Цветение бешеных джунглей разрезало мир пополам.

На пляже пустынном, обуглен, стоит замечательный храм. На древних руинах Калинги строителем он вознесен. А в центре — чудовищный лингам, уперся почти в небосклон, где Сурья, спаситель героев, над морем летит в Канарак. Ему эту пагоду строят, да вот не закончат никак.

Спустилась ночная прохлада. Лишь волны о берег стучат. И песня на чистом каннада собой украшает закат.

И кто-то пронзительно шепчет:

— Куда ты, мой друг, подожди… Быть может, обнимешь покрепче…

— А, пропадом все пропади! — и вот за большим монументом в ночи прозвучал поцелуй. И голос с забавным акцентом:

— Я слышу звучание сбруй. Хочу любоваться закатом и гладить твой теплый живот, но должен вернуться к солдатам, нас утром сражение ждет.

И девушка звонко смеется.

— Мужчины… Опять на войну. Мой друг, образец полководца… Я вряд ли сегодня усну. Ну, ладно, желаю удачи. Не время для сладких утех. — И прочь удаляется в плаче, сменившем неистовый смех. Под звуки далекого грома в лесу прокричал бабуин.

Любовник ее незнакомый в ночи остается один.

— С таким ощущеньем поганым я в битву идти не готов. Я видел далекие страны, я выучил сто языков. Я знал удивительных женщин (и несколько даже убил). Но девушке этой обещан богами, наверное, был. Возможно, я с этим не спорю, решать всемогущим богам. — Солдат отвернулся от моря. — Я должен вернуться к войскам.

Но только он взял алебарду и посох, отлитый в свинце, блеснули глаза леопарда на желтом от ветра лице…

…Насыпав курган для Кучлука и воинов павших вокруг, Джелаль посмотрел близоруко на север, восток и на юг. На севере холодно, мерзко, там выдержит только якут, и люди в обличии зверском подобно медведям живут. А что на востоке? Монголы — разбиты еще не совсем, Китай с опустевшим престолом и целая куча проблем. Там пыль забивается в жабры, степной оглушает буран и тысячи воинов храбрых, таких же, как этот найман.

На юге? Там будет потише. Пойдем в Индостан, решено! В столице царя Ильтутмыша добычи и славы полно!

В Бенгале поход завершится, считает султанский генштаб. Джелаль переходит границу и твердо вступает в Пенджаб.

Он едет на мамонте сером (в Сибири достали купцы), и новым царем Искандером его называют льстецы. Он к почестям этим привычен, как всякий нормальный султан. А местные «Демоном» кличут, и «Хуном», и даже «Шайтан». Как дьявол, восставший из бездны, как новый злодей-эфталит, идет повелитель Хорезма — земля под ногами горит.

Разбиты бойцы Ильтутмыша потоками стрел и ракет. Огонь пробегает по крышам, свалился Кутуб-Минарет. Войска собрались по приказу у Дели разрушенных стен. Арийскую высшую расу сломили кипчак и туркмен! А там, за стеной кипариса, владычица многих земель, раскинулось царство Орисса — вторжения новая цель. Была до сих пор невидимка, туда не добрался никто. Там правит король Нарасимха — за мощным Деканским плато. Увидев отряды Джелаля на самой границе страны, король Нарасимха в запале воскликнул:

— Отчизны сыны! Наследники древней Калинги! Сомкните плотнее щиты! До самой последней кровинки останьтесь у этой черты! Мы прошлого помним уроки, и мы не отступим опять! Пусть снова приходят Ашоки — нам будет кого УБИВАТЬ!!!

Под бешеной ярости крики, что слышали даже в раю, Джелаль и войска Нарасимхи столкнулись в последнем бою.

Заслужена царская милость — сто тысяч погибших бойцов! Но лишь через день отклонилась капризная стрелка весов. Удар енисейских киргизов, опасный, как быстрый свинец, едва не поставил Ориссу на грань, за которой конец. И тонкая красная нитка дрожит, как натянутый нерв. Король отправляет на битву свой самый последний резерв.

Сплошными рядами, попарно, пластинки блестящих кирас, солдаты в броне ламинарной — и узкие щелочки глаз. Несут необычные шпаги, и золото древних знамен, и странные буквы на флаге, а также восточный дракон. Их вел генерал черноусый в роскошном китайском плаще. Конечно, он не был индусом. А кем же он был вообще?!

— Позвольте представиться, крысы. Мы встретились с вами не зря. Пусянь, полководец Ориссы и первый советник царя.

— Пусянь, император чжурчженей? — спросил удивленный Джелаль. — Я полон ужасных сомнений. — Его охватила печаль. — В Пекине погиб узурпатор…

— Ты к правде еще не готов? Как всякий приличный диктатор, я дома держал двойников. Когда я ушел из Китая, спасая свой бедный народ, он умер, меня защищая, у самых столичных ворот. Прижег свои пальцы железом, чтоб даже родимая мать… И голову к черту отрезал, чтоб труп не могли опознать. А мы же, до самого Ганга, где в Чолу идут корабли, сквозь горные цепи Мустанга к царю Нарасимхе пришли.

— Какая рекордная скорость! Какая безумная прыть! Ты служишь индийцам за совесть? Я больше могу заплатить…

Пусянь отвечает Джелалю:

— Молчи, и не будешь судим. Мы родину раз потеряли — и больше терять не хотим. Пусть деньги разбойники ищут, а все, что добыл в грабеже, пожертвуй на храмы и нищим — ты их не потратишь уже.

Султан рассмеялся:

— Вот скромник! Какая красивая речь! Сынок, ты обычный наемник, без роду и племени меч. Ты хуже царя Ильтутмыша, что был простодушный болван. Пусянь, о котором я слышал, был сердца лишеный тиран…

— Не смей говорить «самозванец»! За дерзость подобную слов, ты спляшешь отчаянный танец на лезвиях наших клинков! Тебя породила клоака, как самую мерзкую тлю! Когда ты издохнешь, собака, я войско твое раздавлю! Вы слышите это, ублюдки? Я выпущу ваши кишки! Еще не закончатся сутки — вы ляжете в эти пески! Довольно! К оружию, братья! Смените морковку на кнут! И пусть мусульманские рати живыми от нас не уйдут!

— А я, — восклицает с обидой Джелаль — беспощадный злодей, — сложу черепов пирамиду и гору из ваших костей!

И двигаясь точно по кругу, сжимая холодную сталь, не делая скидок друг другу, сражались Пусянь и Джелаль. Рубили спокойно, но быстро, щитом отражая удар. Мечи, высекавшие искры, устроили в джунглях пожар. Ударил тропический ливень и молнии пламенных стрел. Султан напоролся на бивень слона, на котором сидел. А следом под тушу слоновью, что стала могилой живой, упал, истекающий кровью, великий китайский герой.

Под руки ведут Нарасимху туда, где в субботнюю рань, лежат на дороге в обнимку Джелаль и могучий Пусянь. До горького плача расстроен, но царь на решения скор. Ложатся останки героя на свой погребальный костер. И будет немалым сюрпризом узнать, что еще не конец.

(Пусянь, что погиб за Ориссу, был тоже несчастный близнец).