Кампредон, как и другие иностранные наблюдатели, именно наличию большого военного флота придает решающее значение в укреплении громадного влияния России на дела Европы вообще и Северной Германии, Дании, Голландии в частности. Кампредон отмечал, что в Петре проявился «великолепный гений, подкрепляемый зрелыми размышлениями ясного проникновенного рассудка, чудодейственной памятью и храбростью», и что в то же время «он одарен необычайной осторожностью» (d'une prudence consommee). Все эти качества сделали Петра «величайшим обладателем земель во всей Европе и самым могущественным государем Севера». Итак, «Россия, едва известная некогда по имени, теперь сделалась предметом внимания большинства держав Европы, которые ищут ее дружбы, или боясь ее враждебного отношения к их интересам или надеясь на выгоды от союза с ней»⁵.

У царя, по сведениям того же прекрасно информированного посла Кампредона, имеется в распоряжении 115-118 тысяч регулярных войск, не считая казаков, киргизов, калмыков и т. д., а также могущественный военный флот. «При первой лишь демонстрации со стороны его (Петра - Е. Т.) флота, при первом движении войск ни Швеция, ни Дания, ни Пруссия, ни Польша не посмеют пошевелиться (branler)», - пишет посол Кампредон в Париж 9 января 1724 г. и прибавляет, что хорошо расширить торговлю с Россией, потому что царь - «единственный монарх на Севере, который в состоянии заставить уважать свой флаг»⁶.

Когда в конце 1723 г. скончался регент Франции Филипп Орлеанский, то граф де Морвиль, временно управлявший ведомством иностранных дел, спешит уведомить посла в Петербурге, что смерть регента нисколько не меняет намерения Франции вступить в тесный союз с царем (former d'etroites liaisons aves le czar). Из Франции приезжает для торговых переговоров Дешаррье, и переговоры завершаются успехом. Уезжая, Дешаррье увозит с собой посылаемых Петром во Францию двух молодых кораблестроителей для усовершенствования в корабельном деле. Этот Дешаррье изучал некоторые производства в России и пришел к заключению, что, например, «и пушечный и ружейный порох в России гораздо лучшего качества, чем французский». Мало того, так как во Франции признано было необходимым спешно увеличить королевский военный флот, то, по совету Кампредона, французское правительство хотело купить у России линейный 92-пушечный корабль, но цена (92 тысячи рублей, или 713 тысяч ливров) показалась слишком высокой⁷. Самая мысль, что Франция, старая морская держава желает покупать линейные корабли у России, могла бы еще, например, в 1715 г. показаться фантастической.

Повелитель большого флота и большой армии, Петр I мог могущественно влиять на все прибалтийские государства, даже не прибегая к явным дипломатическим угрозам.

Поглядим, что делалось в Северной Европе, например, в июне и июле 1723 г. Шведский король в тревоге («его положение печально»), датский король трепещет и обращается к Англии с просьбами о защите. В Мекленбурге теряют голову, не знают, как побудить «Священную Римскую империю» вступиться в случае нужды. Данцигские купцы тоже боятся русской высадки. Из-за чего же происходит переполох? Правда, сильно говорят о желании царя обеспечить за голштинским герцогом шведское престолонаследие. Но в общем никто в точности не знает намерений России, и именно поэтому все прибалтийские государства и волнуются. Объяснение чрезвычайно просто: в Петербурге, у Котлина и в Ревеле стоит в полном снаряжении не менее 22 линейных кораблей, 8 фрегатов, немало брандеров и бомбардирских кораблей и 70 галер. А на берегу готовы около 17 тысяч солдат, «не считая тех, которые обыкновенно уже находятся на судах»⁸, - сообщает своему королю французский посол в Петербурге Кампредон в июне 1723 г. И это происходит в такой момент, когда еще не окончена большая, далекая, нелегкая война с Персией и когда Турция, обеспокоенная русскими успехами на Каспийском море, собирается грозить всерьез своим наступлением.

Следя беспокойным взором за движениями Балтийского флота, иностранные дипломаты принуждены были убедиться, что в России создан флот и на далеком Каспийском море, и он не только возник там внезапно, «из ничего», но даже умудряется брать города.

