Празднества продолжались и на другой день, когда флотилия стала на реке, напротив сената. Гремели залпы артиллерии из крепости, не прерывались и ружейные салюты 2500 чел. солдат на берегу. Кончились торжества колоссальным пиршеством и во дворе, и на реке, и на улицах «Петербурга-городка».¹

7 августа ботик был доставлен к Котлину, а 11 августа там были по этому случаю устроены торжества. Как доносил Кампредон королю, «царь повелел торжественно доставить указанное судно (ботик - Е. Т.) из Петербурга в Кроншлот в сопровождении 120 яхт, или буеров, на которых находились его министры и служащие как гражданские, так и военные. «Св. Николай» вступил в Кроншлот при громе салютов в три тысячи пушечных выстрелов. Его спустили на воду и обвели вокруг всего флота, причем царь правил рулем, генерал-адмирал Апраксин и адмирал Крюйс гребли, а кн. Меншиков, занимающий пост адмирала синего флага, исполнял должность генерал-адмирала при салютовании. Торжество закончилось большим пиром в палатке, на берегу моря»².

К этому описанию торжеств в честь ботика следует добавить еще показания Нартова:

«…Когда по возвращении в гавань произведен был залп, то государь, выходя из ботика к встречающей его императрице и ко всем министрам и флотским адмиралам, сказал: «Смотрите, как дедушку (так называл он ботик) внучаты веселят и поздравляют! От него при помощи божеской флот на юге и севере, страх неприятелям, польза и оборона государству!» Во время стола, когда пили здоровье ботика, то Петр Великий говорил: «Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят; время покажет, явятся ли они и пред Стамбулом»³.

В те три с половиной года, которые еще оставалось жить Петру после Ништадтского мира, несмотря на ежедневную административную и дипломатическую работу, очень возросшую в пропорции с увеличившимися размерами государства и грандиозно усилившимся удельным его весом в мировой политике, мысль царя все настойчивее продолжала работать в одном определенном направлении. Не новым, а очень старым было это направление петровской мысли. Это была идея развития экономических связей России и на Западе и на Востоке, потому что без создания и укрепления новой широкой экономической базы Русское государство никак не могло превратиться в великую европейскую державу.

На Западе выход в море был найден. Прямая экономическая связь с Европой была создана, и мысль Петра обращается к Востоку. Персия, обширный восточный торговый караван-сарай, прямой при этом путь к волшебным богатствам Индии, приковывает к себе прежде всего внимание царя. Об Индии он думал, составляя в свое время инструкцию Бекович-Черкасскому; об Индии шла речь и тогда, когда Петр хотел было отправить в 1723 г. вице-адмирала Вильстера к о. Мадагаскару. Об открытии северного пути в Индию лелеялась мечта и тогда, когда за 35 дней до смерти Петр подписал повеление об отправлении капитана первого ранга Витуса Беринга на край Азии.

Снаряжая в 1716 г. разведывательную экспедицию князя Черкасского в Хиву, Петр написал на его имя указ. В указе этом мы находим любопытный пункт (7-й), относящийся к купцу («купчине»), которого царь повелевает (не называя его и представляя выбор начальнику экспедиции) взять с собой. «Также просить у него (хана хивинского - Е. Т.) судов, и на них отпустить купчину по Аммударье реке в Индию, наказав, чтобы изъехал ее, пока суда могут идти, и оттоль бы ехал в Индию, примечая реки и озера и описывая водяной и сухий путь, а особливо водяной к Индии тою или другими реками, и возвратиться из Индии тем путем, или ежели услышит в Индии еще лучший путь к Каспийскому морю, то оным возвратиться и описать».¹ Не довольствуясь этим, Петр приказал отрядить из этой экспедиции в Индию морского офицера поручика Кожина, который под видом торгового человека («под образом купчины») должен был «разведать о пряных зельях и других товарах» и для того «прислать ему, Кожину, двух человек добрых людей из купечества, и чтоб оные были не стары»².

