Одновременно с восходом, около пяти часов, шторм достиг наибольшей силы. Яхту клали трехметровые валы. Отмечавший угол крена отвес, который мы с филологической фамильярностью звали «кренометром», гулял далеко за сорокаградусной отметкой. Грот был давно зарифлен, его не мешало бы сбить, но мы и не пытались этого сделать. Пришлось очистить палубу: вахта сгрудилась у ног рулевого в защищенном от волн кокпите.

Я стоял у штурвала, когда близко друг к другу, одна за другой и одна выше другой, подошли три волны. От первой я отвернул, но при этом яхту увело на ветер; вторая, промежуточная волна отвесила тяжкую пощечину правой скуле яхты, третья нависла над бортом… Я понял, что подставить ей корму уже не успею.

— Ого! — в первый раз позволил себе сказать Данилыч, когда гребень закипел выше правого ходового огня «Гагарина»…

Из лоции Азовского моря.

Небольшие размеры, малые глубины и значительная изрезанность берегов Азовского моря ограничивают развитие волнения. Даже во время сильных штормов степень волнения не превышает 4–5 баллов. Тем не менее иногда возникают опасные для малых судов волны, имеющие значительную крутизну и малую длину.

…Я изо всей силы увалил штурвал влево и успел заметить, что кренометр отклонился до красной отметки 60°. Потом его стрелка звонко щелкнула об ограничитель и сломалась. Я почувствовал, что зависаю, отрываюсь, парю над палубой.

Яхта летела в воздухе.

Это длилось какие-то доли секунды. Резко ударившись о воду, «Гагарин» черпнул правым бортом… и выпрямился. В каюте грохнулось что-то тяжелое.

— Вообще-то, — спокойно заметил Данилыч, — таким волнам задницу нужно подставлять..

В кокпите вдруг стало тесней — из люка полезли Саша с Даней.

— Ше за дела?! — вопил мастер по парусам. — Ше такое?!

— Ничего особенного. Идите досыпайте.

— Спасибо, — вежливо ответил Саша. — Дважды из коек выкидывало!

— Ладно… — Даня зевнул. — Пошли и вправду еще покемарим… — взлохмаченные головы исчезли. О разладе, как и у нас с Сергеем, — ни слова!..

То ли напряжение, длившееся слишком долго, перегорело, то ли меня развеселили вездеспящие матросы, но только после «девятого» вала я почувствовал: ничего с яхтой не произойдет. «Гагарин» держался молодцом.

В конце концов этот шторм только мне в новинку, подумал я и, желая почерпнуть дополнительную уверенность, прокричал:

— Данилыч а вы так уже бывали? И сильней доставалось, да?

— Да нет, — ответил Данилыч, — на «Гагарине», пожалуй, в первый раз так. Но что я теперь понял…

Капитан поудобней устроился в кокпите и закончил:

— Теперь я понял: любое море нужно звать на «вы»!

Солнце оторвалось от изрытой волнами линии горизонта. Верхушки гребней окрасились багровым, но основное, мертвенное освещение создавала с запада все еще яркая луна. В зрелище двух равноправных светил над хаосом свинцово-багрового моря было нечто инопланетное. При виде этой ожившей иллюстрации к фантастическому роману хотелось ущипнуть себя и проснуться.

Я ущипнул себя и проснулся. Несмотря на броски яхты, спать хотелось невыносимо. К счастью, вахта кончалась; из кубрика снова возникли Саша с Даней. Вид у них был помятый.

— Ух ты! Да… — только и сказал мастер по парусам, бросив взгляд на космический пейзаж моря.

Я сполз вниз. Каюта напоминала свалку во время землетрясения. Все, что когда-то пряталось в углах, лежало на койках, висело на стенах, теперь перекатывалось, сплеталось, сложно сочеталось на полу. Хрустели осколки бутылок; судя по запаху, это были бутылки из-под уксуса и коньяка. В сплетении простынь и одеял, как самородки в породе, сверкали банки тушенки. Все это безобразие было присыпано супнымн концентратами, посолено, подсахарено, поперчено и вымазано повидлом. Дубовый анкерок, исходя последними каплями воды, бодал переборку.

