Людей становилось все меньше и меньше. Вампиры разделились на два лагеря: одни еще считали его Царем, другие открыто сочувствовали Ее Величеству, пренебрегая установленными правилами. Оборотни были не менее голодны, и их голод пугал вампиров больше, чем своя собственная прожорливость. Нет-нет, да и обнаруживали человеческие останки, к которым вампиры оказывались непричастны. Сказки Котофея Баюновича в ночное опоенное зельем время уже мало кто слушал, люди просыпались с ужасом, понимая, что не досчитаются тех, кто лег спасть вместе со всеми. Людей пугали и звери, которые появились в лагере после полнолуния, никто поодиночке ходить не осмеливался. Зато вампиры теперь не мучились и не лезли по крутым скалам, оказываясь на вершине быстрее людей. Один Котофей Баюнович в собственной шкуре чувствовал себя замечательно. На морозе шерсть его стала густая и шелковистая, с густым подшерстком. Ему перепадало и человеческое мясо, и мыши, которые водились даже здесь, и плоть оборотней.

Кровь давно не восстанавливала силы, или восстанавливала, но ненадолго. Полученные травмы бескровно гноились и чернели, не хуже, чем человеческие раны. Но у людей, по крайней мере, затягивались. В лагере появились вампиры с обмороженными носами и конечностями. Каждого человека перед тем, как разорвать, раздевали, распределяя теплую одежду между теми, кто мог еще что-то на себя натянуть. И вернулись бы, но и вернуться не получалось. Шли назад или вперед, они двигались только вперед. Группа вампиров повернула, и вскоре их догнали. Или застревали на одном месте, когда были у подножия горы, будто горы были живыми и издевались над ними. Этот факт пока замалчивали, но надолго ли удастся сохранить секретную информацию? Не помогали ни ковры-самолеты, ни оборотни, которым не терпелось уйти в горы за своими, ни те, которые желали вернуться. Оставалась одна надежда -- драконы. И оборотни. Их кровь теперь ценилась больше, чем человеческая: не грела, но залечивала полученные раны. Никто и не думал иметь отдельную палатку, набивались по десять -- двадцать вампиров, укладывая рядом, или даже в спальный мешок оборотня. Но не все соглашались -- почерневшие и осунувшиеся вампиры с выпадающими волосами пугали больше, чем смерть от холода. По лагерю прошли слухи о странной болезни. Места, в которых останавливались проклятая со своими спутниками, пользовались большей популярностью, чем костры. Там было тепло, даже если место было почти открытым. Иногда и вампиры пристраивались рядом, чтобы вредный для них огонь обогрел бы чуть-чуть. Вампиры начинали понимать, что даже если они смогут выдержать физическую нагрузку, холод одной из вершин рано или поздно убьет их всех. Стала понятной причина, почему вампиры не возвращались из гор, как люди. Чтобы согреться, жгли одежду, вещи, палатки, давая погреться возле костра и людям. Особенно людям, они единственное, что поддерживало вампиров, их берегли, как зеницу ока, а когда пили кровь, многие даже просили прощение за их преждевременную смерть.

Но вряд ли люди хоть как-то могли это оценить...

Впрочем, пожалуй, ценили. Спать было спокойнее, криков по ночам стало меньше, умирали мужественно.

-- Вот здесь что-то лежало, я чую запах, -- наконец сказал оборотень, принимаясь разрывать снег.

От его голоса Его Величество вздрогнул. Он задумался. Такое тоже часто бывало с ним в последние дни.

Здесь снега было немного, вершина обувалась всеми ветрами, и снег под собственной тяжестью катился вниз, как скатился бы с круто поставленной крыши. Или та же самая сила, которая обогревала ступени, не давала ему укрыть вершину надежно, как склоны. Он посветил в вырытую яму и заметил обломки той самой статуи, которую видел в одном из городов. Но здесь она была настоящей, из черного камня. Недалеко обнаружилась медная невзрачная лампа. И оплавленные обломки ключа. Того самого, который они нашли на площади в третьем городе.

Его Величество обрадовался -- наконец-то первая удача! С усмешкой на губах он собрал осколки ключа в платок, подаренный женой в их первую брачную ночь, подобрал лампу, подавив желание потереть, попросившись домой во дворец, и сразу в теплую ванну, наполненную пеной и душистыми маслами. Последний раз он помылся у подножия четвертой вершины.