Конечно, это не были лживо приписываемые впоследствии (вплоть до наших дней) Петру английскими, французскими и немецкими памфлетистами проекты «завоевания» Индии. Петр хотел только, чтобы Россия поскорее нагнала упущенное, чтобы ей тоже довелось принять участие в торговле с великим Индостаном, которая уже с XVI в. обогащала Португалию и Испанию, с XVII в. - Португалию, Голландию и Англию, а со второй половины XVII столетия - еще и Францию. Речь шла о торговле, а не о покорении далекой колоссальной страны с ее пестрым и огромным населением.

Но что касается Персии, то речь шла отнюдь не только о посылке туда разведывательной экспедиции, которая могла бы помочь ориентироваться в дальнейших шагах к установлению прямых сношений с Индией. Персия сама по себе, а не только как возможная транзитная территория, была необычайно важна для русской торговли. Имело значение и то обстоятельство, что Персии грозило постоянно турецкое нашествие, а допустить завоевание ее турками Петр ни в коем случае не хотел, потому что это создало бы прямую опасность уже и для всего Астраханского края, последний же и так не был достаточно обеспечен при близком соседстве восточных кавказских племен, вассалов Персии.

Нечего удивляться, что если мечты о русской торговле заносили Петра к Чукотскому носу и, как увидим дальше, даже на Мадагаскар (о нем почти ничего у нас тогда не знали), то гораздо более сильно овладела им в эти годы мысль о Каспийском море и о Персии, которые сами по себе могли представить большой экономический интерес для России и через которые гораздо короче путь до Индии, чем если идти туда морем из Петербурга.

Идея Персидского похода 1722-1723 гг. была с самого начала вполне ясна сотрудникам и соратникам Петра. Достигнув с блестящим успехом своей цели на Балтике, Петр устремил взгляд на Каспийское море. Экономические интересы России были безусловно могучим стимулом и при Азовских походах, и при ведении труднейшей борьбы за побережье Балтийского моря, и при попытках попутно утвердить свое влияние в Мекленбурге. Теперь, после Ништадтского мира, царя с особенной силой охватило стремление установить и укрепить русские торговые связи даже с самыми отдаленными странами земли.

Уже в феврале 1722 г., т. е. через пять с небольшим месяцев после подписания Ништадтского мира, начались приготовления к походу в Персию. Войскам, предварительно сосредоточенным в поволжских городах (в Волочке, Твери, Угличе и Ярославле), приказано было построить 200 островских лодок и 45 ластовых судов. К концу мая все суда были построены и собраны в Нижнем-Новгороде. К этому времени в Нижний-Новгород прибыли и войска (в том числе два гвардейских полка), предназначенные для Персидского похода. Со 2 июня начали выступать из Нижнего-Новгорода в Астрахань суда с войсками (каждая островская лодка приняла до 40 человек). В первой половине июля все суда и войска прибыли в Астрахань.

Большое восстание на восточных границах Персии крайне затрудняло для шаха сколько-нибудь серьезную организацию обороны. Имея сведения об этом, Петр собственно, и решился объявить поход. Восстание давало ему разом две выгоды: во-первых, оно парализовало часть сил шаха, а во-вторых, облегчало царю возможность мотивировать свое предприятие желанием помочь «дружественному» тегеранскому властителю в его борьбе против мятежных подданных.

Еще из Астрахани 6 июня 1722 г. Петр обратился к персам и татарам с воззванием (на персидском и татарском языках). Царь возвещал, что идет помогать «нашему верному приятелю и соседу», «знатнейшему шаху персидскому» против бунтовщиков, которые «и наших российских людей, по силе трактатов и старому обыкновению для торгов туда приехавших, безвинно и немилосердно порубили, и их пожитки и товары на четыре миллиона рублей похитили, и таким образом противу трактатов и всеобщего покоя нашему государству вред причинили»³.