Ключ к разгадке все тот же. Земля почти ничего не получает, земля только отдает.

Безропотно и терпеливо.

В шестьдесят втором году на гектар у Гулецкого пришлось, конечно, побольше туков, чем у поташкинцев, — по три кило. Но многим ли эта норма выше так запомнившейся ему поташкинской: по маковой росинке на квадратный метр?

А органика? Она лежала и гнила у ферм, да как ее взять, если нет погрузочной техники, мало транспорта? Ну, брали что-то, грузили на железные листы-пены, везли… за один-два километра, на ближнее поле, под пропашные. Те же поля, что лежали за десять-пятнадцать верст, не видели ничего, пожалуй, с тех самых пор, как была распахана там последняя крестьянская межа.

В отчете «Внесение в почву органических удобрений»— да и то это лишь на бумаге раскинуто на все земли — кривая по годам монотонно и уныло шла к нулю: 1,8–1,6—1,2–1,0—0,8 тонны на гектар.

Да, одним ключом закрыты замки к хлебным амбарам, к фуражным складам, к совхозной кладовой мяса и молока.

Если не перестать грабить землю, ничего не добиться.

Он собирал специалистов, зимними долгими вечерами сидели в прокуренном директорском кабинете; люди спорили, горячились, пока наконец басовитый директорский голос трубно, хоть и сдержанно, не объявлял конец рабочего дня. Но все знали, что завтра вечером будет продолжение.

А дома все те же мысли, потому что ничем иным жить нельзя, когда столько завязывается узлов.

Но знал он и другое: «Ударник», как и весь район, как вся область, не остров, затерявшийся в океане русских земель, и он, Лиссон, не Робинзон на этом острове.

Были решения партийных съездов, где-то наращивались мощности заводов для выпуска туков, в неведомых ему НИИ и проектных бюро инженеры в белых рубашках при узких галстучках создавали для Югуза новые машины, в институтах корпели над конспектами парни и девушки, которые через несколько лет войдут к нему в кабинет, чтобы положить на стол диплом, направление и сказать, что они готовы служить земле…

Придет время, верил он, и в хозяйство потоком пойдут машины и удобрения, и надо быть к этому готовым — не растеряться, не завалиться ими, как хламом, всему найти не только надежное место, но и научиться сполна использовать все.

Екатерина Владимировна — главный экономист со дня организации совхоза, женщина спокойная, даже тихая, но отлично знающая дело и умеющая доказать свое, однажды, решив у директора все текущие дела, не уходила.

— Что еще? — спросил он, у него не было и минуты лишнего времени.

Екатерина Владимировна стала ненужно перекладывать на столе бумажки.

— Я слушаю, — сказал директор.

— Надо посоветоваться, Николай Михайлович. Помните наш разговор по строительству? У меня тоже есть соображения.

Да, не далее как на той неделе он говорил ей, что если не создать новую базу — топтаться совхозу на месте.

— Это хорошо, что у вас есть соображения, — ответил он. — Оповестите специалистов — вечером соберемся. Ваш доклад.

— Уж доклад, — смутилась она.

Доклада не было.

— Конечно, — говорила Екатерина Владимировна, — ферма или мастерская — это первоочередное. Однако я назову все-таки прежде-то… дорогу. До Соколят, до нашего дальнего села. Там же Югуз, там хлеб…

А затем дали каждому высказаться. Никто не говорил о том, кому строить, все говорили, что надо строить.

Зоотехнику нужны были типовые коровники, свинарники, кормокухни и силосные облицованные траншеи.

Инженеру — ремонтная мастерская, автогараж, теплые стоянки для тракторов в отделениях; «лежаки» — дощатые переносные щиты, которые механизатор бросает на снег, чтобы при любом морозе лежать под машиной при ремонте, — согласитесь, не лучший способ повышать боеготовность техники и привлекать молодежь к нужнейшим для села профессиям.

Агроному позарез — и неотложно! — требовались мощные зернотока, новые зерносклады, хранилища для удобрений, хотя пока-то совхоз и получал их считанные тонны, но человек заглядывал вперед.

