— Согласен, — кивнул Шталекер.

— Дальше. Герберт Ланге, прибывший с чужими документами, мёртв. Гость ушёл из его дома, был выслежен, сумел ускользнуть. Значит, он в городе (надо учесть, что сейчас все выезды из Остбурга надёжно перекрыты). Знает, что его ищут. Конечно, прячется. Но где? Скорее всего, у своих друзей или у друзей Ланге.

— Словом, могут нагрянуть с обыском?

— Все может быть, товарищ Шталекер. И тогда вам с фрау Бертой несдобровать. Тем более, что с точки зрения нацистов, прошлое её небезупречно.

— О себе вы не говорите, — проворчал механик.

Аскер не ответил.

Шталекер задумался. Он сидел, опустив голову на грудь, барабаня пальцами по столу.

— Ладно, — сказал он, выпрямившись и поправляя галстук. — Решим так. Вы окончательно превращаетесь в штатского, а это, — он указал на мундир Аскера, — все это немедленно сжигает в печке фрау Берта.

— Но…

— О ней можете не беспокоиться. Берта прошла отличную школу ненависти к наци — концентрационный лагерь. И потом, черт возьми, она моя жена!» Словом, Берта знает о вас все. — Шталекер поправился: — То есть все то, что знаю я…

— И о передатчике?

— А вы думаете, я сам вылавливал его из помойного ведра? Это сделала она, — гордо сказал Шталекер. — Пока, я сидел возле покойника, успокаивая бедняжку Лизель и следя за обстановкой в доме, Берта действовала на кухне. Когда она вошла, без кровинки в лице, но спокойная, я понял, что дело сделано… Теперь скажу следующее. Чтобы вам было легче. Знайте: в моем доме уже возникали ситуации, подобные нынешней. Вы, словом, у нас не первый…

Аскер с облегчением вздохнул. Наконец-то Шталекер заговорил в открытую.

— Но мы отвлеклись от темы, — продолжал механик. — Таким образом, решено: ваше обмундирование сжигают, вы, одетый в штатское, сидите дома. А я отправлюсь потолковать о том, что с вами делать дальше. Но — условие: обещайте, что ни в коем случае не покинете дом, чтобы проверять, не стану ли я звонить в гестапо!

Несмотря на всю серьёзность минуты, Аскер не мог не улыбнуться.

— Обещаю, — сказал он.

— Итак, — проговорил Шталекер, не глядя на собеседника, — я представляю вас как немецкого коммуниста?

Аскер кивнул.

— Ну что ж, немецкого так немецкого. — Механик вздохнул. — Как будто договорились обо всем. — Он встал. — Я ухожу. Сидеть здесь, вести себя прилично и ждать.

— Слушаюсь, — снова улыбнулся Аскер.

Шталекер отворил дверь в соседнюю комнату.

— Берта, — крикнул он, — мою шляпу и зонт!

Отто Шталекер пересёк городской центр, затем довольно долго шёл по нешироким улочкам северной окраины Остбурга. Несколько раз он заходил во встречавшиеся по пути магазины, купил пару носовых платков, отдал ремонтировать зонтик. И из каждого магазина, улучив секунду, он внимательно оглядывал улицу, редких прохожих… Шталекер шёл к руководителю местной подпольной организации антифашистов и должен был соблюдать сугубую осторожность.

Убедившись в том, что все спокойно, он неторопливо свернул в переулок, оказался перед большим мрачноватым домом и вошёл в подъезд. Лифт поднял его на четвёртый этаж. На площадку выходили три двери. Механик подошёл к крайней справа, постучал. Отворилась соседняя дверь, находившаяся в центре площадки. Из неё выглянула женщина.

— Нет их, — сказала она. — Уехали, и неизвестно, когда будут.

— Очень жаль. — Шталекер вынул из левого кармана платок, вытер лоб, спрятал платок в правый карман. — Очень жаль, я так давно не видел фрау Юлию.

Женщина посторонилась. Шталекер вошёл в её квартиру.

За столом писал худощавый человек средних лет. Чёрная шёлковая шапочка, закрывавшая лоб почти до бровей, придавала ему вид учёного. Он встал, протянул Шталекеру руку.

— Что случилось, Отто?

— Важное дело, — сказал Шталекер, кладя шляпу на краешек стола.

— Понимаю, что важное, если вы пришли.

