Таким образом Курбатов снимает со своего поля двойной «урожай». Свет и тепло без всяких машин — генераторов, превращенные в электроэнергию, бегут по проводам.

Казалось бы, в принципе все просто. Давно существуют и фотоэлементы и термоэлементы — проволочки из разных металлов, спаянные между собой. Если подогревать место спайки, то в проволочках возникнет ток. Существуют еще термоэлементы из полупроводников. Все просто, все давно изобретено. Но лишь сейчас впервые в истории человечества построена настоящая солнечная электростанция, впервые появляется новое понятие — «фотоэнергетика». Наука, которой раньше не существовало. Одним из зачинателей ее можно считать Курбатова. Ведь со времени открытия Столетова еще никто не использовал фотоэлементы для создания мощных электростанций.

А кто же такой Курбатов? Всего-навсего инженер-практик. Не так давно он был заочником, с трудом получил диплом. Многого ему не хватало: и высокой культуры ученого и образованности. Он не читал Шекспира, плохо знал Франса, не слыхал об Уитмене. Словом, он не знал того, что известно любому интеллигенту.

Это его удручало. Правда, не он один был таким. Некоторые инженеры даже бравировали тем, что не читали Шекспира (о нем не упоминается в кандидатском минимуме). Курбатова коробил такой практицизм, но он чувствовал, что и сам недалеко ушел от этих инженеров. Как еще много надо знать! Учился в рабочем поселке, писал диктанты с ошибками. До сих пор не в ладах с запятыми и с мягким знаком в середине слова. Да и речь его не блистала точностью выражений.

И все-таки он был настоящим ученым.

Если он преобразовывает чуть ли не тридцать процентов солнечной энергии в электричество, то это уже полный переворот в технике.

А сколько было неудач! Наружный слой пластмассы должен быть теплопроводным, а нижний — под курбатовским слоем — теплоизолятором. С помощью видных специалистов, в том числе инженера Омегина, автора особо стойкой и дешевой пластмассы, были созданы два типа пластмасс, послуживших основой зеркального поля. Они прекрасно уживались с курбатовским слоем и пока не давали никаких оснований для беспокойства, что могут потемнеть, потрескаться, вспучиться или еще как-то подвести изобретателя зеркального поля.

В его кабинете находился контрольный щит. Висел он прямо над письменным столом и показывал напряжения на отдельных участках поля. Даже сейчас, без солнца, лишь от света луны, курбатовские ячейки продолжали работать. Замирали охлажденные пластинки термоэлементов, но светочувствительный слой, как ему и полагалось, превращал лунные холодные лучи в электроэнергию. В этом была заслуга изобретателя. Его ячейки честно работали при слепящих лучах солнца, а ночью также добросовестно впитывали мертвый свет луны. Световая энергия луны была очень слаба, но в какой-то мере она подзаряжала аккумуляторы, в которых слишком много терялось энергии, запасенной в дневные часы.

— До каких же пор мы будем терпеть? — частенько возмущался Курбатов. — Почему электрохимики не сделают приличных аккумуляторов, чтобы в них держалась энергия по-настоящему, не то что вода в решете?

На испытательной станции проверялись аккумуляторы Ярцева. При малых размерах в них запасалась довольно большая мощность, но всего лишь на несколько часов. Пока это не смущало Курбатова. Утром всходило солнце, и фотоэлементы вновь подзаряжали аккумуляторы. Основная же энергия зеркального поля использовалась на хлопкоочистительном заводе. До него было сравнительно далеко — тридцать километров. В ближайшие дни начнутся испытания механических аккумуляторов новой конструкции. Но, откровенно говоря, Курбатов в них не очень верил.

Не случайно испытательную станцию построили в глубине пустыни. Проектировщики дальновидны. Неподалеку от тех мест, где сейчас находится курбатовское поле, геологами открыты огромные запасы медной руды. Там намечается строительство медного комбината в расчете на электроэнергию, которую можно получить от солнца.

