Тем временем автобус притормозил, и водитель объявил Владимирское. Никто из пассажиров, вопреки моим ожиданиям, даже не дернулся, и я в одиночестве направился к выходу. Миф о толпах паломников тут же исчез. Не скрою, это было настоящим ударом, ведь я ждал нечто особенное. Мне думалось, что если не большинство, то как минимум половина находившихся в ПАЗике едет, точно, на озеро. Но почему я так думал, мне было неясно. Наверное, ввело в заблуждение то, что все ехали молча, а изредка доносившийся до моих ушей шепот соседей казался мне пересказом здешних легенд и баек.
И только теперь, выходя в одиночестве, я со всей очевидностью осознал, что сильно ошибся, представив их всех пилигримами. На самом деле до озера им было так же поровну, как мне до Эйфелевой башни, и каждый ехал исключительно по своим житейским делам. А я, как дурак, всю дорогу только и делал, что пристально наблюдал за окружающими и, вглядываясь в их лица, стремился настроиться на волну. Воображая, что поскольку еду в подобное место впервые, должен вести себя как можно более правильно и подготовлено. Каждый из сидящих в автобусе представлялся мне ни кем иным, как паломником, и у каждого из этих людей, я подозревал, был свой резон и ясная цель для поездки. Кто-то, думал я, намеревался набрать целебной воды, и я видел в сумке бутылки. Кто-то хотел испросить милости, и я читал в губах застывший вопрос. Кто-то ехал молиться, и я ощущал на себе сострадательный взгляд. Кто-то просто не мог без таких посещений прожить, и я искренне этому восхищался. Зачем ехал именно я, определенно, мне было сложно ответить. Да, конечно, я мог бы сказать, что ехал за правдой. Но, честное слово, всерьез на это надеяться было смешно. Я чувствовал, что из-за своего полного безверия просто не готов познать истину, и поэтому, чтобы поездка не превратилась в банальный тур, старался как можно глубже войти настрой окружавших. Главное, думал я, оказаться с паломниками на одной частоте, только так я смогу приоткрыть завесу тайны. Но увы…
Оказавшись на дороге, я огляделся. Народу не было никого, и я направился в селение. Первое, что я увидел, был заброшенный каменный храм, построенный, судя по всему, еще в царской России. На это намекала особая кладка кирпича и общий вид давно не ремонтировавшегося здания. Я не придал этому особого значения, хотя в глубине души в таком святом для православных месте подобного увидеть не ожидал. Метров через тридцать, пройдя первую пару домов, я сразу уловил контраст, что существует между городом и деревней. Мало того, что меня встретили покосившиеся и просто заколоченные дома, в самом начале улицы меня окружила стая голодных собак, а затем я стал ловить на себе и обреченные взгляды жителей. Вообще, встречавшиеся по пути люди поразили меня больше всего, поскольку мало чем отличались от самых обычных бомжей. Я имею в виду, разумеется, только их опустошенный внешний вид, поскольку крыша над головой, надеюсь, у них все же имелась.
Попадались в основном женщины. Не скажу, что совсем пожилые, но почти все закутанные в убогие тряпки, что, безусловно, всех их безумно старило. Мужиков было поменьше, лица их были небриты и пропиты, в глазах не виднелось ни искорки, ни интеллекта. Точный их возраст также определить было трудно. Так, глубокий с первого взгляда старик-инвалид мог вполне оказаться дееспособным по сути сорокалетним мужчиной.
Вся эта картина меня удручала, и чем дальше по деревне я проходил, тем тягостнее становилось на душе и терзали сомнения — а здесь ли священное озеро? И как могут жить вблизи его столь жалкие и опустившиеся люди? Но факт оставался фактом. Заброшенными оказались не только церковь и дома, не работало ни одно из кафе, ни музей, ни пресловутая комната отдыха. Все словно бы умерло после какой-то болезни. И я недоумевал. Как же так, в сердцах злился я, ведь статьи в Интернете пестрели информацией о развитой инфраструктуре и туристическом рае? Все выходило наоборот. Практически все, кроме почты и двух магазинов было закрыто. И голову сверлили только две мысли: либо я оказался здесь не в сезон — но какой может быть сезон для священного места. Либо… Либо все мной прочитанное в Сети было обычным разводом.