Я вяло и неудачно увернулся от анкерка, заполз на широкую носовую койку, заклинился…

— В одиннадцать покажется Бердянский буй. Потом — берег! — Эти слова Сергея я слышал, проваливаясь в сон, сон, сон…

Из лоции Азовского моря.

Северный берег Азовского моря простирается от Крымского полуострова до Таганрогского залива на 112 миль. Этот обрывистый берег пересечен во многих местах балками. К югу от него отходят косы Федотова, Обиточная, Бердянская и Белосарайская. Все косы настолько низкие, что в некоторых случаях приметные пункты северного берега открываются раньше, чем сами косы.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: подход к северному берегу Азовского моря требует особой осторожности: судно может быть снесено на отмели, простирающиеся от кос, или на сами косы.

— Вижу землю! — разбудил меня глас Данилыча. — Сергей! Уже одиннадцать, где же твой буй?!

Для обозрения берега вся команда собралась наверху. Ветер завернул к югу и немного стих. Волны стали ниже, но еще круче.

Далекая земля виднелась почему-то с трех сторон: спереди, справа и слева. Полупроснувшийся Сергей долго смотрел в карту, потом уверенно ткнул куда-то пальцем, заорал: «Мы сейчас тут!», повернулся к Дане и уже тише, конфиденциально прокричал:

— А где буй, сам не знаю!

Мастер по парусам не отозвался. Как обычно в подобных случаях, Даня восседал на носу, впередсмотрящим. Неожиданно он пробормотал что-то вроде «ты будешь смеяться!» и передал Сергею бинокль. От судового врача бинокль перекочевал к Данилычу, потом к Саше, потом ко мне; обошел всю команду. Происходило все это молча: прокомментировать увиденное никто не взялся. Далеко впереди, то почти скрываясь между волнами, то возносясь, мелькал в штормовом море рыжий треугольник паруса.

Берег быстро приближался. Показались корабли на рейде, силуэты портовых кранов, нашелся Сережин буй… Справа тянулась Бердянская коса; земля слева была косой Обиточной. На девяностомильном ночном переходе мы промахнулись всего миль на пять.

Парус впереди тоже рос, был виден уже и невооруженным глазом. «Гагарин» явно догонял, побеждал, справлялся… Вот рыжий треугольник повернул направо, к Бердянской косе; мы за ним. Никто по-прежнему ничего не говорил, только Сергей чаще обычного с шипением — чшш?.. — втягивал в себя воздух. Все ближе, ближе… Вдруг парус впереди накренился, мелькнул на фоне песчаного берега — и исчез.

Из лоции Азовского моря.

Бердянская коса ограничивает Бердянский залив с востока. Восточный берег косы сравнительно приглубый. Вблизи западного берега лежит остров Малый Дзендзик. От этого же берега выступает полуостров Большой Дзендзик. В южной части полуострова видны строения рыбозавода.

Полуостров Б. Дзендзик и остров М. Дзендзик ограничивают с запада небольшие бухты, используемые для стоянки рыболовных судов.

Нас качало все меньше: «Гагарин» входил в защитную зону косы. Переход от шторма к покою был резок. Теряя свинцовые оттенки, вода налилась безмятежно-голубым. Еще двести, еще сто метров — и нас окружил уютный, заброшенный рай. Рыбозавод на косе был покинут людьми; он тонул в зелени камыша, подступившего к стенам, и напоминал поглощенные джунглями города древней Индии. Напротив развалившегося причала стояли сети, которые никто не проверял. Неподвижно висела в голубой воде лодка, на которой никто не плавал. За узкой полосой песка, в искрящейся васильковой лагуне, виднелся маленький пирс и возле него…

— Это не «Мечта»! — с облегчением выдохнул Даня. В лагуне стоял небольшой швербот.

Промеряя глубину, мы подошли к берегу. Смолк восемнадцатичасовой грохот мотора. Уши затопила тишина. Коротко прогремела якорная цепь. Сергей осторожно кашлянул, пробуя голос.

На корме незнакомого швербота теперь уже ясно была видна надпись — «Миф». Порт приписки — Роcтов. На палубе ни души; мачта покосилась, на крыше каюты лежал несвернутый, видимо, только что сбитый штормовой парус…