Нечистая сила

Произошла эта история в начале девяностых. Я тогда был старшим алтарником одного из московских храмов, медленно восстанавливавшегося из руин после шестидесятилетнего запустения. До 1962 года территория, на которой располагался храм, относилась к Московской области, здесь располагалось большое старинное село, название которого, при расширении столицы, перешло новому московскому району. Старинный храм был закрыт лет через десять после прихода советской власти, а в тридцатых годах, во время одного из «комсомольских бунтов», разграблен. Безбожники сжигали на кострах церковную утварь, книги и иконы, а из священных одежд шили платки и юбки. Особенно усердствовала одна местная жительница, считавшая, что в трудностях жизни простых людей непременно виновата религия. Ослепленная атеистической пропагандой, она со своей дочерью вынесла из храма, считавшуюся чудотворной, икону, разбила ее и бросила в огонь.

Опустевший храм медленно разрушался, но в годы Великой Отечественной войны помогли этому и советские чиновники. Было замечено, что во время налетов фашистской авиации на Москву, вражеские самолеты непременно пролетали над селом. Тогда решили, что колокольня храма является хорошим ориентиром. Ее взорвали, но вражеские бомбардировщики, нанося удары по столице, продолжали летать над этим местом. Само село не бомбили, за исключением одного единственного случая: за всю войну упала на него лишь одна бомба, как раз на дом женщины, что уничтожила чудотворную икону. Семья в доме проживала большая, но погибла только сама женщина и ее дочь.

Последние деревянные дома села были снесены перед летней олимпиадой, проходившей в столице в 1980-ом. Тогда облик города заметно преобразился. На месте, где еще недавно стояли деревенские избы, теперь появилась «зеленая парковая зона». Лишь руины храма, оказавшиеся довольно далеко от ближайших городских строений, напоминали местным жителям историю родного края.

Восстановительные работы начались в 1989 году. В этом же году храм освятили, начали совершаться богослужения, во время первого из которых, состоявшегося зимой, снег падал через прорехи в разрушенной кровле на головы молящихся.

Это было время высокого духовного подъема, люди после десятилетий атеистической пропаганды, потянулись в храм. Многие предлагали свою помощь в благоустройстве территории, сортировке приобретенных строительных материалов. Такую работу называли тогда хорошо знакомым словом – субботник.

Многие искали и находили работу в храме. Несколько раз мне случалось быть свидетелем обращения к настоятелю мужчин, желавших устроиться на должность сторожа. Такой проситель, порой, говорил так: «Батюшка, я крещеный, правда, в Бога не верю, но работать буду честно», и, получив благословение, приступал к своим обязанностям. А месяца через два-три мы уже замечали нового сторожа среди молящихся на всенощном бдении и на литургии. Неверие уходило, заметно менялся и сам человек. Два сторожа этого храма стали впоследствии священниками.

Приходили и опытные специалисты, без которых невозможно восстановление подсобного хозяйства. Одним из таких специалистов был плотник Юрий Васильевич. Именно его опытной рукой были созданы почти все хозяйственные строения на территории храма. Главной вотчиной Юрия Васильевича была его мастерская, где он и проводил большую часть времени. Это был человек пенсионного возраста, неразговорчивый, всегда серьезный и, казалось, чем-то или кем-то недовольный. Тому, кто не был хорошо с ним знаком, плотник мог показаться угрюмым и неприветливым. На самом деле это был добрый, душевный человек, проживший нелегкую трудовую жизнь. Хмурая маска на его лице исчезала, когда он общался со старыми друзьями и знакомыми. А в разговоре, как старый трудяга, Юрий Васильевич мог, порой, употребить и крепкое слово.

Настоятель храма не раз делал ему замечания:

– От сквернослова Ангел-Хранитель отходит, да и люди услышать могут, ведь хоздвор – это тоже территория храма.

– Так, что говорить-то, когда само вылетает? – спрашивал Юрий Васильевич, – черта что ли поминать?

– Что ты?! Что ты? – повышал голос настоятель, – Его, как только помянешь, он сразу тебе скажет: «Я здесь! Звал меня?» Ты уж старайся воздерживаться.

