Знакома ли вам сказка Ганса Христиана Андерсена «Новое платье короля»? Два плута взялись соткать для короля тончайшую материю, а затем сшить из нее платье. Ткань эта, как уверяли мошенники, волшебная. Ее могут видеть лишь умные люди, достойные своей высокой должности. Вскоре ткачи принесли королю свою работу — «ничто», пустоту вместо ткани.

Однако король и все окружающие громко восхищались изяществом наряда — ведь иначе они бы прослыли за дураков. Так было до тех пор, пока король, сопровождаемый свитой, не отправился гулять нагишом по городу. Один мальчишка, который не подозревал, в чем тут дело, захохотал и закричал: «А король-то голый!»

Так, с легкой руки знаменитого датского сказочника, пошла гулять по свету крылатая фраза голый король. Ее стали употреблять в тех случаях, когда вдруг обнаруживается, что достоинства какого-либо человека оказались мнимыми, качества — показными, авторитет — незаслуженным.

В «Золотом теленке» И. Ильфа и Е. Петрова некто Скумбриевич сердится на привереду, не желающего получать в учреждении «Геркулес» зарплату за безделье.

«Вот, действительно, склочная натура! — негодует он… — К нему надо применить репрессии. Я как-нибудь скажу Полыхаеву. Тот его живо в б_у_т_ы_л_к_у з_а_г_о_н_и_т».[1]

Странное выражение, не правда ли? Неужто его выдумали эти два веселых писателя? Ничуть не бывало. Просто они использовали уже давно употребляемые слова, пришедшие из арабского сборника сказок «Тысяча и одна ночь». Имя их сочинителя неизвестно, но когда их перевели на русский язык, многим запомнилась «Сказка о рыбаке».

Бедный рыбак много раз вытягивал из моря сети пустыми. Наконец он выловил медный, запечатанный свинцом кувшин. На свинце была оттиснута печать великого волшебника — царя Сулеймана. Вырезанное на ней таинственное и страшное слово давало чародею великую власть над злыми духами — джиннами.

С испуганным рыбаком случилось то, что позднее приключилось с вашим другом Волькой ибн Алешей из книги писателя Лагина «Старик Хоттабыч». Едва он откупорил сосуд, как оттуда вырвалась с превеликим шумом и свистом струя дыма. Дым вознесся до облаков и превратился в гигантского джинна, которого некогда за строптивость и ослушание разгневанный волшебник заключил в медный сосуд — загнал в бутылку. Подобное обращение со злыми духами было, если верить легендам, свойственно этому царю: он наказывал упрямцев именно таким способом. Теперь вам понятно, откуда пришло на уста Скумбриевичу это странное выражение, которое он употребил в смысле: успокоить, призвать к порядку, заставить смириться.

Значит, зарубим себе на носу вот что: двусмысленные выражения могут приходить к нам и из сказок — написаны они русскими писателями или иностранными или созданы безвестными сочинителями. И не только из сказок. Очень много словосочетаний возникло из басен, песен, рассказов, романов, различных театральных пьес и киносценариев.

Как-то раз знаменитый баснописец Иван Андреевич Крылов пришел в один дом, где собирались поэты читать друг другу свои стихи. Слушал Крылов, слушал, утомился даже от их скучных и нудных стихов. А вскоре написал басню, в которой высмеял этих бездарных стихоплетов. Вы ее знаете. Называется она «Демьянова уха». Демьян назойливо потчует своего соседа Фоку ухой. Поначалу тому елось в охотку, а потом он почувствовал сытость, затем пресыщенность, после же очередной «добавки» — отвращение. И несчастный сосед,

В конце басни Крылов вывел мораль:

Повод, по которому была написана басня, забылся. Но слова Демьянова уха мы часто произносим, когда хотим сказать о чьем-либо назойливом приставании пусть с добрыми, но совсем ненужными намерениями.

Если бы вас спросили: а известны ли вам другие иносказательные выражения, дошедшие из басен Крылова? — уверен, вы ответили бы утвердительно. В самом деле, разве не говорим мы: А Васька слушает, да ест, имея в виду, что один понапрасну впустую тратит слова на убеждение, а другой, уверенный в безнаказанности, продолжает заниматься постыдным делом? Или: А ларчик просто открывался — то есть зачем было мудрить, тогда как все это решается очень легко? Или: Слона-то я и не приметил? Смысл этих слов: заметить мелочи, но не увидеть самого главного, существенного.

Из этих же басен вошли в нашу речь такие крылатые слова, как: Рыльце в пушку, И я его лягнул, Ай, Моська! Знать, она сильна, что лает на Слона! Кто в лес, кто по дрова, Кукушка хвалит Петуха за то, что хвалит он Кукушку, Лебедь, Рак да Щука, Медвежья услуга, Львиная доля, и тьма других.

Стоп! На этом последнем выражении стоит остановиться подольше. В крыловской басне «Лев на ловле» собака, волк, лиса и лев сообща добывают оленя. Царь зверей берет на себя дележ добычи:

Из этой басни, как вы догадались, родилось выражение Львиная доля — большая часть чего-либо. Но сейчас разговор о другом. Можно ли сказать, что эти ходкие слова возникли лишь из творчества «дедушки Крылова»? Оказывается, не совсем так. Тема несправедливости сильных и могущественных людей давно занимала мир. Подобные басни встречаются у каждого крупного баснописца. Прославленный француз Жан Лафонтен, живший задолго до Крылова, назвал свою басню: «Телка, Коза и Овца в содружестве со Львом». Сходные басни родились под пером русских писателей Тредиаковского, Сумарокова, Хемницера. Кто же был первый, кто в поэтической форме так замысловато — рисуя зверей, а имея в виду людей — поведал о несправедливости, царящей в свете? Эзоп, древнегреческий баснописец. Было это два с половиной тысячелетия назад. А басню свою он озаглавил так: «Лев, Лисица и Осел».

К слову замечу, что выражения, которые мы то и дело употребляем в разговоре, пришли также из песен, присловий, пословиц и поговорок, сложенных в народе. Вот почему так трудно, а чаще и невозможно определить их творцов. Поэтому их попросту называют народными. Если вам от чего-нибудь досталась очень малая, ничтожная часть (чем вы не персонаж из только что описанной сцены львиного дележа?), вы можете посмеяться над собой: вам остались или вам достались рожки да ножки. Это вы повторите слова из давней песенки неизвестного происхождения, которая начинается весело: «Жил-был у бабушки серенький козлик». А кончается печально: «Напали на козлика серые волки, оставили бабушке рожки да ножки».

Бывают все же счастливые исключения: ученым удалось определить автора едкой песни — «Песни про сражение на реке Черной».

В ней высмеивались бездарные планы бездарных генералов. Начиналась она так: