Из-за деревьев показалось солнце.

При помощи того же дубового бруса Эньшин водворил на место камень, припрятал инструмент и отправился в свое дневное укрытие. А ночью вновь пробрался к отверстию и полез в пещеру, задвинув за собой камень.

Проход местами был засыпан, но кое-где стояли дубовые подпоры и видна каменная кладка. Ход от склона оврага шел вверх. Было сухо, дышалось легко. Эньшин подошел к фундаменту часовни. Он был сложен из крупных нетесаных кусков песчаника и составлял замкнутое пространство — никаких следов, похожих на выход из него, не было видно.

Эньшин тщательно обшарил стены, надеясь найти тайник, но не обнаружил и двинулся обратно. Перед выходом из подземелья ему стало не по себе. Было такое ощущение, будто что-то страшное поджидает его за камнями, притаилось в сплетенье высоченных болотных трав и кустарника. Но он тут же пристыдил себя за малодушие. Успокоившись, погасил фонарик, нащупал брус и отодвинул камень.

В овраге, несмотря на еще довольно светлые ночи, было темно, как в глубоком колодце. Пригнувшись, Эньшин осторожно вышел из оврага.

Рано утром перед тем, как расстаться со Старицким, он заглянул в овраг проверить, не оставил ли заметного следа на подходах к подземелью.

Тяжко пахнущие заросли болотных трав, колдобины со ржавой водой и зыбкая трясина надежно скрывали следы.

Эньшин стоял в овраге и понимал, что не может еще уехать. Ведь в плане указано, что подполье часовни сообщается с проходом, ведущим в овраг. Он решил все же отыскать доступ в подполье.

Вытащив спрятанный в кустах короткий ломик и небольшую лопату, он вновь пробрался в проход и двинулся вглубь, светя фонариком.

В этот раз ему повезло. Он нашел секрет прохода в подполье. Войдя туда, постоял, послушал... Тихо... и только сделал несколько шагов, как услышал, что в часовне кто-то есть. Эньшин присел в испуге на корточки за аркой свода, боясь дышать. В полосе упавшего света из-под поднятой плиты Эньшин увидел стоящий под полом ящик. Увидел протянутую руку, она ощупала ящик и затем поспешно убралась обратно. Плита опустилась, в подполье сделалось темно. Эньшин соображал, как быть. И ждать и действовать было одинаково рискованно. Наконец он решился. Когда из часовни не стало доноситься ни единого звука, он пробрался к возвышению, встал на лежащий возле камень, ощупал ящик. Замок на нем не защелкнут — лишь дужка всунута в петлю. Эньшин поднял крышку. Внутри ящика лежали завернутые каждый отдельно в мягкую ткань небольшие предметы. «Похоже, что я нашел...» Эньшин, не разворачивая, быстро вынул их, переложил в брезентовый мешочек, закрыл крышку, сунул замок на место и слез с камня. Затем, посветив фонариком, осмотрел землю, затер следы и вышел из подземелья в пещеры. После того как стена затворилась за ним, фундамент часовни выглядел таким же прочным, как и прежде, — ничто не выдавало ее тайны.

Теперь, когда предметы находки были в его руках, Эньшин не на шутку струсил. Нужно бежать, и немедленно! Если Лисовскому известна тайна хода, он может броситься в погоню. Эньшин тревожно соображал, куда их спрятать. И наконец придумал: мешочек непроницаем для воды, да еще он вложит его в другой, из прочной пленки.

Согнувшись, стукаясь головой о стены и перекрытия, Эньшин торопился к выходу. Его гнал страх. Ему казалось, что его могут подкараулить, что кража обнаружена.

И вот он у выхода. Нет, все спокойно. Недвижны болотные травы, темнеет в колдобинах вода.

Эньшин со всеми предосторожностями отошел от входа и стал подниматься вверх по оврагу. В самом глухом месте, даже не отдышавшись, он торопливо развернул несколько вещей и, не в состоянии рассмотреть их, тут же запихнул обратно. «Теперь я богат... сказочно богат...»

Эньшин схоронил мешочек с украденным и, выбравшись повыше, присел в зарослях, обессиленный. Передохнув, Эньшин пошел вдоль оврага в тот конец, который выводил в дальние старицкие рощи.