Конечно, все надо еще и еще рассчитать и проверить. И проверяли долго. Даже линию электропередачи на хлопкоочистительный завод протянули лишь через полгода после того, как сделали опытное поле. Нельзя же начинать новое строительство, если не будет абсолютной убежденности, что курбатовское (уже не опытное, а проверенное и во много раз увеличенное) поле сможет обеспечить энергией целый комбинат. А кроме того, строительство такого поля обойдется гораздо дороже, чем мощной тепловой электростанции.

Курбатов спорил с представителями министерства, доказывал свою правоту. Пока дорого, нерентабельно, но ведь и атомная электростанция стоит немалых денег. Надо же в будущее смотреть. Во всяком случае, он считает, что нужно закладывать медный комбинат и нечего терять драгоценное время.

С ним не согласились. Опытное поле пока остается опытным, мало ли еще какие могут быть неприятности — комбинат строится не на один год, а как поведет себя курбатовский слой при долговременной эксплуатации? Может быть, его придется часто заменять или строить несколько полей? Ведь энергия должна подаваться бесперебойно!

Пока все шло хорошо. В скором времени приедет государственная комиссия и решит вопрос о строительстве комбината. А потом? Потом Павел Иванович будет добиваться организации новой лаборатории, где займется самым главным — проверкой и доработкой особых плит. Восьмой сектор уже замощен ими, и они больше всего интересовали изобретателя.

Павел Иванович умиротворенно вздохнул, — его не пугала встреча с комиссией, — потянулся, поднял отяжелевшие веки и в последний раз перед сном посмотрел на приборы. Стрелки показывали нормальное напряжение. Как всегда, в это время шестой сектор дает меньше — мешает тень от деревьев. Скоро луна поднимется выше, и все участки зеркального поля будут работать одинаково. И так каждую ночь, каждый день. Пусть приезжает комиссия…

Послышался осторожный стук в дверь. Курбатов подавил зевок и спросил с раздражением:

— Кто там?

— Это я, Бабкин. Можно?

Он вошел бесшумно, чуть поскрипывая сапогами, издали протягивая Курбатову руку.

— Вот еще осколочек, — сказал Бабкин, несмело подойдя к столу. — Остался у Багрецова в кармане. Случайно, конечно, — и пояснил, что Багрецов подобрал один кусок, а в кармане он разломился надвое.

Сон с Курбатова как рукой сняло. Вот так когда-то давно лопалась пластмасса, рассыпалась в порошок. Неужели и эта начинает стариться?

— А почему он сам не пришел? — спросил инженер, рассматривая осколок. — Специального приглашения ждет?

— Не знаю. Молчит.

— С чего бы такая гордость?

Бабкин тяжело вздохнул, будто не дышал до этого, ощупал стриженую голову.

— Кому же приятно, когда тебе не верят.

— В чем?

— Да так… вообще. Он ведь сказал, как было, дело, а вы не поверили.

Курбатов не слышал ответа, задавал вопросы машинально, и не Багрецов его интересовал, а осколок под лупой. Края потускнели, лишь в одном месте блестел свежий излом. Вполне возможно, что кусок этот лежал на солнце несколько дней. Внутри темнела извилистая трещина, от которой разветвлялись трещинки помельче.

Лицо инженера сразу посерело, будто покрылось пылью. В руке задрожала лупа, осколок расплылся в мутное пятно. Что же случилось? Или пластмасса начинает стареть, или она лопнула от удара? Но расколоть ее трудно, почти невозможно. Разве только геологическим молотком, зубилом. Если кому понадобился кусок, то, во всяком случае, откалывал он его не сегодня. Под лупой виден был выветрившийся по краям фотослой, грязный, потемневший. Нет, это случилось не сегодня.

— Можете указать место, где найден осколок? — положив лупу в карман, спросил Курбатов, с шумом отодвигая кресло.

Бабкин в нерешительности почесал затылок.

— Я-то не находил. Багрецов покажет. Сбегать за ним?

— Пожалуйста.

Вадим притворился спящим. Не хотелось ни с кем разговаривать. Какие тут разговоры, когда тебя считают подозрительным элементом. Доказывай, что не верблюд.