— У меня прячется человек, которого я имею основания считать русским разведчиком.

Собеседник, собиравшийся переложить на столе бумаги, задержал руку.

— Быть может, я плохо понял. Беглый пленный?

— Да нет же. — Шталекер сделал нетерпеливое движение. — Настоящий разведчик. Хотя, конечно, помалкивает на этот счёт. Впрочем, он в таком положении, что молчание носит скорее символический характер.

И Шталекер вкратце пересказал события истёкших двух суток.

Человек в шапочке сказал:

— Кое-что уже знаю. Позавчера на рассвете в лесу, близ вокзала, были найдены три парашюта. Далее мне известно о происшествии у дома с проходными дворами.

— Это был он! Я переодел его, но он не хочет оставаться у меня… Вам надо встретиться.

— Он сам просил об этом? — быстро спросил собеседник.

— Что вы! О вас он и не подозревает. Это — моё мнение.

— Так… Какой он из себя, Отто? Опишите его.

— Ему что-то около тридцати. Высок, светловолос, чёткий профиль, светлые глаза. Широкоплеч и строен, чувствуется много энергии и силы. Ещё: разговаривая, глядит прямо в глаза.

— Он, я вижу, понравился вам?

— Да, не могу этого скрыть. Между прочим, по облику настоящий немец.

— Но вы говорите — русский?

— Быть может, из эмигрантов. Кстати, назвался германским коммунистом.

— Любопытно.

— Знаете, мы как-то сразу стали понимать друг друга.

— Любопытно, — повторил человек в шапочке.

— Встречу нельзя откладывать.

— Хорошо. — Собеседник Шталекера задумался. — Адрес, которым вы пользовались прошлый раз, помните?

— Домик у железнодорожного моста?

— Да. Там, где мы прятали польского профессора. Время явки, сигнал — все, как и прежде.

— Итак, сегодня?

— Да.

Наступил вечер. Огни в домике Шталекера были погашены. Фрау Берта стояла у раскрытого окна, придерживая за ошейник собаку, которую незадолго до этого перевели из конуры в дом.

Висевшие над камином старинные часы зашипели, раздалось десять ударов.

— Время, — прошептала, фрау Берта. — О всемогущий господи, помоги моему мужу и его другу в их святом помысле, не оставь своими заботами и милостями!

Прошло ещё несколько минут. Потом за окном, где-то вдали, раздались короткие автомобильные гудки, послышался рокот мотора. Овчарка глухо зарычала.

— Тихо, Дик. — Женщина пригладила шерсть на загривке собаки. — Тихо, нельзя шуметь!

Сигналы услышали и мужчины.

— Скорее, Краузе, — прошептал Шталекер. — Скорее, ему нельзя останавливаться!

Шталекер и Аскер отворили дверь, поспешили к калитке. По обеим сторонам дорожки росли цветы, и сейчас, в ночную пору, от них шёл сильный, пьянящий аромат.

Шум мотора стал слышнее. Аскер, поглядел в сторону, откуда он доносился, увидел смутно вырисовывавшийся в темноте грузовик. Машина приближалась.

Шталекер нагнулся, пошарил в цветах и извлёк передатчик, который заблаговременно перетащил сюда. Затем он отодвинул щеколду калитки.

Когда грузовик поравнялся с домом, шофёр распахнул дверцу. Шталекер и Аскер выбежали на тротуар и на ходу вскочили в кабину. Дверца захлопнулась. Машина увеличила скорость.

Где-то в центральной части города перед автомобилем замаячил патруль. Шофёр грузовика, молодой парень с тёмной повязкой на левом глазу, сказал:

— Если остановят, все мы — рабочие с «Ганса Бемера». Везём песок. Застряли у реки из-за неисправности мотора. Пропуска на всех троих в порядке.

Машина неторопливо проследовала мимо поста. Два солдата и полицейский равнодушным взглядом проводили тяжело осевшую под грузом песка восьмитонку.

Спустя полчаса грузовик оказался на противоположной окраине Остбурга. Домики, окружённые крохотными садиками, стояли здесь далеко друг от друга. Впереди маячила громада железнодорожного моста.

— Подъезжаем, — сказал Шталекер, взявшись за ручку дверцы. — Вон тот дом, среди деревьев, с двумя окнами, закрытыми ставнями. Видите, Краузе?

— Да, — кивнул Аскер.