"Да, отрыжка Дьявола, с твоим мышлением тебе никогда никем не стать! Сел попой на сокровище, и не смог его взять!" -- злорадно подумал он о маге, прижимая лампу к груди. Что ж, их три желания закончились, теперь была очередь жены. Он поднял обломок статуи. Черный камень, из которого ее сделали, на ощупь был тяжелым, и как-то сразу сдавило руку, будто он сунул ее в сильное магнитное поле, а в руке у него тяжелый металлический предмет.

-- Здесь был кто-то еще, -- сказал оборотень. -- Давно, когда были здесь первый раз, -- оборотень прошел вперед довольно далеко и вернулся. -- Они шли вместе. Запах несколько разрушен, как в пустом флаконе из-под духов... Пахнет статуя и башмаки, но дальше следов нет...

-- Значит, не тот вампир и старик, которые сопровождают проклятую?

-- Нет, вампир не имеет запаха, старик попахивает нафталином и липой, а этот... как человек. Здесь он их снял... -- оборотень указал на железный проржавевший ботинок. -- И исчез...

Его Величество поднял ботинок, изношенный до дыр. Железо было добрым и не имело на себе печать Проклятия. Ковал его не Упырь. Мелькнула догадка, что, возможно, поход троицы имел спасательную миссию, и действия мага первоначльно не были направлены на них... Или то и другое.

-- Не самая лучшая новость на этой неделе! -- кисло скривился Его Величество. -- Он вампир? Впрочем, можешь не говорить. Я догадываюсь, кто он... Из прошлой жизни дракона.

Больше ничего выяснить не удалось. Все трое вернулись к Ее Величеству. Она сидела у костра из искусственного топлива и грела руки, дожидаясь его. Его Величество выложил ей остатки былой мощи. Она взглянула, и сразу стала недовольной, заметив, во что были завернуты обломки.

-- Но не было больше ничего! -- воскликнул он, оправдываясь. В нем закипела злость.

-- Сложил бы в шапку! -- буркнула она. -- Это же мой платок!

-- Если бы у меня отвалились уши, было бы лучше? -- в последнее время жена стала раздражительнее, чем была во дворце, и он, вместо того, чтобы промолчать, язвил в ответ.

-- Да, это выглядело бы подвигом, а не так, как сейчас... Плюнул мне в лицо, -- обиделась она. -- Скоро все, что связывает нашу любовь, будет растоптано! Этим самым платочком я вытирала свои и твои слезы, когда мы давали друг другу клятвы. И когда ты завернул в него обломки ключа, ты потерял то, что в нем было завернуто, когда я сидела на спине чудовища: деньги, наши обручальные кольца... Да-да, кольца, которые на нашем пальчике!

Его Величество стушевался. И в самом деле, забыл -- всегда помнил, и вдруг забыл, обращаясь со святыней, как с обыкновенным платком. На него можно было только молиться...

-- Не время об этом думать, -- ответил он, успокаивая ее. -- Мы все тут не в себе. Жизнь висит на волоске, а ты платочком укоряешь! Черт возьми, -- обиделся Его Величество, -- я имя твое как молитву поминаю перед сном, ем людей, пью кровь, ищу... свою... злобное существо, чтобы убрать как препятствие между мной и тобой, каждую ночь терплю, когда твои братья и сестры насытятся проклятиями в адрес моего тела! Какие еще доказательства моей любви тебе нужны?! Хватит, хватит издеваться надо мной!

-- Не твоему телу, а злобной твари! -- остановила его Ее Величество. -- Пока это все, что мы можем. Надеюсь, что драконы уже сожрали ее и хищные звери терзают ее тело. Но и в Аду я не дам ей покоя! Ты же знаешь, что она заняла мое место! Тварь! Тварь! -- Ее Величество нервно прошлась по шатру, швыряя на пол все, что попадалось под руку. -- Неужели она никогда не оставит меня и тебя в покое?!

-- Как?! -- изумился Его Величество. -- А по-моему, это мы все время пытаемся отправить ее на тот свет! Она бы и не знала о нашем существовании, если бы мы хоть иногда давали ей побыть человеком среди людей.