— Учитывая твое стремление быть главой, я думаю: подражание коронованным особам тебе по нраву, — отвечала она. — А вот мне — нет. Он на ее шпильку не отреагировал.

— Раз мы поженимся, моему предку и твоему придется воленс-ноленс, прекратить грызню, хотя бы ради благополучия внуков…

— Внуков!

— Чтобы выглядеть пристойно, — продолжал он как ни в чем не бывало, — твой папаша и мой пожмут друг другу руки и покончат с этим вздором, переключатся на другие занятия. На гольф, может быть.

— У тебя богатое воображение! К твоему сведению, в жизни браки, как правило, только разжигают семейные распри, а не наоборот.

Люк нахмурился.

— Откуда ты взяла? Замуж собиралась? За кого?

— Тебя это не касается.

— Очень даже касается: ты не сегодня-завтра будешь моей женой.

— Не буду. Ни сегодня, ни завтра, ни во веки веков.

— Значит, ты вовсе не хочешь прекратить эту вражду?

— Нет, хочу. Очень хочу, — возмутилась она. — Не смей клепать на меня.

— Ты заявляешь: хочу покончить с враждой. Прекрасно. Я предлагаю тебе, как это сделать. Выйти за меня замуж. Если ты отказываешься, я снимаю с себя ответственность за дальнейшее. Учти, вражда эта вполне может разгореться еще сильнее, — предостерег он резко и прямо.

Ну нет, на такой явный шантаж Хиллари не станет поддаваться.

— Учту.

— Что ты ломаешься? — почти с горечью спросил Люк.

— Ломаюсь?

— Словно мы совсем чужие, только сегодня встретились. Кажется, знали друг друга во всех подробностях, — проговорил он голосом, от которого растаяли бы и полярные льды.

— Когда это было… — вздохнула Хиллари.

— Тяга друг к другу осталась. Будто сама сейчас не почувствовала. И я почувствовал.

— Тяга еще не причина, чтобы жениться.

— Причина не хуже другой, — возразил он, вставая с той изящной экономностью движений, которая и прежде всегда его отличала.

— А о том, что женятся по любви, ты не слыхал? — парировала она и тоже встала. Не хотелось, чтобы его высокая могучая фигура нависала над ней.

— По любви? — Люк покачал головой. — Браки по любви редко бывают удачными.

— О да! Ты тут, полагаю, большой знаток.

— Не знаток, но знаю, на чем споткнулись другие. И поберегусь повторять их ошибки.

— Вот-вот. И я поберегусь от ошибки выйти за тебя замуж.

— Никакой тут не будет ошибки. Разреши, я тебе докажу…

И, схватив ее в охапку, поцеловал прежде, чем она успела набрать воздуху для решительного протеста.

При желании Люк двигался с необычайным проворством. При желании целовал так, как никто другой на свете. Он совсем по-особенному накрывал ее рот своим и щекотал языком уголки губ, касаясь их так нежно и настойчиво, что не было сил противиться.

Несмотря на годы врозь, не возникло и тени неловкости, и носами они не стукнулись, и не понадобилось приспосабливаться друг к другу, познавая заново. Напротив, его рот все крепче прижимался к ее губам, откровенно сладострастно и до ярости жадно. Их языки переплетались, сливаясь в сладостном единстве. Вихрь желания, такого сильного, что лишал рассудка, понес ее за собой.

Все ее чувства, столь давно не воспринимавшие его тепла, прикосновений, запаха, всего того, что когда-то было любимым ею человеком, пришли в смятение. Она не могла разобраться в своих ощущениях. Они путались, перемешивались, сотрясая все ее существо, и она покорно отдавалась переполнявшему ее наслаждению.

Они с Люком подходили друг к другу, как перчатка к руке, как две половинки яблока, словно природа изначально задумала соединить их. Фигура его была как раз впору, чтобы ее груди уютно улеглись в колыбели его объятий, а бедра — меж его чресел. Никогда еще она так остро не нуждалась в нем, никогда еще не желала его так сильно.

Но все же чувство самосохранения не совсем дремало в ней, худо-бедно, но ей удалось стряхнуть с себя опасное наваждение. Нет! Она не пойдет на это снова! Сейчас ей хорошо, зато потом придется горько расплачиваться. Вспомни, как он поступил с тобой. Не теряй голову, блаженство имеет свойство молниеносно улетучиваться, как, впрочем, и сам Люк.