Юрий Васильевич старался, хоть и не всегда это у него получалось.

Интересно, что в мастерской всегда бегали кошки. Юрий Васильевич их не прогонял, а сердобольные женщины установили там целый ряд мисок, чтобы кормить «несчастных животных». То ли это были домашние кошки, прибежавшие на луга и склоны «зеленой зоны» охотиться за полевыми мышами, которых здесь водилось очень много; то ли пришли к храму по какой другой причине, а потом, не найдя дорогу домой, так и прижились здесь - неизвестно. Я несколько раз видел, как Юрий Васильевич отдыхал в мастерской в удобном кресле с кошкой на руках.

Не любил плотник только одного кота, звал его Шельмой и, если замечал, что тот прокрался в мастерскую, то сразу старался выгнать снова на улицу. Говорят, что нелюбовь эта возникла не на пустом месте. Во время какого-то неофициального застолья, которое в мастерской иногда случалось, когда туда заходили бывшие коллеги плотника, кот опрокинул его стакан, наполовину наполненный водкой. Этого Юрий Васильевич коту простить не мог.

Храм, между тем, потихоньку восстанавливался. И снаружи, и внутри него установили строительные леса, а работы вели в перерывах между службами. Богослужения же становились все более частыми. Храм не пустовал, наполняясь людьми на каждой службе. Раз в неделю алтарник или хозяйственник ездил в просфорню Данилова монастыря за просфорами. Просфор требовалось много, брали их сразу по несколько мешков, а вот хранить их было негде. Одно из хранилищ оборудовали на колокольне, но в сырую погоду туда проникала влага, поэтому решили хранить просфоры в алтаре. Но вскоре появилась другая проблема: на запах просфор с лугов пришли мыши.

Мы стали убеждать настоятеля в необходимости пребывания в храме кошки.

– Не кошки, а кота, – поправил нас настоятель, – Ведь он и в алтарь входить будет. А в алтарь женскому полу вход запрещен. Давайте сходим в мастерскую, там, у Юрия Васильевича, этих котов море, вот и выберем, который порезвее.

Когда подошли к мастерской, увидели, что перед дверями сидит Шельма. Кот явно выжидал момент, когда кто-нибудь приоткроет дверь, чтобы тут же прошмыгнуть в мастерскую, и, пока его не заметил плотник, стянуть из кошачьей миски кусок покрупнее.

Увидев его, настоятель воскликнул:

– Ого! Какой здоровый, шельмец! И выбирать нечего, вот этого к храму и приучайте. А Юрию Васильевичу скажите, пусть проследит, чтобы не давали этому коту есть несколько дней, а потом этого шельмеца на ночь в храме закроем.

Плотник такое благословение выполнял с радостью. И способ сработал! Однажды закрытый на ночь в храме кот, славно поохотился. После этого случая он стал часто заходить в храм, даже облюбовал себе спокойное местечко для отдыха на коврике под лавкой на правом клиросе. Сюда его главный враг никогда не поднимался. Но у бедного кота неожиданно появился новый.

Это был певец Анатолий. Он обладал удивительно густым басом. Такой голос мог украсить любой церковный хор. Прихожане очень любили, когда с правого с клироса звучал его бас-профундо.

Певцов церковного хора часто называют певчими. На правом клиросе всегда самые лучшие певчие, многие из которых имеют музыкальное образование, являются профессиональными певцами, и пение в храме совмещают с основной работой. Левый же клирос порой даже называют любительским или будничным. Чаще всего состоит он из прихожан, обладающих хорошим голосом и слухом. Анатолий был певчим правого клироса. Он знал себе цену, привык к похвалам в свой адрес, но, казалось, вел себя довольно скромно, т.к. был неразговорчив. Приходя в храм, он кивал прихожанам, в ответ на их приветствия, и тут же поднимался по лестнице на правый клирос. Когда регент перед началом службы объяснял ее сегодняшние особенности, он молча слушал, запоминал и всем своим видом показывал профессионализм и послушание.