В марте мне сдавать кандидатский экзамен. Сижу, читаю по-немецки. Много играю на баяне.

Весной, накануне сева, получаю от Владимира еще одно письмо:

Вот так и живем мы все в совхозе, как я уже писал. Правда, есть и новости. Дело в том, что с 1 февраля и по 1 апреля я был за директора. Прежде всего мы перенесли наряд на утро, на 8 часов 45 минут. Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы обговорить с главными специалистами все дела на предстоящий день. В 5 часов вечера, как правило, уходим домой. Конечно, делать объективные выводы еще рано: ведь прошло только два месяца, но факты все же довольно обнадеживающие.

У нас ежегодно было плохо с ремонтом тракторов, а в этом году все трактора отремонтировали в марте. Оказывается, можно да, пожалуй, и нужно работать по восемь часов.

Весна нынче необычная, в марте все поля черные, выехали бороновать на месяц раньше обычных сроков. Почва сухая. Мы избрали такой метод: заборонуем один раз, потом будем ждать осадков. Если осадков не будет, сеять в сухую землю повременим.

И еще были письма:

Сегодня, 14 мая, посеяли немного ячменя — в низких местах. Вся остальная земля — суха, как порох. Планы таковы: если будут дожди, то будем сеять. В принципе, можно сеять до 10–15 июня. Если не будет дождя, то посеем в июне рожь на корм скоту.

Однако даже в такое тяжелое время мы, как ни странно, на работу ходим к восьми утра. Оказывается, можно все-таки и в посевную так работать.

Наш директор болеет вот уже 4 месяца, у него что-то с сердцем. Врачи говорят — от перегрузки. Если бы мы начали все это на год раньше, то, видимо, наш директор был бы здоров.

На полях, что нынче засеяли в апреле, будет урожай 2–4 центнера, не больше. Некоторые совхозы пошли полностью на апрельский сев. Все сгорело. У нас сейчас покупают прошлогоднюю солому шесть хозяйств.

Мы сеяли с 12 по 20 июня. Много было разговоров, что поздно, что все равно все засохнет и т. д.

После дождя, прошедшего 12 июня, все же рискнули. Всходы были отличные, состояние хлеба нормальное. Думаем, что наш риск себя оправдает.

Наш директор уходит с работы по болезни сердца. Ждем нового.

Весна была плохая, и осень не лучше. Уборка проходит в трудных условиях — начались дожди. На 17 сентября убрали только половину зерновых. Духом не падаем. Хлеб мы должны убрать и уберем. Правда, распорядок дня нарушаем, но это временно и далеко не так, как в прошлогоднюю страду. Во всяком случае, завтракаем, обедаем и ужинаем нормально. К 3 октября план сдачи зерна государству выполнен на девяносто процентов, семена тоже почти уже засыпаны. Так что план мы не только выполним, но и перевыполним.

А следующий год был опять урожайный:

Отсеялись быстро, за неделю. В этом году в посевную также ходили на работу к 8 утра, и ничего не случилось: урожай вырастили хороший. Больше всего хлеба на втором отделении, у В. Н. Гончаренко — по 24 центнера с гектара. Это отделение нынче забрало все знамена и премии.

Не следует только думать, что вот так, с налету, решены были в совхозе все насущные проблемы. Их много, проблем. Решаются старые — возникают новые.

А у Владимира Ивановича и вовсе забот полон рот. Прошедшей весной его избрали секретарем совхозной партийной организации. В этой роли я и увидел его, когда снова через два года приехал в совхоз.

Вышло так, что я попал туда в субботу вечером, а воскресным утром весь управляющий персонал, включая директора, парторга и главных специалистов, выехал на массовку.

Разумеется, я присоединился к обществу. Весь день купались, загорали, удили рыбу, варили уху.

Между тем в понедельник совхоз должен был приступить к уборке хлебов. По правде сказать, непривычно было мне видеть руководителей хозяйства коллективно отдыхающими на берегу речки в самый канун уборочной страды.

