"Когда Петров поравнялся с нами, то сказал: "Я убил Писаревского, и Писаревский это заслужил". Петров все равно убил бы Писаревского, потому что он мстил за своего брата Петрова, которого расстреляли. Писаревский тогда присутствовал в роли главного палача". Я прочла эти строчки в воспоминаниях Е. С. Дорофеева, очевидца и современника событий, и мне захотелось написать о братьях Петровых и на их судьбе показать, из чего родился «Очаков», что было до него в Севастополе летом 1905 года. Кроме того, сюжет сам шел в руки, что не всегда случается, когда пишешь вещь документальную. А тут: два брата, с обоими связано имя адмирала Писаревского, человека, наравне с пресловутым адмиралом Чухниным, мрачно прославившегося во флоте своей неуемной жестокостью. Однако что значит: "присутствовал в роли главного палача?" Отдавал команды? Подавал знак к залпам? Так повернул судебный процесс, что он кончился смертным приговором для нескольких матросов с «Георгия» и "Прута"?

Среди этих матросов был и Александр Петров. Это он возглавил команду учебного судна «Прут», когда та решила присоединиться к восставшему «Потемкину». Случилось такое возле Тендры, далеко от эскадры, причем неожиданно — в июне, тогда как «централка», центральный флотский комитет, готовила выступление на осень. Но — прорвало…

Гремели по железной палубе матросские ботинки. Толкались ребята, горяча друг друга вопросами: "Чего ждем, братцы?", "Сколько терпеть?". Петров первый сказал, чтоб разбирали винтовки, открывали патронный погреб. Петров был в числе тех, кто арестовывал офицеров. Петров, когда собрались на юте, сказал, что начали они не бунт, а революцию…

С «Потемкиным» «Пруту» встретиться не удалось. Решили возвращаться в Севастополь не для сдачи, а под красным флагом, чтоб поднять дух эскадры, вдруг перескочит искра — присоединятся. Но момент был упущен…

31 июня, в два часа ночи, суд вынес приговор: Александру Петрову 23-х лет, Дмитрию Титову 25-ти лет, Ивану Черному 28-ми лет, Ивану Адаменку 24-х лет — смертная казнь через повешение. Повешение заменили расстрелом.

У Александра Петрова было необыкновенно красивое южной, жгучей красотой молодое чернобородое лицо. У них у всех были молодые, гордые, красивые, умные лица.

О чем мог говорить защитник? О том, что к людям с такими лицами нельзя обращаться: «тварь», «дурак», «скотина»? О том, что гнилое мясо, с которого все началось на «Потемкине», далеко может завести Российскую империю по тропинке бедствий? Или о том, что на «Пруте» в день восстания обед тоже испускал откровенное зловоние и командир приказал вылить его за борт, только увидев, как каменеют у матросов лица?..

О том, что Романовы, проигравшие войну с Японией, сами подносят спичку к пороховому погребу, надеясь на русское долготерпение, — вернее всего, надо было бы сказать защитнику. Однако все равно, о чем ни говори, не расслышал бы ни царь, начавший 1905 год расстрелом на Дворцовой площади, ни адмирал Чухнин, даже среди своих коллег выделявшийся жестокостью и малым умом.

Но уже собирались в балках и за холмами, уже жадно читали листовки, начинавшиеся так: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" А вы тоже — пролетарии, хоть и в матросской форме. У вас тоже нет ничего, кроме собственных рук, вам тоже нечего терять, кроме своих цепей — так агитировали члены РСДРП.

Броненосец «Потемкин» поднял красный флаг, вслед за ним «Прут». Но, как две не встретившиеся искры, погасли эти вспышки…

…На Северной стороне, недалеко от Константиновского равелина, на холмистом берегу, поросшем круглой, сухой травой, расстреляли: Александра Петрова 23-х лет, Дмитрия Титова 25-ти лет, Ивана Черного 28-ми лет, Ивана Адаменко 24-х лет… Закопали в общей могиле, притоптали рыжую, приподнятую еще теплыми телами глину. Поп помахал кадилом: «аминь»; всё: справились, загасили… Оказалось, далеко не всё.