Ясин договорился с Шульгиным о встрече — он нуждался в совете полковника по одному очень непростому делу.

В назначенное время Шульгин принял Ясина.

— В чем же дело, Дмитрий Васильевич? — спросил полковник.

— Сейчас объясню. Только это разговор не вполне, что ли, официальный.

— Хорошо. Так и будем считать, что наш разговор — дружеская беседа.

— Речь идет об одном художнике, моем друге. Фамилию пока не буду называть. Художник талантливый. Попал в трудное положение. Видите ли, это люди несколько особого склада — тут и повышенная эмоциональность, и обостренное восприятие жизненных явлений. Может быть, еще и поэтому жизнь у них складывается непросто.

Этому человеку, в силу обстоятельств пришлось принимать участие в работах по живописи и реставрации в пестрой по составу группе. Там есть и дельцы, которые где-то, на стороне от Союза художников, добывают заказы. За работу моему другу деньги вряд ли платили полностью — таковы там порядки. Но ему пришлось идти на это — он нуждался. И вот месяца полтора назад бригадир пригласил его к себе домой. У моего подопечного настроение в это время было скверное — был без денег и без заказа. Бригадир завел разговор о жизни художников и во время беседы подбрасывал ему провокационные реплики: вот, мол, как тебя плохо обеспечивают, если ты вынужден за помощью обращаться к нам, и если бы не мы, то и квартиры тебе не видать, и жена не сидела бы дома с ребенком, а пошла бы работать... У моего художника и невезенья, и в личных делах неувязки. Вот он и «подосадовал» на беспорядки в обеспечении художников. А в этих делах у них, что скрывать, неурядиц еще немало.

Так вот, бригадир тайно записал их беседу на магнитофонную пленку. А потом стал шантажировать художника, вынуждал его подписаться под письмом, в котором он якобы жалуется на несправедливость и просит защиты. Кому адресовано письмо, неизвестно, но можно предположить, что зарубежным «доброжелателям».

Художник понял это и возмутился. Пытался физиономию шантажисту набить...

— Представьте себе, Дмитрий Васильевич, я могу назвать вам бригадира — это Эньшин.

— Так вам эта история уже известна? — удивился Ясин. — Что, все-таки этот мерзавец передал кому-то запись?

— Нет, этого не было. Да и вряд ли будет... Но продолжайте, пожалуйста.

— Я вмешался в этот конфликт — ведь художник Эньшину деньги был должен. Я съездил к Эньшину и вернул ему деньги. Да еще и припугнул его. Это на некоторое время заставило шантажиста примолкнуть. Но на днях он вновь взялся за художника. Предупредил его, что если хоть еще одна живая душа узнает о деле с письмом и сбором подписей, то за это художник «получит сполна», у него будут крупные неприятности, о его антисоветизме «обмолвятся» в прессе... Основание — запись его высказываний. А за этим может последовать и исключение из Союза художников, и многое другое. На этот раз дело обошлось разговором, но ведь трудно предугадать, что еще может придумать Эньшин. Эта злосчастная запись висит дамокловым мечом над художником. Да к тому же Эньшин пригрозил, что в нужный момент может передать ее в соответствующие органы. Мы с другом подумали: не может ли Эньшин эту запись передать туда же, куда и письмо готовилось? А ведь доказать, что Эньшин к этому причастен, не так просто, мы уже прикидывали. Мы-то знаем, а чем доказать? Где свидетели? Вот я и решил посоветоваться с вами. Друг мой в отчаянии, что попал в такую скверную историю.

— Дмитрий Васильевич, на какую же помощь с моей стороны вы рассчитывали?

— Я не представляю этого точно. Скорее всего я надеялся, что вы меня успокоите и убедите, что все это не настолько серьезно. Я сознаю сейчас, что не все было мною продумано...

— Вы должны понять, что есть только один путь помочь вашему знакомому. И вы, наверное, догадываетесь какой.

— Вы имеете в виду помощь соответствующих органов?

— Да. Но чтобы дать делу законный ход и привлечь шантажистов к ответственности, нужно иметь заявление от пострадавшего.