Вот приходит весть о взятии города Баку - «лучшего порта на всем побережье между Шемахой и Гиляном». Царь в большой радости показывает послам планы города, рассказывает о бомбардировании его, и французский посол доносит королю о значении этого завоевания, о громадном обилии драгоценной нефти (le bitume, qu'on appelle oleum petrae) и о самом диковинном деле: «Что наиболее замечательно в этом завоевании, - это то обстоятельство, что флот, совершивший это предприятие, был выстроен в нынешнем же (1723- Е. Т.) году»⁹.

В 1723 г. Петр решил доставить в Петербург «дедушку русского флота» - ботик, на котором он в молодости катался на реке Яузе, и приказал устроить ему торжественную встречу. По этому случаю ботик был заранее исправлен и привезен из Москвы в Шлиссельбург. 30 мая Петр лично привел ботик в Петербург. Здесь его торжественно встречали суда невского флота и все «знатные особы». Вот что доносил французскому королю Кампредон, лично наблюдавший эти торжества.

«Государь, давая вашему величеству отчет о разных учреждениях, созданных царем для поддержки и увеличения своего могущества, я имел честь заметить, что по своим склонностям наибольшее внимание и заботы (ses soins les plus attentifs) он отдавал своему флоту. Ничто не доказывает лучше эту истину, чем то, что этот государь только что сделал, чтобы почтить память предмета, послужившего начальным поводом к созданию флота. Восемьдесят лет тому назад дед его царского величества выписал из Англии через Архангельск в Москву маленькое судно или, лучше сказать, модель военного судна размерами очень малой шлюпки, которую он назвал «Св. Николай», довольно грубой постройки, согласно обычаям того времени. Можно предполагать, что намерение царя Михаила Федоровича заключалось в том, чтобы выстроить несколько судов по этой модели. Но исполнение этого было предназначено ныне царствующему монарху, который в своей юности, прослышав о судне «Св. Николай», сохранившимся в арсенале, пожелал его видеть. Найдя его почти вовсе изъеденного червями, он велел обить его снаружи медью. Как только он получил свободу действовать по своей воле, он велел выстроить большое судно на Переяславском озере, куда он отправлялся кататься всякий раз, когда имел для этого досуг. Это и было началом проявления охоты государя к флоту. Он уже довел свой флот до большого совершенства и, чтобы почтить память «Св. Николая», велел доставить его из Москвы и поместить в Кроншлоте (sic! - Е. Т.), как зачинателя флота. Как только царь узнал о прибытии этого судна в Шлиссельбург, куда попадают водою из Ладожского озера и который отстоит на четыре лье от Петербурга, он отправился туда с десятью галерами. Он приказал флотилии буеров и барж ждать его у Невского монастыря, куда он хотел прибыть 9 числа (июня нов. ст. 1723 г. - Е. Т.), накануне своего дня рождения… Меня предупредили, что я доставлю царю удовольствие, если поздравляю его с этим празднеством, и я отправился в монастырь к его прибытию. Флотилия из ста буеров, яхт… была выстроена в боевой порядок на реке. На них были флаги всех должностных лиц флота, а на возвышении над портом установили одиннадцать чугунных пушек. Как только появился царь со своими десятью галерами и несколькими яхтами, передняя яхта приветствовала адмиральский флаг семью выстрелами, другие проделали то же самое, за исключением той, которая вела на буксире «Св. Николая» под императорским штандартом. Эта яхта ответила салютом после того, как все другие ей салютовали, а артиллерия из монастыря салютовала, когда царь велел становиться на якорь. Министры и другие придворные вельможи, следовавшие за государем, пошли в монастырь, пока царь переодевался. Узнав о времени, когда царь сойдет со своей яхты, я имел честь его приветствовать и поздравить его с великой и прекрасной семьей, которую породил маленький «Св. Николай». Я заметил, что этот комплимент очень понравился царю. Он взял меня за руку, показал мне лично особенности конструкции этого судна и рассказал мне некоторые подробности, которые я имел честь изложить выше».