— Ничего вразумительного, и они быстро отстали. Ты все говорил о своем Бабае. Ты этого не помнишь?

— Нет… Этого совсем не помню. Теперь, когда ты рассказала, вспомнил тот день. Вспомнил, как испугался.

— А ты не помнишь… — голос матери дрожал. — Не видел ли ты того, кто это сделал?

— Не помню, мам. Мне кажется, что рядом кто-то был. Помню, как кто-то укрывал меня тем лоскутом кожи… Это точно было, мам — не сам же я его на себя набросил? Но кто это был — я не видел. Но там точно кто-то был… наверное, мне повезло что я остался в живых.

— Это уж точно! — мать рассмеялась, но смех был каким-то неестественным, ненастоящим. — Кстати, ты знаешь, потом выяснилось что этот воспитатель был наркоманом. Чуть ли не первый наркоман в Советском Союзе. Хотя нет, наверное, не первый. Но я тогда впервые узнала об их существовании. А еще то, что он работал в детском саду… Меня это тогда просто потрясло.

— Я его не помню.

— Я, честно говоря, тоже. Я теперь даже не помню, был ли ты у него в группе, или нет…

— И что, за все это время, убийцу так и не нашли?

— Может и нашли, — Женя как будто услышал, как мать пожимает плечами. — Может и нет. Первые несколько месяцев об этом и в газетах писали, и по радио рассказывали. Ты тогда даже в телевизоре мелькнул. Не помнишь, как к нам с первой программы приезжали?

— С ОРТ что ли?

— Это теперь они — ОРТ. А раньше — первая программа.

— Не помню…

— Ну и правильно, — кажется, мать понемногу успокаивалась. — А к чему ты сейчас-то про этот случай вспомнил? Столько лет прошло. Мы с отцом думали, что ты все начисто забыл. Ты ж, во-первых, маленький еще был, а во-вторых… Ты где-то с неделю после этого ни с кем не разговаривал, а потом ни разу ни о чем не спрашивал. Как будто вычеркнул это из памяти.

— А я, кажется, и вычеркнул. Просто, даже не знаю, как объяснить. Стал тут на днях детство вспоминать, что-то на меланхолию потянуло… И понял, что у меня словно провал в памяти. Помню что все в бардовых тонах, всплывала в памяти стена веранды, залитая кровью. И все… Я долго пытался вспомнить, а потом, вот, позвонил тебе. Сразу все в памяти всплыло…

— Страшно тогда было… Ты даже не представляешь, как страшно!

— От чего же не представляю…

Бабай вырвался! Бабай здесь!

— Слухи ползли один страшнее другого… — будто не слыша его, продолжила мать, — Даже не знаю, чему верить, а чему нет… Что голова была отрезана, и кожа содрана — это в новостях передавали. А еще откуда-то слух пошел, что ему вырвали все зубы, и заставили их проглотить. Что в желудке нашил его собственные зубы.

— Мам, избавь меня от подробностей!

— Извини… Я до сих пор понять не могу, как такое было возможно. Даже сейчас, когда убивают средь бела дня, такое представить страшно. А тогда… Днем, в детском садике… Правда, за густой живой изгородью, но все равно…

— Все, мам, я и так уже не усну. Пока, до понедельника. Я тебе из санатория еще позвоню.

— Ну, давай… Ты только будь осторожнее. Видишь, сейчас что творится? Пожар этот на плотине, сумасшедшие…

— Буду, мам, не волнуйся. Пока…

Он повесил трубку, и откинулся на спинку кресла.

Бабай вырвался!

Несмотря на то, что от найденного в собственной памяти его все еще трясло — слишком жуткими были эти картины, ему, по крайней мере, стало легче. Эта история многое объясняла. В детстве он пережил сильнейший шок, увидев такое, от чего мог бы сойти с ума и иной взрослый. Не исключено что именно это спустя двадцать лет спровоцировало его провалы в памяти.

Однако, это не объясняло того, что именно он делает на протяжении тех часов, которых впоследствии не помнит.

