— Нет цены, нет цены... — бормотал он, как в бреду, и тревожно оглядывался по сторонам. Но все было спокойно, лес жил обычной своей жизнью, быть может, радовался, что хранит все живое — отдает свое дыхание, свои соки для продолжения жизни...

Эньшин осмотрел остальные предметы: кресты и золотой оклад с изморозью скани, сквозь которую мерцал теплый свет, словно вобравший в себя закатное солнце...

— Бесценно, бесценно... — опять бормотал Эньшин.

Голова его налилась тяжестью, руки тряслись, вдруг исчезла его обычная выправка, заученность движений, внушительность — в машине сидел мгновенно постаревший человек (клад, несомненно, обладал волшебством!): он был бледен, выражение лица было одновременно и растерянным и жестоким, алчным, брови нависли, взмокшие волосы прилипли ко лбу. В эти мгновения в нем вдруг проглянуло сходство с Лисовским.

Машина Эньшина снова помчалась по шоссе.

В подмосковном дачном поселке, среди голенастых сосен, огражденных высокими заборами, на небольшом участке приютился невзрачный домик. Здесь жила родственница жены Эньшина — одинокая старушка. В ее дворике остановилась запыленная машина Эньшина.

— Откуда ты, Сенечка? Что без Веруши? Не случилось ли чего?

— Все в порядке. Возвращаюсь из командировки, заехал по пути вас навестить. — Эньшин протянул женщине свертки.

— Куда, батюшка, ты мне дорогие такие конфеты?

— Кто же побалует вас, как не мы с Верой.

— Ну пойдем, отдохни и поешь, небось проголодался в дороге.

Когда совсем стемнело, Эньшин осторожно вышел во двор, подошел к той стене дома, которая была не видна с улицы, и, внимательно осмотревшись, спрятал сверток с ценностями. Он давно приметил отверстие в кирпичном фундаменте и, сунув туда сверток, заложил его дровами, которые были сложены у стены.

Эньшин ждал приезда Райнера. Он был очень возбужден и все время глотал таблетки. Ему нужно было в последний раз, как он рассчитывал, побывать в Старицком и забраться наконец в ту боковую пещеру, где был обозначенный на плане пункт «Иона».

Сообщение о приезде Райнера заставило Эньшина не откладывать более задуманное. Он давно все рассчитал и принял твердое решение: уехать. Уехать навсегда, за пределы этой страны, где ему остается лишь завершить дела. Теперь он должен поехать в Старицкое. В последний раз. Он никогда не захочет больше трястись по этой скверной дороге, на этой уже изрядно потрепанной машине.

Ему необходимы другие дороги, другие машины, другая страна, другая жизнь.

В Старицком Эньшин встретился с Лисовским поздно вечером. В машине они отъехали подальше от поселка.

— Едет Райнер, — сообщил Эньшин.

— Где же пропавшее? — прохрипел Лисовский. — Вы же обещали сказать.

— Для этого и приехал. Но сначала нужно сделать другое. Вот смотрите...

Эньшин развернул перед Лисовским план, посветил карманным фонариком. Это была копия с плана «Ионы», но Эньшин кое-что в нем изменил — не были показаны идущие от монастыря к часовне ходы пещер.

Лисовский оживал прямо на глазах. После встречи с Эньшиным он ободрился, поверил, что все обойдется, что Эньшин нашел украденное под полом часовни. Но у него не исчезло чувство злобы к Эньшину, который обращался с ним как с подчиненным, смел командовать, хотя, как считал Лисовский, все должно быть наоборот. «Но это мелочь, — внушал он себе, — при встрече с «хозяином» потребую, чтобы Эньшину указали его место».

Лисовский приходил в себя после изнурительного страха расплаты за исчезнувшие сокровища «хозяина», которые виделись ему и днем, и в сновидениях — мучили, сводили с ума.

Теперь им за ночь предстояло обдумать, как проникнуть в пещеры незамеченными и как выйти затем оттуда.

— Отпроситесь у начальства на два-три дня съездить в Ленинград, — посоветовал Эньшин. — Купите для видимости билет и покажите его. И к утру приготовьте иконы. Я буду у рощи в кустах с машиной. Принесите туда. Ясно?

