— Черт бы вас побрал, — пробормотал Даня. — нервы?..

— Пижоны, — согласился Данилыч. И тут же из каюты «Мифа» высунулась взлохмаченная голова. Долговязый парень с осунувшимся лицом вылез наружу. В руках он держал обломок румпеля.

— Салют, ребята! Меня зовут Валера. У вас лишнего руля не найдется?..

К вечеру в бухте под прикрытием Дзендзиков собралось не меньше десятка яхт. Вдали, за косой, по-прежнему ревел бессильный здесь шторм.

У летчиков есть термин «улететь на палке». Это значит, что человек спешит, а мест в самолете уже нет. Тогда между креслами пилотов кладется палка.

Настоящий шофер никогда не проедет мимо машины с поднятым капотом.

Если на экзамене по спецкурсу «Статистическая теория жидкости» тонет студент, спасать его бросается вся кафедра.

И вот что любопытно: после подобных контактов настроение повышается и у нуждавшегося в помощи, и у того, кто помогал…

Яхты прибывали поодиночке в течение всей второй половины дня. Было интересно следить, как помятое суденышко забегает в лагуну: экипаж сбивает паруса, лица у всех ошалелые, голоса хриплые, сорванные, ненужно громкие; отдают якорь, начинают озираться; постепенно приходят в себя, здороваются, И вливаются в дружную компанию бухты Большого и Малого Дзендзиков.

Странные сюрпризы преподносит путешествие. В Ялте, встретившись с давними друзьями, не знаешь, о чем говорить. А с людьми, которых видишь впервые, находится множество точек соприкосновения.

— Стаксель — в куски. Ну, думаю…

— А у нас? Сижу в кокпите — мокренько!

— Насчет мачты у Данилыча поинтересуйтесь. У одесситов все есть! — весело кричит из воды, прилаживая к корме «Мифа» новый руль, старожил бухты Валера. По-домашнему сохнут на крышах кают подушки и простыни, кто-то негромко чертыхается, штопая парус, кому-то понадобился ключ на семнадцать; Саша варит борщ — и ароматный пар плывет над лагуной; Даня оседлал мачту таганрогского «Витязя», помогает чинить рею; и течет над водой, то и дело прерываясь грубоватым смехом, неторопливая беседа яхт.

Раздается возглас: «Генацвале, прими швартовы!» — и еще один гость появляется в бухте: кэч «Арго» с грузинским акцентом… За косой все так же гудит шторм.

А вечером на борту «Гагарина» состоялся прием. Починившиеся яхтсмены прибывали на минутку, с визитом вежливости; на минутку присаживались и уже никуда не уходили. Здесь были просоленные представители двух морей — Черного и Азовского.

Удивительно много народу может поместиться в каюте! Валера — терапевт из Ростова — сидит, упираясь головой в потолок, на острых коленях батумского докера. Между плечами двух сварщиков — Эдика и Фимы — зажат шкипер, по профессии портной. Уже ясно, что борща на всех не хватит, и не только борща; но кто обращает внимание на подобные мелочи во время спора о том, «чье море лучше»!

— Мелкое?! Потонуть хватит! А ветра…

— Рыбы у нас меньше, да. Зато простор!

— Генацвале, дайте я скажу! Яхтингу мешает пограничная система, верно?

— Еще как! Ну?..

— В таком случае у нас два выхода, генацвале: либо упразднить границы, либо сделать Черное море внутренним!..

Мне было хорошо с ними. Спор, основанный на местном патриотизме, скоро иссяк, капитаны «Мифа» и «Арго» сцепились уже на новой почве: сравнивая бермудское парусное вооружение с гафельным. Два судовых врача делились последними каплями средства по профилактике насморка в открытом море. Разногласия возникали непрерывно, по каждому поводу, но это были разногласия единомышленников.

И только одна маленькая заноза не давала мне покоя. Сергей сидел рядом со мной; последние полчаса он пытался разучить с Эдиком и Валерой одесскую песню «Придешь домой, махнешь рукой, выйдешь замуж за Ваську-диспетчера». Аккомпанемент — и кого из гостей черт дернул захватить гитару! — как всегда у врача-навигатора, смахивал на испорченное «Болеро» Равеля; но не в том дело…

Сейчас я уже не понимал: на каком мы свете? Если на мирном — похоже, что так, — то не начнется ли из-за оставшейся неопределенности новое расхождение? Сколько можно, сердито подумал я и повернулся к Сергею. Только что отзвучал последний аккорд «Болеро»; судовой врач опустил гитару и весело смотрел на меня.

