– Что вы выписали девочке? – Вирхов подошел к доктору. – Надеюсь ничего суперсовременного?

– Что вы, при ветрянке зеленка да от жара аспирин. Все разъяснил нянечке, матери, и все записал на бумаге. В порошках всего лишь ацетил салициловая кислота.

– Так хотела бедняжка моя выздороветь, так хотела посмотреть реку, – голосила нянька, – утром проказница вытянула ключик у меня из кармана, открыла ларчик с лекарствами, пять порошков сразу и проглотила.

– Я же вам говорил, голубушка, прячьте лекарства от детей! – хмуро оборвал нянькины рыдания доктор.

– Я и прятала. – Нянюшка снова залилась слезами, готовая повалиться доктору в ноги. – Да разве за этаким бесенком уследишь?

Непривычно резкий тон доктора поразил Муру, смертельная бледность покрыла ее лицо, она уцепилась за отцовский рукав и едва выговорила:

– Девочка умерла?

– Аспирин – очень опасное лекарство, – по-прежнему хмуро пояснил доктор, – особенно для детей, одного порошка в день достаточно, а тут сразу пять! Девочку едва откачали, сейчас спокойно спит, она в безопасности. – Он с изумлением обвел глазами своих друзей: – Но почему вы-то здесь?

Смущенный профессор бормотал насчет странной фразы, неверно истолкованной Полиной Тихоновной, об оборвавшейся телефонной линии, о настойчивости Муры, пожелавшей во что бы то ни стало сопровождать отца.

– У Астраханкиных не только телефонная линия пострадала. Подвалы затопило, а там склады винные, миллионное состояние, – пояснял доктор Коровкин, принимая от швейцара пальто, шапку и саквояж.

– Предлагаю отправиться к нам, здесь близко, – предложил профессор. – Согреетесь, расслабитесь. Вам, Карл Иваныч, тоже не мешает выпить чего-нибудь согревающего, да и вашему помощнику. – И, повернувшись к доктору, добавил: – Телефон у нас работает, позвоните тетушке, успокойте ее.

А Вирхов поносил последними словами тупых нянек. Видимо, в душе его накипело до такой степени, что надо было дать волю гневу.

Пятеро седоков не могли разместиться в одной коляске, и Тернов благородно решил добраться до Муромцевых пешком. Однако Мура возжаждала поближе посмотреть Неву, вот-вот грозившую выйти из берегов, и доктор Коровкин вызвался ее сопровождать. Коляска с тремя мужчинами и саквояжем доктора следовала за ними в некотором отдалении.

– Может быть, Брунгильда уже и вернулась, – выходя на набережную, сказала Мура, поблескивая глазами сквозь вуаль.

– А разве Брунгильды Николаевны еще нет дома? – пораженный доктор остановился, взглянул на Неву и тут же крепче сжал локоть Муры, чтобы привлечь ее внимание.

На парапете застыл человек. Муре показалось, что она уже где-то его видела, хотя мигающий свет фонаря искажал черты. Не следит ли он за ней? Что он делает в такую непогоду возле бушующей реки? Сердце ее бешено заколотилось.

Незнакомец, словно почувствовав обращенные к нему взоры, спрыгнул на гранитные плиты тротуара и застыл, сложив на груди руки.

«Неужели он собирается нас преследовать?» Последние два дня она не раз замечала этого таинственного черного человека, он наблюдал за ней. Повинуясь внезапному порыву, Мария Николаевна решила прояснить ситуацию. Если это филер, подосланный убийцами господина Филиппова, то он скроется. Если нет, по крайней мере она разглядит его лицо.

Мура бросилась к незнакомцу. Он не двигался. Ветер разметал его длинные кудри вокруг высокого лба, удлиненное лицо было напряжено, бледные губы плотно сжаты.

– О Боже! – крикнул из коляски профессор. – Доктор! А вдруг этот безумец сбросит ее в Неву?

Клим Кириллович в три прыжка догнал девушку и обеими руками крепко прижал к себе. Глядя прямо в глаза незнакомцу, Мура выкрикнула:

– Кто вы такой?

Незнакомец скривил рот, покачнулся – и доктор понял, что ночной гуляка порядком пьян.

Но, слава Богу, бросать в Неву Марию Николаевну явно не собирался.