— Да ясно, ясно. Но когда же вы мне вещи отдадите?

— Вы что? Хотите, чтобы я вам сейчас их принес? Чтобы кто-нибудь прознал про это и мы всего лишились? Райнер нас не помилует, так что небо с овчинку покажется!

— Но я не могу успокоиться. Мне их нужно видеть.

— Сходим к «Ионе», и я вам покажу. Они спрятаны, за ними надо идти. Ну, все вам ясно? Теперь ступайте домой и спите. И чтобы утром были иконы.

Лисовский не ответил. Он постоял молча и побрел к часовне.

Рано утром Лисовский разыскал в роще за оврагом машину Эньшина и заглянул через стекло — Эньшин спал. Лисовский постучал в окно. Эньшин вышел из машины. Костюм его, аккуратно сложенный, лежал на переднем сиденье. На Эньшине были плотные спортивные брюки, свитер и теплая куртка: утро было холодное.

— Давайте, — сказал он и протянул руку. Лисовский достал из рюкзака сверток. Эньшин развернул его в машине и рассмотрел иконы, обернул их в мягкую ткань, засунул в пакет.

— Днем я буду занят, а вы за это время оформляйте командировку и к вечеру будьте готовы. Оденьтесь поприличнее. Документы не забудьте, — командовал Эньшин.

— Зачем документы? К чему этот маскарад?

— Да вы что? — возмутился Эньшин. — Если сами плохо соображаете, то хоть слушайте, что вам говорят. Мы же не на прогулку идем, а на серьезное дело. По-разному может обернуться. А может случиться и так, что вам эти места придется покинуть.

— Ну уж нет. Без «хозяина» я никуда... Пока он не скажет...

— Райнер поручил все дело мне, а не вам. Он так и сказал: «Командуйте».

— Врете вы, Эньшин, — угрюмо проворчал Лисовский.

— Ну и черт с вами, сидите тогда в своей конуре, а я и без вас обойдусь.

— Я пойду с вами.

— То-то же. И нечего злобствовать. Одичали вы совсем, Лисовский. Идите отпрашивайтесь, собирайтесь и, как стемнеет, будьте готовы. Доедете до станции, чтобы вас видели, понимаете? Там я вас найду.

В темноте доехали до того места в овраге, где Эньшин в кустарнике спрятал машину. Лисовский знал забытый всеми старый ход в пещеры из подвала монастырской башни, о котором Эньшин и не подозревал. Подвал был забит всяким хламом. Пришлось его разобрать. Эньшин обернул свою обувь мешковиной и то же заставил сделать Лисовского. Старик плохо владел собой, хотя ничего не говорил и действовал молча. Но при малейшем шорохе вздрагивал. Наконец они вошли в пещеры. Дышалось в них легко, воздух был сухой. В довольно высоком проходе можно было идти не сгибаясь. Местами проход суживался, и тогда приходилось пробираться ползком. Несколько раз они отдыхали.

— Придется другим путем выходить. Впрочем, чем дальше они продвигались, тем больше мысли Лисовского устремлялись к цели их путешествия. Он был уверен, что в пункте «Иона» запрятаны ценности, возможно подобные сокровищам «хозяина». В нескольких местах в проходах были завалы, и они с трудом перебирались через них. Сказывалась усталость. Эньшин отпил из бутылки лимонада и дал Лисовскому. Приходилось сверяться с планом. Но все это делалось молча. Эньшин шел впереди, светя фонариком, Лисовский за ним. Наконец добрались до цели. Там, как и указывалось в плане, была единственная плита с именем «Иона». Вынув ее, они увидели узкий длинный ящик, обитый железом. Прежде чем его открыть, Лисовский и Эньшин замерли, инстинктивно отшатнувшись друг от друга. Перед каждым в воображении засверкало возможное содержимое ящика — ожили в глазах обоих утраченные одним и приобретенные другим сокровища. На миг загорелись глубоким огнем камни, затеплилась скань, засветился жемчуг — переливчатое сияние заволокло глаза: сейчас им откроется такое!.. Та-ко-е!..

Внутри ящика лежали шлем, кольчуга, несколько сабель и пистолеты. Под ними небольшой деревянный футляр, в нем планы местности, указания нахождения поместий, монастырей, глубина рек, места переправ...