— Знаешь что? — начали мы одновременно… Продолжения не понадобилось. Далее мы действовали по примете — продублировав слова, собеседники должны взяться за что-нибудь черное и загадать по желанию — и оба ухватились за клеенчатую зюйдвестку пожилого капитана «Витязя». Думаю, что загаданные нами желания совпали.

— Вы чего, ребята? — Капитан «Витязя» снял с себя зюйдвестку и внимательно осмотрел. По другую сторону стола дружно рассмеялись Саша с Даней. Общий разговор — уже о проблемах речной навигации — пошел своим чередом.

Мне жаль, что вас не было с нами в ту ночь, читатель. Мы просто сидели все вместе и беседовали; иногда пели, пели и пили. Детали ночи выделились из темноты, стали выпуклы и заметны — огни далекого порта, уют и покой освещенной изнутри каюты, свежесть близкой воды. Ночь была прекрасна, прекрасен был «я пронзительный спирт, и грубый вкус жесткой китовой тушенки, и первобытный хаос стола; и ночь уже убывала, когда мы наконец разбрелись по своим яхтам, по темным миркам, покачивающимся на масляной черной воде.

Жаль, что вас с нами не было.

Меня разбудила тишина. Фон прибоя, всю ночь гудевшего за косой, утих. Тишину лишь подчеркивали, оттеняли одинокие вопли крачек, пикирующих над камышом.

Я вылез на палубу — и зажмурился. Лагуна вся горела под утренним солнцем. Большинство яхт ушло, остался, кроме «Гагарина», только ростовский «Миф»: зато на берегу Большого Дзендзика, где вчера не было ни души, кое-где виднелись неподвижные фигуры с удочками. Они, пожалуй, только усиливали ощущение пустынности берега — росли на песке коряво и естественно, словно кактусы, и казались наименее живой деталью окружающей природы.

На яхте еще все спали. Я не спеша сделал зарядку, чего со мной давно не случалось, и выкупался. Лагуна была неглубокой. Сквозь теплую воду просвечивало дно. Ныряя, я заглядывал в уютные ущелья между камнями; в каждом ущельице заседал, изумленно тараща на меня глаза, кворум непуганых бычков.

Потом я подплыл к берегу и с наслаждением зарылся в горячий, сухой, тонкий песок. С борта «Гагарина» потянуло ароматом кофе: Саша, очевидно, уже встал и возился на камбузе… Ничего, кофе подождет. Одиночество в небольших дозах тоже полезная вещь.

Саша тоже решил выкупаться. Я услышал всплеск и приближающееся фырканье; затем матрос Нестеренко вышел на берег. Я прикрыл глаза, притворился спящим.

— …Вот вы, кажется, рыбак?.. — Саша зря времени не терял. Он подошел к одному из людей-кактусов и завел разговор — в своем амплуа. Я прислушался: сейчас, конечно, он попросит объяснить, почему у рыб кровь холодная… Однако Саша оказался практичней.

— Скажите, а камбала тут есть? — спросил он. Рыбак слегка кивнул и указал пальцем через левое плечо.

— А глосси? А тарань? — Рыбак снова кивал и указывал через правое.

Я приподнялся на локте. Саша никак не мог назвать рыбы, которая бы здесь не водилась. В заливе на червя ловили лещей, кефаль, судака, тарань, глоссей, камбалу, бычков и «дракончиков» ловили на рачков, по другую сторону Дзендзика. Снасти у нас, положим, только бычковые, нет наживки, и все-таки…

Когда Саша закончил расспросы и подошел ко мне, спящим я уже не притворялся.

— Все разведал. Рачки в лагуне водятся. Бычков лучше всего у затопленной баржи ловить. Мне показали.

— Да ты-то разве рыбак? — Я с удивлением заметил в холодноватых глазах Саши хорошо мне знакомый — по другим людям — азартный блеск.

— Я — нет. А ты?

Предметом ловли бычков является пухленькая головастая рыбка. Ее размер колеблется от мизинца до полуметра. Орудие лова: леска, снизу груз, чуть выше два «отворстка» — поводка — с крючками. Грузило ложится на дно, бычок дергает рачка, вы дергаете леску — и вытаскиваете улов. Все очень просто.