В Москве это вызвало бурную реакцию: зачем тогда весь этот огород городить, когда через год нас просто попросят убираться вон? 11 июля от имени Л. И. Брежнева президенту Асаду было направлено суровое послание:

«В Москве считают необходимым обратиться к Вам, товарищ Асад, по поводу реализации недавних договоренностей о сотрудничестве в военной области, которые были достигнуты во время Вашего недавнего визита в Москву. В целях осуществления этих договоренностей соответствующие советские организации изыскали возможности для существенного увеличения поставок специмущества, а также ускорения поставок по ранее заключенным соглашениям, и готовы приступить к выполнению намеченных мер, как только будет подписано соответствующее соглашение. В то же время в другом вопросе, обсуждавшемся на переговорах с Вами в Москве движение явно застопорилось и это не может нас не беспокоить».

Далее подробно излагались советские претензии к неконструктивному поведению сирийских военных, а в заключение со значением подчеркивалось:

«Думаем, товарищ Президент, Вы правильно поймете мотивы, побудившие обратиться к Вам. Советский Союз искренне стремится помочь дружественной Сирии в укреплении ее оборонного потенциала, с тем чтобы она могла не только постоять за себя, но и лишить агрессора желания испытать прочность ее обороны. Мы не связываем это сотрудничество с какими-либо политическими, экономическими или иными условиями и считаем, что такое сотрудничество должно в полной мере учитывать интересы обеих сторон. Надеемся, товарищ Президент, что в результате Вашего вмешательства дело с заключением упомянутого соглашения будет успешно завершено и тем самым сделан новый крупный шаг в дальнейшем укреплении советско-сирийского сотрудничества».

Но время шло, военные действия в Ливане затихли, и сирийцы совсем потеряли интерес к переговорам по созданию советских баз. Видимо, вмешательство президента, если оно только имело место, было совсем не тем, о чем просил его друг Брежнев. Устинов ругался на своих военных переговорщиков — вот ведь не могут договориться, хотя остались совсем пустяковые разногласия. А генералы и адмиралы в Министерстве обороны только вздыхали:

— Ну как с такими друзьями серьезные дела делать, да еще о безопасности договариваться! Ведь продадут первой попавшейся б…

Громыко помалкивал и только потому, как довольно хмыкал, читая реляции военных о неудачах на переговорах в Дамаске, можно было догадаться, что он думает обо всей этой истории. А его дипломаты иронизировали:

— Что ж, лет эдак через двадцать сагу можно будет писать о том, как Израиль без единого выстрела советские военные базы в Сирии уничтожил.

Серьезной болевой точкой советской политики в начале 80-х годов стала война Ирака с Ираном.

Начал ее Саддам Хусейн, посчитав, что исламская революция ослабила иранскую армию. «Она теперь разваливается, и победа будет легкой», — так ему доносила послушная иракская разведка. Поэтому объявление своего решения он обставил в виде грандиозного театрального шоу.

17 сентября 1980 года в Багдаде шло обычное рутинное заседание Национального собрания. Неожиданно в зале появился президент в военной форме. Он стремительно взошел на трибуну и на глазах изумленных депутатов разорвал в клочья текст Договора с Ираном, который сам согласовал с шахом в 1975 году. А пять дней спустя иракские танки форсировали реку Шат-эль-Араб и ворвались в Иран.

В тот день в Москве проходили переговоры на высоком уровне. Специальный представитель иракского президента и его заместитель Тарик Азиз доверительно рассказывал секретарю ЦК КПСС Б. Н. Пономареву о коварстве американских империалистов, но не сказал ни слова, что Ирак начал войну с Ираном. Поэтому для внешнего мира дело выглядело так, что это Советский Союз благославил Саддама Хусейна совершить нападение.

Но это было не так. Разумеется, в Кремле знали о военных планах иракского вождя. Резидентуры ГРУ и КГБ давно сообщали из Багдада, что иракская армия полностью отмобилизована и не сегодня-завтра вторгнется в Иран. Вот только точная дата была неизвестна.

