— Я думала, вам будет приятно повидаться с кем-нибудь, кто близок к Кэтрин, — сказала она с достоинством. — А также, — добавила она, — что вы воспользуетесь драгоценной возможностью передать ей что-нибудь.

С грустной улыбкой Морис показал ей пустые ладони.

— Весьма обязан, но мне нечего ей передать.

— Передать можно и на словах, — заметила его собеседница, снова многозначительно улыбнувшись.

Морис опять нахмурился.

— Передайте, чтобы она не сдавалась, — сказал он с некоторой резкостью.

— Прекрасно сказано! Благородные слова. Они осчастливят ее. Она такая трогательная, такая храбрая, — говорила миссис Пенимен, оправляя пелерину и готовясь выйти на улицу. И тут ее осенило. Она вдруг нашла фразу, которую можно было смело предложить в оправдание затеянного. — Если вы не побоитесь жениться на Кэтрин, — сказала она, — вы тем самым докажете моему брату, что вы не такой, каким он вас якобы считает.

— Не такой, каким он меня якобы считает? — повторил Морис.

— Будто вы не знаете, какого он о вас мнения, — почти игриво проговорила миссис Пенимен.

— Меня не интересует его мнение, — надменно сказал Морис.

— Конечно, оно вызывает у вас гнев.

— Оно вызывает у меня презрение, — заявил Морис.

— А, так вы знаете, о чем я говорю, — сказала миссис Пенимен, грозя ему пальцем. — Он считает, что вы любите… что вы любите деньги.

Морис помолчал, как бы обдумывая ответ, и наконец серьезно сказал:

— Я действительно люблю деньги.

— Да, но не в том смысле. Ведь Кэтрин вы любите больше?

Молодой человек поставил локти на стол и спрятал лицо в ладони.

— Как вы меня мучаете! — простонал он. Назойливое внимание этой особы к его делам и вправду было ему мучительно.

Она, однако, не унималась.

— Если вы женитесь вопреки его воле, он поймет, что вы на него не рассчитываете и готовы обойтись без его помощи. Тогда он увидит, что вы женились бескорыстно.

Морис выслушал это соображение и поднял голову.

— И какая мне будет от этого польза?

— Он поймет, что ошибался и что вам нет никакого дела до его денег!

— А поняв, что мне нет дела до его денег, откажет их какой-нибудь больнице. Это вы имеете в виду?

— Вовсе нет, — сказала миссис Пенимен, тут же добавив: — Хотя это было бы великолепно! Я имела в виду, что, осознав свою ошибку, он будет считать своим долгом вознаградить вас за несправедливую обиду.

Нельзя не признать, что идея эта заинтересовала Мориса. Однако он с сомнением покачал головой и сказал:

— Вы думаете, он настолько сентиментален?

— Он не сентиментален, — ответила миссис Пенимен, — но нельзя не признать, что при всей своей ограниченности он не лишен известного чувства долга.

Морис Таунзенд пытался прикинуть возможные последствия того маловероятного факта, что доктор Слоупер когда-нибудь осознает свой долг перед ним, но зашел в тупик — настолько нелепым показалось ему это предложение.

— Ваш брат мне ничем не обязан, — сказал Морис, — как и я ему.

— Да, но у него есть обязанности по отношению к дочери.

— Допустим; но в этом смысле и у Кэтрин есть обязанности по отношению к отцу.

Миссис Пенимен огорченно вздохнула и встала, словно показывая, что прозаизм молодого человека ее удручает.

— Кэтрин всегда исправно исполняла свои дочерние обязанности. А перед _вами_ у нее, что же, вовсе нет обязанностей?

Миссис Пенимен всегда, даже в обычном разговоре, подчеркивала личные местоимения.

— Было бы жестоко напоминать об этом Кэтрин! — воскликнул Морис и прибавил: — Я так ей благодарен за ее любовь.

— Я передам Кэтрин ваши слова. И помните, если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, — и миссис Пенимен, не найдя, что еще сказать, неопределенно кивнула в направлении Вашингтонской площади.

Морис молча глядел на присыпанный песком пол; ему как будто не хотелось уходить. Наконец он с некоторой резкостью взглянул на миссис Пенимен и спросил:

— Так вы считаете, что если Кэтрин выйдет за меня, он ничего ей не оставит?