– Кто вы такой? – еще требовательнее крикнула Мура, чувствуя за спиной спасительное присутствие Клима Кирилловича.

Незнакомец разомкнул уста и медленно произнес:

– In vino veritas.

Подобно взбунтовавшейся речной воде, события сами несли бывшего артиллериста, волею судеб ставшего служащим частного детективного бюро «Господин Икс», и бросали его из стороны в сторону, как беспомощную щепку. Это ощущение с каждой минутой нарастало в душе Софрона Ильича, когда он понял, что сегодняшний день посещением паноптикума не закончится. Скорчившись за фижмами восковой фигуры Марии-Антуаннеты, он каждую секунду ожидал получить удар в спину.

– Барин, – услышал над собой окаменевший Бричкин, – мы закрываемся. Извольте завершить осмотр.

Софрон Ильич, судорожно соображавший, что же делать дальше, – с облегчением распрямился.

– Задумался. – Он деланно улыбнулся и направился к выходу. – Личность всемирного масштаба! Вся история человечества проходит перед мысленным взором.

На Загородном Бричкин огляделся – автомобиль исчез. Очевидно, именно на нем уехали заговорщики из задних комнат паноптикума. Те, к которым прибежала испуганная расспросами писателя Ивана Каретина горничная Филипповых. Те, кто явно был осведомлен о подробностях смерти человека, работавшего над механизмом управляемого на расстоянии взрыва.

Бричкин поежился. Мокрый мрак сгустился, тусклые фонари не могли пробить его. Время двигалось к полуночи, на улице было пустынно, лишь вдали виднелись смутные фигуры наряда наружной полиции. Продрогший насквозь сыщик укрылся под ближайшей аркой. Как узнать имена собеседников Настасьи? Дождаться ее и припереть к стене? А если она не выйдет? Или поднимет шумиху? Сбегутся дворники и городовые, особо бдящие сегодня по случаю наводнения. Да и сторож, он же билетер, вероятно, бросится ей на выручку. Старик явно знает Настасью, а спрашивать сторожа о таинственных гостях, уехавших на автомобиле, опасно.

Бричкин замер и вжался в запертые ворота арки: до его слуха донеслись мужские голоса, звук приближался.

– Не думал не гадал, – посмеивался кто-то, – на старости лет хлеб свой насущный так зарабатывать.

– Не гневи Бога, – хохотнул второй, – работа чистая, в тепле. Да и веселая: порычишь на ротозеев малость да и сам потешишься. И польза, и утеха.

– Больно шкуры блохастые, изожрали за день, мочи нет.

– Вот заводные машины починят, поставят взад, и отмоешься. Хана халяве – не надобно боле дикарем служить. Да сегодня механизмы и не заводили, не было, почитай, никого.

Далее Бричкин не слышал, мужички удалились. Он с превеликими предосторожностями высунул голову из-за края арки: мужички свернули к трактиру «Батум». Бричкин последовал за ними.

– Милости просим, ваше сиятельство, – радушно встретил его трактирщик.

Публики не было, только за угловым столом уже устроились те два мужичка, перед ними красовался «мерзавчик».

– Ух, совсем продрог, – нарочито громко возвестил Софрон Ильич, отряхиваясь от мокрого снега на пороге трактира. – Вели подать самовар. Да чего покрепче.

Трактирщик, почуявший в нежданном госте близкий барыш, пихнул мальчишку, и тот кубарем бросился исполнять желание клиента, а сам хозяин подошел к барину, помочь раздеться.

– Извозчика не поймать, – важно посетовал Бричкин. – Так хоть согреться. Кой черт занесло меня сюда? Друг меня не дождался. Ждал, ждал в автомобиле, да не вытерпел. Куда отправился? Не ведаешь, приятель?

Трактирщик отрицательно покачал головой, ловко раскидывая на столе перед гостем свежую скатерку и меча на нее закуски.

– Такой красивый автомобиль. Номер 567, – продолжая нести околесицу, Бричкин обвел взором трактир и вроде только сейчас заметил притихших в углу мужичков. – Что-то мне ваши лики знакомы, православные, – сказал он и поманил их пальцем.

Мужички осторожно приблизились.

– Здешние будете?

– Угу, – ответил пожилой, толкая дружка локтем в бок. – Чего изволите?

– Не видели автомобиля? Тут недавно стоял?