Внутри вас — зло!

Как же быть с этим? Может быть маленькая Настя увидела внутри него именно это воспоминание? Может быть именно оно виделось ей как черный комок, прятавшийся в подсознании?

А может быть было что-то еще?

Бабай вырвался!

Почему «вырвался»? Ладно, с самим названием все понятно. Бабаями детей пугали все и во все времена. Мистическое существо, о котором не известно даже, как оно выглядит! Он с месяц назад видел, как дети, примерно того же возраста, в каком был он, когда его воспитателя порвали на куски, играли в бабая. Та же «Параша», в которую он сам играл в школе. Бабай гоняется за всеми. Кого поймает, тот бабай…

Бабай вырвался!

«Возьми его в рот…»

Этот голос, прозвучавший в голове, тоже шел из прошлого. Кому он принадлежал? Непонятно откуда вырвавшемуся бабаю? Ему самому?

Я позову бабая! Я могу!

Ну зови… ну? Где же он, твой бабай? А сейчас — возьми его в рот, маленький засранец! Ну!

Жене показалось, что его сердце остановилось. Он вспомнил… Вспомнил все до мельчайших деталей. Вспомнил своего воспитателя с сединой в голове, вспомнил веранду, и кусты шиповника за ней, вспомнил, что произошло там, в этих кустах.

Бабай вырвался, и это я выпустил его. Я позволил ему выйти!

Родители до полуночи сидели, прильнув к телевизору, и щелкая каналами в поисках выпусков новостей. Загадочная эпидемия безумия в Медянске стала главной темой всех программ. Этой ночью в город должна были прибыть делегация столичных вирусологов, дабы помочь своим Медянским коллегам в поисках источника заразы.

Больше новостей не было. По всем каналам из раза в раз показывали пожар на ГЭС, обезумевших пожарных, и бойню в центре города, когда подцепивший болезнь милиционер расстрелял несколько человек из табельного оружия. Но ничего нового в городе не происходило. Или возбудитель болезни, чем бы он ни был, снесло ветром, или он просто перестал действовать.

Заснула Аня спокойно, убежденная в том, что все беды позади, и что уже завтра, как и говорил Женя, город придет в норму. К тому же уже вечером в городе их не будет — заночуют они уже в «Дзержинском», где нет никаких плотин, взрывов и сумасшедших.

С этой мыслью она и заснула, чтобы увидеть странный, если не сказать страшный сон. В этом сне она стояла на берегу озера, когда услышала позади себя шорох. Обернувшись, она увидела ребенка. Малыша, от силы полугодовалого, который, уверенно ступая своими маленькими ножками, шел к ней, шурша желтой травой.

— Здравствуй, малыш! Ты чей? — спросила она, опускаясь на корточки. Почему-то во сне ее совершенно не удивило ни то, что ребенок абсолютно гол, ни то, что он столь уверенно держится на ногах. Она осознавала, что видит сон, а потому не задумывалась о причинах и следствиях происходящих в нем событий.

Удивило, и даже напугало ее то, что у малыша были какие-то неестественно длинные руки, и вместо розовых ноготков его пальцы на руках и ногах оканчивались когтями, напоминающими птичьи. Что-то не так было и в его лице — не то излишне вытянутое, не то какие-то через чур уж разумные глаза.

Ребенок не ответил. Он остановился метрах в пяти, и несколько секунд внимательно разглядывал ее.

— Что ты здесь делаешь? — улыбнулась ему Аня. — Иди сюда.

Но вместо того, чтобы подойти к ней, этот ребенок улыбнулся, продемонстрировав два ряда заостренных зубов, и длинные, вампирские клыки. А затем, повернувшись, он побежал прочь, пружинисто отталкиваясь своими маленькими, но сильными ногами.

Этот сон сменился другим, который Аня на утро уже не могла вспомнить. Но улыбку — нет, презрительную усмешку этого жуткого малыша, она помнила еще долго. До тех пор, пока это воспоминание не вытеснили из памяти другие, гораздо более страшные…