– Не-а, – вступил в беседу и второй, помоложе, – не видал. А карету эту знаю, знатная. На ней хозяин восковых фигур ездит.

– Господин Филаретов? – Бричкин демонстрировал полнейшую уверенность и, вынув из кармана гривенник, протянул мужичкам.

– Насчет господина Филаретова не знаем, – мужичок помоложе быстро схватил монету, – на автомобиле граф ездит. По-французски лопочет.

– А ты откуда знаешь? – недоверчиво посуровел Бричкин.

Мужички переглянулись.

– Люди болтают, – многозначительно ответил старший. – И зовут не по-нашему, Эдмон Давайсена.

– Первый раз слышу, – заявил Бричкин, – что-то ты путаешь, а впрочем, все равно. Угощаю. Налей братьям чарку да и мне принеси, – обратился он к трактирщику. Быстро опрокинул рюмку, закусил соленым огурчиком и выложил чаевые. – Хорошо у тебя тут, – сказал он, – тепло, да и чистенько. Но не век же сидеть. Домой надо, а чаек уж в другой раз.

Имя графа д'Ассейна было Бричкину знакомо. Описаниям его особняка газеты посвящали немало места. Ходили слухи, что по полнолуниям там происходят таинственные вещи: оживают скульптуры, являются духи великих. Бричкин знал, где находится особняк, однако добираться пешком далековато, да и погода, и время суток не те. И что ему даст ночной визит? Но сыскной нюх требовал немедленно отправиться по свежим следам людей, которые явно что-то знали о смерти господина Филиппова.

– Нет ли у тебя, братец, знакомого извозчика поблизости, – спросил Бричкин трактирщика, – или хотя бы велосипеда?

– Ночь уж, барин, – ответил огорченный нежеланием гостя испить чайку хозяин трактира, – да и кто ж поедет в наводнение? А велосипед нам, грешным, не по карману…

В нарастающем, лихорадочном возбуждении Бричкин покинул трактир. Стоя на улице, он озирался, не зная, что предпринять.

– Барин, а барин, помогу твоему горю, коли чекушкой облагодетельствуешь, – раздалось за его спиной приглушенное шипение.

Бричкин обернулся: из дверей трактира высунулся мужичок, тот, что побойчее и помоложе, и, выпучив глаза, звал Бричкина. Софрон Ильич поспешно вытащил из кармана первую попавшуюся монетку.

– Ну, говори, не томи.

– Дружок наш, Сенька, послан на Литейный за винной бочкой, сейчас прибудет к паноптикуму. Прибудет – и лови его, бери за жабры, довезет за хорошие деньги.

Тут странная физиономия скрылась из виду, и Бричкин огляделся. Действительно, вдали виднелась качка ломового. Бричкин нырнул за угол и замер. Подвода прогремела мимо. Он видел издали, как она остановилась у паноптикума, как Сенька с извозчиком выгрузили бочку. Однако с места не двинулись, а уселись на дубовую платформу качки и чего-то ждали.

Бричкин, чувствуя мокрую спину, в которую толкался ветер с Фонтанки, совсем окоченел. Наконец мужики соскочили на мостовую и, подхватив выкаченную сторожем откуда-то из темноты бочку, легко подняли ее, погрузили, закрепили железными скобами. И только тогда подвода развернулась и медленно потащилась по направлению к укрытию Бричкина.

Бричкин кинулся наперерез, споткнулся, упал на колени и, воздев руки к лошадиной морде, завопил:

– Братец, спаси! Озолочу!

Лошадь заржала, дернула головой и стала. Извозчик спрыгнул с подводы и двинулся к явившемуся из тьмы чудаку. Злобное выражение бородатого лица не сулило ничего хорошего.

– Два целковых, если домчишь, как ветер, по адресу. – Бричкин успел подняться и теперь тряс рукой, в которой были зажаты рублевики.

– Три, – извозчик злобно сплюнул.

– Согласен, – выкрикнул Бричкин, – убери это чучело!

Извозчик быстрым шагом подошел к работнику, дернул за рукав.

– Вали, братец, – сказал он, – беги до дому, сам видишь, горит у барина. А груз твой сам доставлю. Что делать, знаю, уплочено, чай.

Бородач помог Бричкину взобраться на подводу и гикнул, лошадь рванула рысью. Уже через минуту Софрон Ильич почувствовал, как внутри его взбунтовались все кишки, заколотилось сердце, заныл позвоночник. Притулившись к каким-то ящикам и бочке за спиной и прикрыв глаза, он претерпевал муку мученическую – следить за дорогой не хватало сил. Ветер усиливался и все ожесточеннее бил в лицо. Мысленно мешая проклятия и мольбы – чтобы гости графа д'Ассейна не разъехались раньше времени, – несчастный сыщик ощущал себя игрушкой стихий.