Когда я сказал об этом Владимиру, он рассмеялся.

— Все будет в порядке. Техника готова, кадры механизаторов подобраны. Пусть люди отдохнут перед работой.

Утром в понедельник комбайны приступили к косовице.

Мне не терпелось посмотреть на «божьи» поля. Как-то они нынче?

— А никак, — сказал Владимир Иванович. — Одни сорняки на них. На сено списаны.

Вот те на! Я не верил своим ушам. Погодные условия как будто неплохие — не то что в предыдущем, на редкость урожайном году, но и далеко не то что в позапрошлом, неурожайном. Средние условия, при которых получают зерна столько, сколько предусмотрено планом, и еще, может быть, «полстолька и четверть столька». Во всяком случае, от «божьих»-то полей можно было ожидать если не по двести, то хоть по сотне пудов с гектара.

Владимир Иванович согласно кивнул:

— Можно было.

С грустью мы оглядели массивы, на которых вырос овсюг.

— Почему? — допытывался я. — Вы же опытный агроном, Володя…

— Но я не главный агроном и не управляющий отделением, а секретарь партийной организации, — уклончиво ответил Дроздов. — Не могу я усмотреть за каждым полем, их у нас знаете сколько… Да и главному агроному не углядеть за всем. В том, что случилось с «божьими» полями, вина управляющего отделением и участкового агронома. С них и спросим. Между прочим, уже на трех отделениях из пяти у нас опытные, знающие дело управляющие. Вот как раз к одному из них мы сейчас и поедем.

По взгляду Владимира я понял, к кому именно — конечно же, к Виктору Никифоровичу Гончаренко.

Да, такого хлеба, как у Гончаренко, я нигде в совхозе больше не видел. И хотя не все поля одинаково радовали глаз, — где очень хорошая, прямо богатырская пшеница, а где и похуже, низкорослая, — но ни об одном поле нельзя было сказать, что засеяно оно «неправильно». Просто где-то почвы получше, а где-то похуже.

Когда зашла речь о «божьих» полях, списанных нынче на сено, Виктор Никифорович высказал такое суждение:

— Я бы не стал на сено косить.

— А что же? — спросил у него Владимир Иванович.

— Подобрал бы валки. Ведь в них пять-шесть центнеров доброго зерна. Да еще солома останется, хорошая, витаминная солома. Владимир Иванович, ну зачем же зерну пропадать? Нехай его списано, а оно все же зерно…

Потом я слышал разговор парторга с управляющим первым отделением, в чьем ведении находились «божьи» поля:

— Подумай, Александр Трифонович, может, стоит подобрать валки. Хоть и списанное, а все же зерно — жалко.

Нет, он все же остается по-прежнему агрономом, мой Владимир Иванович, хотя и старается не вмешиваться в чужие функции.

Новый главный агроном круто, с разбегу принял дела, уже чувствует себя уверенно, с людьми разговаривает твердым голосом. Дело как будто знает, энергичен. Наметил севообороты. И вот тут допустил промашку: одно из лучших полей во втором отделении — прекрасно вспаханное, чистое от сорняков — предложил засеять рожью, которая обычно дает здесь небольшие урожаи. Гончаренко ему стал доказывать, что так не пойдет, что тут надо сеять пшеницу, чтобы взять от земли как можно больше. Новый главный агроном ответил:

— Как запланировано, так и будет.

Владимир Иванович, разыскав главного, предельно деликатно поинтересовался, по каким соображениям такое хорошее поле отводится под рожь. Тот ничего вразумительного ответить не смог.

— Вы когда-нибудь имели дело с рожью? — спросил Владимир Иванович.

— Нет еще…

— А Гончаренко сеет ее каждый год. Я бы вам посоветовал для начала заложить опыты на небольшом участке. Экспериментировать на производственных площадях очень рискованно…