Миссис Пенимен поглядела на него с изумлением и улыбнулась.

— Да я же вам все объяснила — я уверена, что в конечном счете это будет самое лучшее.

— То есть в конце концов она так или иначе получит его деньги?

— Это зависит не от нее, а от вас. Докажите на деле свое бескорыстие! воскликнула изобретательная миссис Пенимен.

Морис снова уставился в пол, обдумывая ее совет, а миссис Пенимен продолжала:

— У нас с мистером Пенименом не было ни гроша, и все же мы были счастливы. А Кэтрин ведь имеет капитал, который ей оставила мать; когда моя невестка выходила замуж, он считался весьма порядочным.

— Да полно вам! — воскликнул Морис. Напоминать ему об этих деньгах действительно было излишне, ибо он вовсе не упустил их из виду.

— Остин взял невесту с капиталом; отчего ж вам нельзя?

— Но ваш брат тогда уже был врачом, — возразил Морис.

— Не всем же быть врачами!

— На мой взгляд, это отвратительная профессия, — заметил Морис с видом интеллектуального превосходства. И безо всякого перехода спросил: — Вы думаете, он уже составил завещание в пользу Кэтрин?

— Думаю, составил; врачи ведь тоже не бессмертны. Наверное, и я там упомянута, — откровенно сказала миссис Пенимен.

— И вы уверены, что он изменит завещание? В отношении Кэтрин?

— Да. Но потом опять его изменит — в ее пользу.

— На это нельзя полагаться! — сказал Морис.

— А разве _нужно_ вам на это полагаться?

Морис смутился.

— Конечно, я боюсь причинить Кэтрин ущерб!

— Вы не должны этого бояться. Ничего не бойтесь, и все будет прекрасно!

Затем миссис Пенимен уплатила за свой чай, а Морис уплатил за свои устрицы, и они вместе вышли на пустынную, плохо освещенную Седьмую авеню. Тьма сгустилась, а фонари стояли далеко один от другого; мостовая между ними изобиловала ямами и рытвинами. Спотыкаясь о вывороченные булыжники, проехал ярко разрисованный омнибус.

— Как вы доберетесь до дому? — спросил Морис, провожая эту повозку внимательным взглядом: Миссис Пенимен держала его под руку.

После минутного колебания она ответила:

— Вот так — это будет очень славно.

И дала ему почувствовать, сколь ценна для нее его поддержка.

Что ж, он повел ее запутанными улицами западной части города, потом сквозь шумную вечернюю толпу в более населенных кварталах; наконец они добрались до тихой Вашингтонской площади; перед ними поднималось крыльцо доктора Слоупера — мраморные ступени и белоснежная дверь, украшенная сверкающей серебряной дощечкой и олицетворяющая для Мориса затворенные врата рая. Спутник миссис Пенимен остановил печальный взор на освещенном окне в одном из верхних этажей.

— Это моя, моя милая, милая комнатка! — сказала миссис Пенимен.

Морис вздрогнул.

— На нее я мог бы поглядеть и не подходя к самому дому, — пробормотал он.

— Это как вам угодно. А вот комната Кэтрин выходит на другую сторону. Два великолепных окна на втором этаже. Можно выйти на соседнюю улицу, и вы их увидите.

— Нет, мне не хочется их видеть! — И Морис повернулся к дому спиной.

— Я все равно скажу ей, что вы здесь стояли, — сказала миссис Пенимен, указывая себе под ноги. — И передам ей ваши слова — чтобы она не сдавалась.

— О да, конечно! Впрочем, я пишу ей об этом.

— Живое слово значит больше, чем письмо. И помните: если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, — миссис Пенимен посмотрела на окна третьего этажа.

На этом они расстались, и Морис с минуту постоял в одиночестве, глядя на дом; затем он повернулся и, перейдя к скверу, зашагал угрюмо кругом площади, вдоль деревянной ограды. Завершив круг, он снова ненадолго остановился перед жилищем доктора Слоупера. Взгляд его блуждал по фасаду дома и наконец остановился на красноватых окнах миссис Пенимен. "Чертовски уютный особняк", — подумал Морис Таунзенд.