Однако прекращать свое путешествие по столь пустячному поводу я вовсе не собирался, ведь целью моей поездки была не еда и постель, и я решил от мрачной реальности абстрагироваться. Погода тем временем начала ухудшаться — тучи сгустились и стал моросить мелкий дождь. Вскоре деревня кончилась, единственная дорога вывела меня на мост, и впереди я увидел лес и березовую рощу. Святая земля начиналась, и я, не обращая внимания на усиливающуюся с каждой минутой непогоду, ускорил шаг.
6.2. Ли Пенг ходил из угла в угол своей комнаты и поглядывал на дисплей телефона. Настроение было подавленным. Не радовали ни успехи социалистической родины в борьбе с мировым кризисом, ни новые инициативы правительства по укреплению юаня, что в перспективе могло сулить Китаю ощутимые дивиденды. Сейчас все эти вещи были не важными. Он думал совсем о другом. О том, что должен наконец принять решение. Каким бы унизительным и позорным оно ни казалось. Необходимость поставить точку назрела.
Прошло уже две недели, как он вызвал из Пекина отряд ликвидаторов, но дело по-прежнему не сдвинулось ни на шаг. Пятеро человек по его вине маялись в посольстве в ожидании приказа, которого он по вполне понятным причинам дать им не мог. А безделье, особенно не подкрепленное перспективой, на пользу не шло. Ли Пенг видел, как нервничают и проклинают в сердцах такую некомпетентность его люди, но перспектив он им предложить не мог никаких.
Но сегодня он положит неопределенности конец. Если к вечеру ситуация не прояснится, он будет вынужден дать отбой и отпустить их обратно. Тем более что двое из них были срочно отозваны его личным приказом с выполнения другого ответственного задания, связанного с укрывшимися в США предателями, и теперь из-за его вмешательства проведение операции устранения откладывалось на неопределенный срок. А такие шаги должны быть весьма обоснованы.
Но, бог с ними, с этими жалкими ренегатами, с проблемой справедливого возмездия он мог бы еще справиться позже. Сложнее было другое. По какому-то идиотскому, не поддающемуся привычной логике стечению обстоятельств, он, профессионал из профессионалов, отдавший лучшие годы службе в одной из самых могучих в мире секретных структур, до сих пор не знал, что ему делать дальше. И обратиться за помощью и советом Ли Пенг не мог ни к кому. Он один обладал всей полнотой информации, лично общался с похитителем и был единственным, кто мог его задержать, но упустил. Так что, признайся он во всем этом своим коллегам сейчас, те, не боясь последствий, без сомнений, открыто выразили бы свое презрение. И поступили бы правильно. Он сам ненавидел и презирал неудачников.
Но почему, взывал Ли Пенг к неведомым силам, почему все это случилось именно с ним и сейчас? Почему все стало вдруг рушиться и пошло не так, как планировалось с самого начала? Где он мог просчитаться? Видит бог, он старался, как мог, и сделал все, что только было в его силах. Личность обладателя груза была установлена, имелись его актуальные фотографии и подробный список возможных контактов и мест пребывания. Границы контролировались ФСБ, а милиция объявила внутренний розыск. Кроме того, он даже сам посетил место его проживания лично…
Но что все это дало? Ровным счетом ничего абсолютно. За все время интенсивных поисков совместно с МВД не было зафиксировано ни одного звонка собачника ни матери, ни друзьям, ни бывшим коллегам по офису. Ни один из зарегистрированных на его имя почтовых адресов не посещался ни разу, ни один открытый им профайл или анкета не открывались с того дня, как он исчез из Москвы. На его паспорт не было куплено ни одного проездного документа, и ни один из агентов наружки русских ни на одном из вокзалов не опознал его по фотороботу. Ни одна из версий о связях с другими разведками также не подтвердилась. Ни исламисты, ни ЦРУ, ни Моссад не имели к этому делу никакого, даже косвенного отношения. Более того, ни одна из преступных группировок Москвы не была связана с похитителем. И ни один из допрошенных родственников или друзей не смог дать ему никакой конкретной наводки. Полученная же от матери информация о планах сына отдохнуть заграницей оказалась ложью.