Предрабочкома скромно заикнулся о детсадах и жилье для животноводов, о совхозной столовой.

— А кто все это будет делать? — спросил прораб. — В хозяйстве он оправдывал название своей должности лишь тем, что вел работы по ремонту ферм, разных других построек, ну и кое-что помаленьку сооружал — домики, крышу над зернотоком, пристрой к старому зданию ремонтных мастерских.

— Мы сами, — ответил ему Лиссон. — И никто иной.

— А где материалы? Где деньги?

— Средств нам будут давать все больше, — сказал директор. — Все остальное зависит от нашей с вами инициативы и настойчивости.

— Но у нас нет строителей, нет специалистов!

Бедный прораб! Он еще не понял, что этот разговор, этот маленький совхозный пленум был концом его сравнительно спокойной жизни, что он не выдержит и уйдет, уступит место более энергичному и пробивному.

Конечно, и в Тюльгаше, и в Поташке Лиссон строил. То коровник, то дом, то еще что простенькое. Теперь время диктовало другие масштабы.

После того совхозного совета прошло пятнадцать лет…

Когда «Волга» катила по увалу по-над Конево, откуда вся деревня в низинке была как в двух ладошках, взгляд директора скользнул по кофейному зданьицу клуба, по кирпичной конторе в самой близи, по каменной стене сооруженного по другую сторону дороги гаража. Сюда будет перебазирована отделенческая техника из неудобного низинного места. Однако самое главное, на что засмотреться было не грех, — стоявшие чуть подалее, будто невесомые, постройки под шифером и с шиферными же боками, на которых издали всяк прочтет огромные буквы: СЕМЕНОВОДСТВО — НА ПРОМЫШЛЕННУЮ ОСНОВУ! Рассчитывали, не кривя душою, что и с самолета увидено будет и прочитано.

Это снаружи только сооружение легко, да начинка дорого стоит. Там стоят в строю попарно ни много ни мало двадцать четыре великана — высокие цилиндрические бункеры с конусными сужениями внизу, каждый вместимостью сто двадцать пять центнеров зерна. Из завальной ямы, куда грузовики доставят с поля хлеб, нории поднимут его на верхний транспортер-распределитель. Дело машиниста-оператора нажать кнопку на пульте и заполнить бункер. Под бункерами мощные вентиляторы и столь же мощные калориферы. То ли запустит оператор обычное вентилирование, продувку зерна, то ли с подогревом — для просушки, как уж надо.

Все тут сплетено в клубок: надежное хранение, просушка, обработка, механическая засыпка в склад. Во всех бункерах единовременно может находиться триста тонн зерна; согласитесь — это не отвал на травке под открытым небом, из которого при дождичке ничего не схватишь. А занято здесь всего три человека: на приемных бункерах, на сушке-очистке да механизированном складе вместимостью полторы тысячи тонн.

Эта семенная фабрика, как зовут ее здесь, скомпонована своими специалистами из стандартного оборудования. Осталось установить машину для развеса и закантаривания семян в мешки. Смотрел фабрику заместитель министра сельского хозяйства РСФСР, сказал, что она будет принята за основу для разработки типового проекта сооружений подобного рода для всей хлеборобной России.

Так вырвалось дело на большую арену.

А Манылов, которому в предшествующем году довелось достраивать все это, так как оставался за директора на несколько месяцев, признался потом: узнал с этой стройкой, почем фунт лиха…

Ничего, товарищ главный агроном, не в НИИ работаешь, всяких дел переделаешь.

Вчера Николай Михайлович просматривал справку о строительстве.

За седьмую пятилетку, до него то есть, в совхозе было освоено 1,1 миллиона рублей, за восьмую — 2,3 миллиона, за девятую — 3,2 миллиона, а за четыре года десятой — три с половиной. Именно в десятой пятилетке, когда вошли в силу решения по развитию Нечерноземья, совхоз стал получать на строительство столько средств, сколько мог освоить, да еще ежегодно отчислялась на эти цели часть прибылей, которых «Ударник» — единственное пока из всех хозяйств района — имеет сотни тысяч рублей.