Настала осень. 17/Х 1905 года Николай II писал матери, имея в виду севастопольские события: "Вероятно, ничего этого не случилось бы, если бы команда «Потемкина» была бы строго наказана, а не осталась бы за границей…" Как видно, самодержец думал отнюдь не об Учредительном собрании, которого требовал народ, а о мерах карательных. Матросов на «Потемкине», отказавшихся есть гнилое мясо, хотели накрыть брезентом и расстрелять. Всю Россию накрыть брезентом было мудрено, но некоторым казалось: возможно.

И вот пример того, как это собирались проделать: на месте, где должно было проходить одно из многочисленных собраний по поводу Манифеста, стояли боевые роты. Командовал ими все тот же контр-адмирал Писаревский. В это время на улице собрались рабочие с красными знаменами, обратились к коменданту: "Кто поставил пулеметы на Историческом?" А через некоторое время…

Но тут я прибегну к документу. О нем Владимир Ильич Ленин, делая доклад о революции 1905 года, сказал, что он рисует "один маленький эпизод из этого восстания Черноморского флота", но так, "чтобы… получилась конкретная картина событий на высшей точке их развития".

"Утром 24 ноября 1905 года у ворот флотских казарм была выставлена боевая рота в полном боевом снаряжении. Контр-адмирал Писаревский отдал во всеуслышание приказ: "Не выпускать никого из казарм! В случае неподчинения стрелять!" Из роты, которой был отдан этот приказ, вышел матрос Петров, зарядил на глазах у всех свою винтовку, одним выстрелом убил штабс-капитана Штейна из Белостокского полка, а вторым выстрелом ранил контр-адмирала Писаревского. Раздалась команда офицера: "Арестуйте его!" Никто не двинулся с места. Петров бросил свое ружье на землю. "Чего стоите? Берите меня". Он был арестован. Стекавшиеся со всех сторон матросы бурно требовали его освобождения… […]

— Петров, не правда ли, выстрел произошел случайно? — спросил офицер, чтоб найти выход из создавшегося положения.

— С какой стати случайно! Я вышел вперед, зарядил и прицелился, разве это случайно?"

…И еще хочется добавить одну подробность: выстрел Константина Петрова прозвучал не просто под влиянием эмоционального толчка, а в ответ на провокацию. Петров случайно оказался свидетелем того, как контр-адмирал Писаревский сказал Штейну: "…надо дать им собраться, и когда их будет много, тогда из машинной школы последует выстрел в вашу роту, капитан Штейн, а вы, не давая им опомниться, командуйте: "В ружье, в нас стреляют!"

Таким образом, должна была быть расстреляна толпа собравшихся, должна была пролиться кровь многих, начаться бойня. И тут Петров поднял винтовку…

…А насчет того, были ли они братьями, Александр Петров, поднимавший в июне 1905 года красный флаг на «Пруте», и Константин Петров, стрелявший в Писаревского в ноябре того же года, — насчет этого можно ответить почти с полной уверенностью: не были. Просто: Петров, Иванов, Сидоров — такие распространенные фамилии и такие судьбы, уже не редкие, вызванные самим временем. Судьбы искр, из которых непременно должно разгореться пламя.

Двадцать лет тому назад я впервые приехала в Севастополь и там, на Кладбище коммунаров, в дальнем углу, увидела неожиданную могилу. Почему-то мне казалось: у лейтенанта Шмидта не может быть могилы. Или, во всяком случае, она не может отказаться рядом с обычными улицами, по которым пылят автобусы и в час позднего утра женщины несут с базара тяжелые кошелки, набитые южным, ярким. Слишком был похож на легенду лейтенант Шмидт, выходил как бы не только из другого времени, но и пространства, воспетый прекрасными стихами Пастернака, "Черным морем" Паустовского.

А тут оказывается, прах его перенесли с острова Березань в Севастополь, как он и писал в завещании: "После казни прошу: настоять через печать и всеми средствами, чтобы тело мое было выдано для погребения севастопольскими рабочими, чтобы они были полными хозяевами и распорядителями при похоронах. Я их депутат, званием этим горжусь…

…Место для могилы взять на Севастопольском кладбище рядом с братской могилой несчастных жертв, убитых в Севастополе в ночь с 18 на 19 октября у здания тюрьмы.