Однако в кремлевских кабинетах шла разноголосица: что делать? Пономарев и Международный отдел ЦК КПСС считали, что иранская революция носит антиимпериалистический характер и, значит, отвечает интересам Советского Союза. Поэтому надо оказать сдерживающее влияние на Саддама Хусейна. Иначе оружием Ирака, — а это советское оружие, — будет наказан Иран, выставивший вон американцев.

Иракского диктатора Пономарев просто на дух не переносил, постоянно вспоминая о гонениях на иракских коммунистов. Заведующего отделом стран Ближнего Востока МИДа он однажды так отчитывал в своем большом, но неухоженном кабинете в ЦК на Старой площади:

— Это Вы писали об укреплении дружбы и сотрудничества с Ираком?[19] Зачем Вы это делаете? Нужно делать ставку на свержение Саддама Хусейна, а не крепить с ним дружбу. Любой режим лучше, чем режим Саддама Хусейна.

Но не тут-то было. Устинов и Министерство обороны, наоборот, «болели» за Ирак. Они доказывали, что отказ от помощи Ираку, с которым заключен Договор о дружбе, может подтолкнуть его к разрыву отношений с нами и к переориентации на Запад. Тем более что такие тенденции уже обозначились в экономическом и военном сотрудничестве.

А Громыко и Андропов занимали промежуточную, осторожную позицию. Конфликт между Ираком и Ираном не в интересах Советского Союза, так как вместо борьбы с империализмом эти страны втягиваются в изнурительную войну друг с другом. А победа любой из них может привести к кардинальному изменению баланса сил в этом регионе, которое будет не в интересах Советского Союза.

Громыко так рассуждал в кругу своих близких подчиненных:

— Ирано-иракская война — это не локальный конфликт в далеком, забытом Богом уголке земного шара, до которого никому нет дела. Для нас — это мягкое подбрюшье с юга. А для США — нависший вал с востока на регион Персидского залива, откуда к ним поступает нефть и который они неспроста объявили зоной своих жизненных интересов.

Теперь представим на минутку, что одна из сторон — Ирак или Иран — терпит тотальное поражение в этой войне. Это неминуемо поведет к ее распаду и к катастрофической дестабилизации всего обширного региона Ближнего и Среднего Востока. Где гарантии, что тогда американцы не вмешаются в этот конфликт и не введут туда свои войска? И что делать тогда нам? Вводить свои войска? Но не поведет ли тогда ирано-иракский конфликт к глобальному столкновению СССР и США?

Линия Громыко — Андропова в конце концов возобладала. 24 октября 1980 года Политбюро дало указание всем советским ведомствам активно проводить линию на скорейшее прекращение этой войны, не становясь на чью-либо сторону, и приостановить поставки оружия обеим воюющим сторонам — и Ираку, и Ирану.

— Интересно, — прокомментировал это решение начальник Генерального штаба маршал Н. В. Огарков, — как долго нам удастся усидеть между двух стульев?

Поначалу все вроде бы свидетельствовало о том, что Политбюро избрало правильную линию. Иракские танки скоро увязли в песках Хузистана, а в начале января 1981 года Иран внезапно перешел в наступление.

Мне довелось быть тогда в Басре и видеть, как были деморализованы иракские солдаты. Да, они были значительно лучше оснащены и обучены, чем иранцы. Но впереди иранских войск шли не танки, а безоружные верующие мальчишки-школьники и студенты. Когда по ним открывали шквальный огонь, они не прятались в окопах и не ложились на землю, а шли вперед, смеясь и ликуя, принимая смерть, как высшее благо. Место павших тут же занимали другие мальчишки и шли стеной вперед, рано или поздно добираясь до горла ненавистного противника. В госпиталях Басры большинство иракских солдат были с ножевыми ранениями. В их глазах был ужас: как можно одолеть врага, который не боится смерти?