Наконец мучение кончилось. Подвода остановилась около высокого каменного забора.

– Вон графский особняк, – бородач в тулупе смачно сплюнул. – Вас к парадным воротам доставить, али как?

Бричкин с облегчением спустил ноги на покрытую слякотью, но зато устойчивую мостовую.

– А ну как не пустят вас в такой час? – обеспокоился о своем седоке извозчик.

– Пустят, – уверенно заявил Бричкин, понимая, что извозчик преследует свой интерес: содрать с безмозглого барина за обратную дорогу еще три целковых.

– Все в воле Божьей, – вздохнул извозчик, – поеду в лавку за скарбом, да этой дорогой и обратно. Может, вам и сгожусь.

Бричкин дождался, когда качка скроется, и, крадучись, поплелся вдоль забора в противоположную от ворот сторону. Из-за забора не доносилось ни звука. Он подобрал толстую ветку, обломившуюся от дерева, с превеликим трудом прислонил ее к каменной кладке ограды и вскарабкался по сучьям до кромки забора.

Перевесившись через ограду, прислушался. До него доносился только скрип содрогающихся от ветра деревьев. Меж стволами виднелся дом с ярко освещенными окнами. Помедлив с минуту, Бричкин перемахнул через забор.

Отлежавшись на мокрой, усыпанной хвоей, шишками и прелой листвой земле, он встал и медленно, прячась за деревьями, двинулся к дому. Ветер дул ему в лицо – и впервые за весь день это обстоятельство Бричкина радовало: запах его относило назад, и собаки, если они стерегли особняк, его бы не учуяли.

Вскоре он достиг открытого пространства перед парадной лестницей: ступени ее были пусты, невдалеке дымились остатки костров. Не рискуя покидать спасительную тьму, Бричкин свернул направо и, грустя о безнадежно испорченном пальто, полез на высоченную сосну.

Ему удалось устроиться на шершавой мокрой ветке. Он вытащил из кармана бинокль и направил окуляры в сторону дома: все происходящее за освещенными окнами было видно как на ладони. В просторном зале собрались приличные господа и дамы – и хотя их платья и уборы являли значительное разнообразие, все же у большинства на груди или на плече красовалась восьмиконечная звезда. Вглядываясь в лица собравшихся, Бричкин никого не узнавал. Правда, самого графа он вычислил скоро – к высокому чернобровому человеку обращались чаще всего. В одном из гостей, как показалось Бричкину, он узнал купца Астраханкина, известного всему Петербургу не менее, чем Елисеев.

Потом открылась высокая белая дверь из смежного помещения, и головы гостей повернулись к вошедшей маленькой женщине. Лица ее под капюшоном Бричкин не видел, но ее осанка, уверенность движений заставили его предположить, что она сильна и молода. Она подошла к статному мужчине и швырнула ему под ноги бокал, из которого на паркет потекла темная жидкость. Белокурый красавец зааплодировал. Бричкин решил, что стал свидетелем неприличной сцены ревности, и принялся обследовать другие окна особняка.

Справа он обнаружил комнату, которую счел кабинетом графа. Там находились трое мужчин. Они были явно чем-то встревожены. Вскоре появился и чернобровый граф. Он снял трубку телефонного аппарата и стал разговаривать с невидимым собеседником. Лицо графа мрачнело, опустив трубку на рычаг, он заходил из угла в угол – вскочили с кресел и трое других.

Бричкин перевел бинокль еще правее. В крайней освещенной комнате он увидел стройную светловолосую женщину с накинутым на плечи пледом. Женщина в задумчивости стояла у стола, затем подошла к дверям и подергала ручку – двери, судя по всему, были заперты. Оглядевшись, она направилась к бюро, выдвигала и задвигала ящики. Затем приоткрыла и захлопнула створки шкафа. Затем бросилась к окну и схватилась за шпингалет. Она явно торопилась и действовала лихорадочно. Бричкин с замиранием сердца следил за ее действиями, тем более что она чем-то напоминала ему старшую сестру Марии Николаевны Муромцевой, – если б не наряд, не растрепанность, не судорожность движений. Наконец усилия странной женщины были вознаграждены, окно приотворилось. Она взобралась на подоконник и встала в полный рост – кажется, она собиралась прыгать вниз, но не решалась. Она подняла голову вверх, и в этот момент Бричкин с изумлением осознал, что это действительно Брунгильда Николаевна.