— Вы всегда утверждали, что футбол – это единственная любовь в вашей жизни. Что вы никогда не променяете его ни на что и ни на кого. Может быть, что-то изменилось? — спросила репортерша.
Услышав вопрос, я сделала глубокий вдох. Положила вилку с ножом на стол и придвинулась поближе к телевизору. Я же обещала себе, что не буду. Обещала, что не буду смотреть на него, слушать его, говорить с ним, искать любые контакты, когда он уйдет. И все же я, как и бесчисленное множество других женщин, торчала у ящика с затаенным дыханием в ожидании его ответа. Когда камера переключилась на него, я перестала дышать. Боже. Как же я соскучилась! Я ненавидела его. С трудом выносила. На экране он выглядел совершенно расслабленным, пока ему задавали вопросы: откинулся на спинку кресла, закинув лодыжку на колено; двигал точеной челюстью, одаривая журналистку сексуальной улыбкой, от которой любая здравомыслящая женщина покраснела бы; шевелил мускулистыми татуированными руками, к которым я прикасалась и которые обнимали меня в течение многих бессонных ночей...
— У меня все по-прежнему. Почему нет? — спросил он, склонив голову. Его зеленые глаза блеснули на свете.
— Итак, слухи о женщине, которую вы оставили в Штатах во время...
— Думаю, мы оба понимаем, как много обо мне ходит слухов. — Он оторвал от нее взгляд и посмотрел прямо в камеру. Прямо на меня. — Я бы никогда не оставил особенную женщину.
— То есть, ради той самой вы бы задвинули карьеру на второй план?
Он продолжал смотреть в камеру, только уже с серьёзным лицом. Все следы флирта исчезли.
— Я бы отказался от карьеры ради правильной женщины.
Я откинулась на спинку дивана, пытаясь сдержать слезы.
Ненавижу.