Она прислушалась к призывам разума. В прошлом Хиллари всегда размякала в его объятиях. Но не на этот раз. На этот раз она собралась с силам и оттолкнула его.

Легкость, с какой ей это удалось, означала, что он не ожидал отпора с ее стороны. Ее такая самоуверенность еще больше взбесила.

— Если ты думаешь, что можешь подобрать меня там же, где бросил, когда сбежал погулять по азиям-африкам, то ошибаешься! — Для большего эффекта она в ярости забарабанила кулаками по его груди. — Я уже не та слепая, преданная тебе девчонка, какой была тогда. У меня свой путь, своя жизнь, и тебе в ней места не отведено. По твоей команде я замуж не выйду. Я тебе не игрушка. Не знаю, во что ты задумал поиграть, но на меня не рассчитывай. Я за тебя не пойду. Никогда.

— Никогда не говори «никогда», — успел сказать ей вдогонку Люк; повернувшись, она пулей вылетела из бытовки, чуть не сбив с ног поднимавшегося по лесенке мужчину.

Люк широко улыбнулся, встретив вопросительный взгляд своего прораба, Эйба Вашингтона.

— С ума по мне сходит девчонка! — бросил он.

— Оно и видно, — иронически подтвердил Эйб с бесцеремонностью человека, знающего Люка не один год. — Кто такая?

— Моя будущая жена. Я женюсь на ней.

— И это ты ей как раз сообщил?

Люк кивнул.

— То-то она рванула отсюда, — покачал головой Эйб, — будто ей пятки салом смазали.

— Ладно, Эйб, ближе к сути. Есть способ выкрутиться, — сказал Люк. — Помнишь, утром мне позвонил тот чудак шотландец? Инвестор.

— Тот самый, который заявил, что вкладывает деньги только в дела, которые затевают женатые мужчины? Женатые, мол, надежнее. О нем речь?

— Вот-вот. Об Энгусе Робертсоне. Он для нас последний шанс спасти проект. Без него на муниципальном приюте для престарелых можно будет ставить крест.

— Да-а. Надо же, чтобы Кули разорился и взвалил все дело на тебя одного, — посочувствовал Эйб. — И это при том, что для тебя этот приют стал уже, по-моему, вопросом жизни и смерти.

— Он многое изменит, Эйб, — сказал Люк. — И не столько в делах нашей фирмы, сколько в жизни стариков в нашем городе. Должны же они иметь крышу над головой! А нынче, когда все помешались на строительстве вилл и мотелей, о тех, для кого жилье необходимее всего, никто не заботится. Наш проект — исключительное явление во всех смыслах. — Люк достал и развернул на столе набор синек, которые всегда держал под рукой. — Взгляни, до чего толково сработал архитектор. Все предусмотрел, что пожилым людям надо: магазин, ресторан, больница, даже химчистка, — все уместил.

— Знаю, знаю, — сдержанно обронил Эйб. — Ты показываешь мне эти синьки по меньшей мере раз в день.

— Верно. Только вот ума не приложу, как нам это вытянуть теперь, когда Кули вышел из дела.

— Ты же говоришь, что нашел способ, как выкрутиться. . — Вроде бы.

— И какой?

— Я женюсь на Хиллари. Вот и все.

— Вот так возьмешь и женишься?

— Ей брак со мной тоже на пользу. Тут, видишь ли, еще и запутанная семейная история.

— Такое мне знакомо, — сказал Эйб; он вышел из большого семейного клана.

— Мне тоже, — кивнул Люк. На самом деле беззаботная жизнь, которая с детства была уготована Люку, не шла ни в какое сравнение с дискриминацией, испытанной Эйбом на расистском Юге. Они познакомились на строительстве в далекой Азии. Люку сразу понравился этот черный великан с грубоватой внешностью и золотым сердцем. Он очень обрадовался, когда Эйб согласился занять в его фирме должность прораба. Конечно, лет через пять-десять Эйб заведет собственное дело. Но пока Люк был рад иметь его в своем и числить среди немногих друзей.

— Так что насчет этой красотки? — поинтересовался Эйб.

— Она — ключ к решению всех моих проблем, — заявил Люк.

— Ну, проблемы-то, скорей всего, временные. Почему бы тебе не договориться с ней и не нанять на роль жены недельки этак на две, пока тот чудила не поставит, где положено, подпись и не уберется в родную Шотландию?