Аарон Дембски-Боуден

РЕГИЦИД

Держа в руках нож, она говорила, даже не пытаясь скрыть свою ложь.

— Расскажи мне, что произошло, и я подарю тебе жизнь.

У него остался лишь голос. Она оставила ему только язык.

— Ты знаешь, что произошло, — сказал он.

Он увидел отражение своего изуродованного лица на лезвии ножа. Выдавленная им улыбка казалась месивом из разбитых губ и окровавленных десен.

Ее лицо скрывала карнавальная маска, сквозь которую виднелись лишь нечеловеческие глаза.

— Не сопротивляйся, — произнесла она, будто ожидая от него повиновения.

Не сопротивляйся. Действительно, забавное предложение.

Его голени и запястья были связаны прочным кабелем. Похоже, его достали из танка Имперской Гвардии. Скорее всего, его танка, осознал он. В таком случае освободится он не скоро. Даже будь у него нож, ему бы вовек не перерезать кабель.

Он уронил голову в болото и пыль. У него все плыло перед глазами из-за боли, но ему удалось взглянуть на истерзанный лик неба. Серые и подернутые дымкой небеса предвещали бурю, сквозь разрывы между облаками виднелась луна.

Он лежал на груде щебня, зная, что некогда эти руины были полем боя, а до того — базарной площадью. Определенно что-то вроде ловушки для паломников, где реликвии и иконы сомнительного происхождения переходили из потных ручонок торговцев к страждущим странникам — индустрия отчаяния извечно зиждилась вокруг надежды, которая питалась обманом и медяками.

Он сморгнул пот и задался вопросом, куда подевалось его оружие.

— Расскажи мне, — она подходила все ближе, ее клинок зловеще блестел в лунном свете, — что случилось в шестом часу десятого дня.

Эти слова уже звучали подобно героической легенде. Шестой час десятого дня. Она прошептала их подобно какой-то священной древней дате, хотя это случилось всего лишь вчера.

— Ты знаешь, что произошло, — повторил он.

— Расскажи мне, — все с той же лихорадочной горячностью продолжала она, выдавая себя с головой.

Усилием воли он рассмеялся, и смех этот, несмотря на адскую боль, несказанно обрадовал его. С его кровоточащих губ срывался странный хриплый звук. Скорее всего, он был таким из-за пробитых легких и сломанных ребер. И все же это был смех.

Она использовала свой нож так же, как и весь предыдущий час — вырезая письмена боли на его обнаженной груди.

— Расскажи мне, — прошептала она, — что произошло.

Запах его крови перебивал вонь обожженного камня. Он видел, как его тело окрашивали тонкие алые струйки из рваных ран.

— Ты знаешь, что произошло, ведьма. Вы проиграли войну.

Открыв глаза в следующий раз, он понял, что находится уже в другом месте.

Его шея заныла, когда он повертел головой туда-сюда. Арочные переходы, пол усеивают разбитые горгульи, пятна золы свидетельствуют о кострах, на которых сжигали священные книги…

Он был в Темплум Империалис.

По крайней мере, в одном из них.

Приглушенный грохот выдавал присутствие далекой артиллерии. Кем бы ни была эта ведьма, она не утащила его далеко от линии фронта.

Он сглотнул, но слюна с привкусом крови была слишком густой. Он сжал кулаки и дернул узы, которыми его привязали к стулу. Не поддаются. Они были слишком тугими, а сам стул крепился к полу. Ему не освободиться.

— Прекрати сопротивляться, — раздался ее голос позади. Шаги эхом отдавались в небольшой комнате, когда она встала перед ним. — Это недостойно.

Она говорила с неприятным, запинающимся акцентом. Ведьма была не просто с другого мира — она вряд ли когда-либо говорила на Готике.

— Кто ты? — спросил он, подчеркнув вопрос плевком на плитчатый пол.

Она погладила пальцем скрывавшую ее лицо маску.

— Я — Кровавый Пакт.

Эти слова ничего ему не говорили. Но, к несчастью, дальнейшие ее действия сказали ему очень многое. Хохотнув, она потянулась к висевшему на поясе оружию.

