руля; они успели добросить крючья и сцепиться с нами бортами. Когда бой закончился не в нашу пользу, их капитан велел перетащить на наш борт всю рухлядь и обрубить канаты; а едва канаты были обрублены, их корыто ушло под воду.

– Значит, весь ваш груз цел?

Англичанин замялся:

– Мы шли без груза.

– Разгрузились на Ямайке и получили деньги. А потом пошли за грузом сахара в Бриджтаун, но не дошли.

– Совершенно верно. Но как вы…

– Просмотрела судовые документы. Количество денег в вашем сейфе примерно соответствует сумме сделки – точнее, немного превышает.

Сэр Джонатан церемонно приподнялся, взял мою руку (я сидела рядом с ним, справа) и церемонно поцеловал.

– При нашем знакомстве я не подозревал, что встретил леди столь образованную.

– Да, особенно принимая во внимание мой костюм при знакомстве.

– Превратности боя… Но вы скажете, леди Кассандра, с чего это вы проявляете такой пылкий интерес к моему денежному ящику?

– Плевать нам на деньги и на ящик. Если у вас не было груза и все деньги целы, значит, все остальное было с пиратского судна и мы можем пользоваться всем без угрызений совести. У нас несколько десятков раздетых и разутых людей. Нам многое могло бы пригодиться, от рубах до котелков, а особенно оружие.

Старший Мэшем заерзал на стуле.

– Но продовольственные запасы…

– Ну уж это слишком, сэр! Вам жаль покормить людей, которые вас выручили.

– Смотря как долго, – возразил он. – Черт вас побери, леди, – ох, прошу прощения, сорвалось! – если бы меня выручил из беды кто-нибудь порядочный с точки зрения закона, а не беглые негры, я бы зашел в любой порт, починил бы такелаж, набрал бы команду и отправился дальше. А куда я сунусь с вашими рожами?

– А без нас вы тоже никуда не сунетесь. У вас народа – полторы калеки, в тихую погоду с парусами не справитесь. А сейчас сезон штормов, не дай бог налетит…

– Что же вы предлагаете делать?

Я предложила ему то, что нам днем предложил куманек: плыть к укромным островам Хардинес-де-ла-Рейна. А там видно будет, что делать дальше.

– Хорошо, – буркнул Мэшем. Видимо, эта перспектива ему не улыбалась, но спорить он не мог.

Даниэль, неслышный как призрак, переменил блюда.

– Сэр Джонатан, скажите, не были ли вы знакомы с Адрианом Митчеллом, вашим коллегой?

– Как же, знаю: видел его с полгода назад в чьей-то гостиной… он лет десять тому назад, если не больше, попал в такую же переделку, как мы сейчас. Его здорово пощипали тогда, но все же старик не обанкротился и снова развернул дело.

А откуда вы его знаете, позвольте спросить?

– Много знаю, – отвечала я, – потому и не сплю спокойно.

Дальше разговор вертелся о пустяках.

Младший Мэшем весь вечер не произнес ни слова, только все нас рассматривал, особенно меня. Приятный молодой человек, почти мальчик, – лет восемнадцати, высокий, голубоглазый блондин, как полагается доброму англичанину. Я на него внимания не обратила поначалу.

Мы расположились в каютах офицеров, убитых в стычке с испанцами: Каники, Идах с женой, мы с Факундо и Пипо. В свою каюту я распорядилась перенести Серого и устроить со всем возможным удобством. Остальные разместились в кубрике вместе с английскими матросами. Англичан, конечно, могло тошнить от подобного соседства.

Нас это не волновало. Черным было запрещено задирать белых, а белым – черных.

Куманек был суров:

– Черный, белый, – наплевать! Замечу свару – выкину за борт любого шлюхина сына, кто бы ни начал, поняли?

Его боялись негры, а англичане не смели перечить. Они были безоружны; об этом мы позаботились.

В нашу каюту я принесла кое-что существенное. Это был покарябанный, побитый, видавший виды железный ящик. Замок мы с него сбили еще днем, когда обшаривали судно. Ящик был полон серебра. Рядом примостился другой, поменьше и подобротнее, на две трети наполненный золотом и всякими побрякушками, от дешевых браслетов дутого золота до бриллиантовых колье. Мэшемам это не принадлежало. Другое дело, как это могли использовать мы?

Хозяйская каюта располагалась за переборкой. Мы нарочно поселились к ним поближе – для присмотра за джентльменами. Но разговаривали без стеснения: мы их понимали, а они нас нет.

Вышколенный Даниэль принес кофе и сигары. В пламени свечи плавал сизый дым.

– Так ты собралась плыть с ними в Англию, Сандра? – спросил Каники.

– Лучше бы завезли меня сначала а Лагос, – проворчал Идах.

Смысл этой фразы дошел до меня не вдруг. Я еще почесала в затылке – а потом вдруг разразилась ругательной импровизацией во много ярусов, путая проклятия трех языков, куда там боцману, и хохотала как сумасшедшая, топала ногами по полу, и в полном восторге так завезла дядюшке по спине, что у того екнула селезенка:

– Негры, к чертям собачьим Лондон! Домой, домой, едем домой!

Как, почему я об этом не подумала раньше? Уму не постижимо, что за помрачение нашло. Или уж так прочно отложилось в голове, что дом недостижим, что тысячи, десятки, сотни тысяч чернокожих пересекали Атлантику в одном направлении и никто никогда – в обратном?

Но мы-то были не кто попало.

Вот они, трубы Олокуна!

Вот о чем бог моря, предвестник перемены ветров, предупреждал меня тревожным гулом своих раковин.

– Каники?

Он улыбался невозмутимо, сидя прямо на полу у стенки, и держал горящую сигару двумя пальцами – большим и указательным.

– Как же ты, брат?

Он отмахнулся от облака дыма:

– Да я тут думаю кое о чем, – сказал он неопределенно. – Снарядить корабль в Африку – это не раз плюнуть. И тебе еще придется уговаривать англичан.

– Вот уж нет, – заявила я. – Это будет прозе всего остального.

Легли поздно, взбудораженные и встревоженные. Неужели дом? Солнечный, золотой дом в стране, где все равны, потому что все черны? Долго не могли уснуть.

Не спали и в соседней каюте. Через дубовую переборку отчетливо доносились голоса.

Я прошу меня простить: я знаю, что подслушивать нехорошо. Однако школа лондонских горничных к этому просто обязывает (а, впрочем, и не лондонских тоже).

Меня извинит то, что речь шла обо мне.

– Какая женщина, дядя, какая женщина! А шарм, а спокойствие! А как держит себя!

– Да уж, стоит голяком среди полсотни мужчин, и хоть бы бровью повела.

– С такой фигурой можно вообще ходить без одежды.

– Что думаешь, а в Африке так и ходят…

– А выговор! Какой у нее безупречный английский! А манеры? Это уникум какой-то.

– А еще хороший комплимент – скажи, как владеет ножом. Она убила в это утро пятерых, мой мальчик. Но за это я премного благодарен, иначе бы мы с тобой сидели сейчас не в каюте, а в трюме. Беглая рабыня, шустра бабенка эта необыкновенно, награда за ее голову, надо думать, не мала. Они все хороши, эти рожи, видел ты их за ужином! А этот косой черт! А тот размалеванный! Ужас!

Наверняка за ними много чего числится. И откуда она, черт ее дери, знает Митчелла? И что за шум они подняли там за стенкой? И что с нами будет завтра? Ох, у меня голова сейчас треснет!