— Твоя сабля, да?

Инстинктивно он вновь дернул путы. Он старался не смотреть на клинок в ее руках — то, как она прикасалась к нему своими семью пальцами, заставляло его сердце биться чаще. Лучше, если бы она держала нож.

— Так-то лучше, — улыбнулась она. — Пора рассказать немного правды.

— Тебе не понравится то, что я скажу, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — Брось саблю.

Свободной рукой она провела по контурам его челюсти — легкий жест, который щекотал кожу, не раздражая ее. Под ногтями у нее виднелись кровавые полумесяцы, но они были давними, от предыдущих пыток.

— Ты жаждешь ее, — прошептала она, — и хочешь увидеть цвет моей крови, когда я буду лежать мертвой на этом полу.

Он промолчал. Свободной рукой она сняла черную маску, скрывавшую половину ее лица. Карнавальная маска была выкована из темного железа в извращенном подобии человеческого лица, с кривым ведьмовским носом и выпирающим подбородком. Скрывавшееся под ней лицо было одновременно красивее и отвратительнее.

Его тюремщик глубоко вдохнула ароматы недавнего сражения и сожженных книг.

— Ты — один из Аргентума, — она медленно облизала губы, будто пробуя слово на вкус. — Даже улыбка казалась порочной. Ее лицо покрывала сеть аккуратных шрамов, нанесенных рукою безумца.

Он вновь рассмеялся, хотя от жажды звук казался рваным и грубым.

— Что смешного? — спросила она, голос ее походил скорее на шипение, нежели на обычную человеческую речь. — Думаешь, мы не видим разницы между имперскими полками?

— Что же меня выдало? — он кивнул на серебряный наплечник, на котором был детально выгравирован символ Магистра Войны — увенчанный лавровым венцом череп, и постучал серебряными наручами по спинке стула. На каждом из них красовался тот же символ, в подражание доспехам самого Магистра Войны.

Будь у него возможность, он бы тут же пристрелил ее из своего хеллгана, который — если, конечно, тот все еще был цел — с обеих сторон приклада украшали серебряные аквилы.

— А если я одет так, потому что на улице прохладно, — сказал он. — А серебро греет меня?

Она улыбнулась, словно прощая напроказничавшего ребенка.

— Ты — один из Аргентума, — ему не понравилось то, как она произнесла это слово, словно изголодавшись по нему. — Из Серебряной Родни.

Она сглотнула, и у нее в горле щелкнуло что-то влажное.

— Избранные Магистра Войны. Ты, должно быть, гордишься этим.

Он не удостоил ее слова ответом.

— Ты расскажешь мне то, что я хочу знать, — настаивала она с явной учтивостью.

— Никогда в жизни.

Храбрые слова, но из-за загустевшей от крови слюны они дались ему с трудом. Трон, как же ему хотелось, чтобы она бросила саблю. Боль от того, что она держит ее в руках, касалась не личной гордости — и даже не чести полка.

— Мы знаем традиции Серебряной Родни, — сказала она, но ее голос заглушил шипящий шепот прошедшихся по священной стали уродливых пальцев. — Потерять свое оружие означает предать Магистра Войны, да? За это предусмотрено суровое наказание.

Она не дождалась ответа, вынув вместо этого саблю из ножен. Клинок с пением вырвался из заточения. Он поморщился и тут же возненавидел себя за это.

— Это тебе причиняет боль, — это был не вопрос, ибо ответ и так был слишком очевиден. — Тебе больно видеть свой клинок в руках врага, да?

И вновь из-за истощения и кровоточащего рта он едва выдавил из себя ответ.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

Пока он говорил, ведьма повертела саблю в руках, выискивая что-то. Вот: вырезанный на рукояти имперский орел из белого золота. Она улыбнулась пленнику, а затем плюнула на священный символ Бога-Императора. Ее слюна потекла и закапала с оружия на грязный пол.

Он закрыл глаза, представляя, как хватает ее за темные волосы, сжимает череп, а его пальцы проникают ей в глаза-щелки. О, ее вопли усладили бы его слух.