Неосвоенные просторы смутили Низовцева, он почувствовал, что до этой минуты вся округа для него была чужая, он не привык распоряжаться ею.

У Малиновки довольно странная судьба. Малиновка — послеоктябрьские выселки. Вплоть до организации производственных управлений в ней существовал свой колхоз. Правил в нем Грошев. Коневское районное начальство пыталось присоединить Малиновку к Кузьминскому, но всякий раз Низовцев отказывался от выселок.

Однажды сельский район упразднили. Городок Конев стал управлять промышленными предприятиями, а земли перешли в Бортновский район. Бортновское производственное управление принялось кроить карту по-своему. Малиновку присоединили к Нагорному. Так и жили малиновцы — в правление ехали в Нагорное, а за справкой — в противоположную сторону, в Кузьминское, в сельсовет. Малиновцы не без обиды шутили: «У нас две матки, и обе неродные».

В позапрошлую зиму Коневский район восстановили в прежних границах. Нагорное за Малиновку не цеплялось, тамошнее начальство радо было, что спихнуло с рук им навязанное. Малиновцы затеяли свой колхоз хлопотать, но по их не вышло. Кузьминским подсказали: берите их, горемык, они же родом ваши. Ну и взяли. Второй год идет как взяли, но не привык Низовцев ни к ним, ни к землям их — все как не свои. А вот глянул на простор и устыдился: батюшки, какое богатство не тронуто, совсем как слепые. Сбежал по сходням.

— Алексей, поехали на болото.

Шофер хотел напомнить, что ночью прошел дождь и на болото не проедешь, да глянул на хозяина, догадался: не только возражать, даже намекать на сырость не след.

Да, смутил этот Калязин, трудное наследство оставил. Бывший председатель в Нагорном — Калязин в Малиновке стройку затеял, фундамент двух дворов залил, стены начал было выкладывать, да отозвали его в область. После этого новый председатель Зимин стройку прекратил. Низовцев пожалел затраченные средства, труд и, посоветовавшись в райкоме, возобновил стройку.

— Строить ферму в Малиновке, — все равно что возводить завод в пустыне, — возражал секретарь парткома Алтынов.

Низовцев парировал:

— Если выгодно, завод строят и в пустыне.

— Да, государство строит, — соглашался Алтынов. — Государство может обратиться с призывом к молодежи, и молодежь поедет в пустыню. Мы обратимся с призывом, нас никто не услышит.

На совместном заседании парткома и правления победа осталась за Низовцевым, ему верили больше, чем новому человеку.

— Победил. Победитель! — передразнил себя Низовцев. — Дворы не успели выстроить, а Малиновка разбегается. Ну, Калязин!

Низовцев слышал о Калязине, что он чуть ли не кандидат каких-то наук, может быть даже экономических, и приехал проверить на практике свои теории. Наверное, то было не очень точно. Низовцев в товарищи к Калязину не набивался, хотя их колхозы соседствовали. Высокий, широкоплечий, похожий на заезжего артиста, Калязин гремел на совещаниях басом, он охоч был до новшеств, сам придумывал и вводил их в Нагорном. В Нагорном проводили семинары председателей, агрономов, зоотехников, механизаторов, казалось, на все случаи жизни у Калязина был опыт. Калязин ввел специализацию внутри колхоза: в Нагорном строил громадные свинарники, в Малиновке — скотные дворы. Будто не знал, что на выселках нет людей.

Где был Калязин теперь и что он делал, Низовцев не ведал, да и знать не хотел. Но все-таки Калязин был неглупый мужик, недаром задумал именно в Малиновке стройку. Это Низовцев особенно понял, пока стоял на лесах.

Дорога была грязная, местами «газик» не ехал, а полз на «брюхе». Шофер оглядывался на Низовцева, глазами спрашивал: не вернуться ли? Низовцев, насупившись, молчал. Он спорил с собой: «Да, после Калязина Зимин приостановил стройку. В Малиновке даже начальную школу закрыли, создав дополнительные неудобства жителям. В Кузьминском пришлось строить интернат. Стоило ли Малиновку возрождать?»

— Ясно, — вслух произнес Низовцев. — Значит, Зимин и отнес Малиновку к неперспективным деревням. Бумаги ушли в область, их утвердили, а утвержденные, они вернулись в Коневский район, дошли до Прохора Кузьмича…

— Дороги дальше нет, — предупредил Алексей.

Низовцев очнулся от навязчивых мыслей. В давние времена Тихоново болото было озером и простиралось до самых круч Нагорного, нынче кое-где блестели крупные бокалдины, наполненные водой.

Низовцев вышел из машины, земля под ногами пружинила.

— Ничего, твердо.

Поблизости островок ивняка шумел бледными узкими листочками. Около него рыжела куча прошлогоднего хвороста, видно, кто-то нарубил ивняку, да забыл про него, а может, для нынешнего сенокоса припас.

— Не сварганить ли нам чай, Алексей? — обрадовался дровам Низовцев. — Право, хорошо попить чайку на свежем воздухе да в такой глуши, где, кроме пигалиц, никого.

— Заварки нет, — отговорился Алексей, не одобряя намерение председателя.

— Слетай к Ваську в Малиновку. Действуй!

Шофер с неохотой развернул «газик». Как только скрылась машина, Низовцев пошел от кочки к кочке. Иногда под ногой хлюпала вода, раза три оступился, но он был в сапогах, а бокалдины мелки.

Болото жило своей жизнью. Летали бабочки и стрекозы, из густых островков краснотала выпархивали кулички и падали в редкие озерца, которые, наверно, в жару пересыхают. Самого Низовцева сопровождало несколько пигалиц. Отводя его от гнезд, они, провисая над водой, казалось, ненасытно просили «пи-иить!» Влажный и не такой теплый, как в поле, ветер волновал грубые травы, которые за весну вымахали местами в пояс человека. Дальше желтели лютики, сверкали крупные кожистые цветки калужницы, все травы на взгляд веселые, но скоту в корм не годятся.

Лютиковые и чемерица уступили место многочисленному семейству осоковых, вся долина была в кочках, как в пупырьях. Осоковые были творцами почвы.

Низовцев перепрыгивал с кочки на кочку, читал болото, как раскрытую книгу. Он радовался, что за хлопотливой работой не растерял знаний, почти безошибочно определял травы: осока длинная, осока острая, осока повислая, осока волосистая… Кочки не случайны, их мастерит осока острая, или обыкновенная.

Он нагнулся и не без осторожности сорвал острый узкий длинный лист. Осока дернистая. Тоже мастер кочки строить, она же участвует в образовании торфа. А рядом с ней очеретник белый. Он-то без всяких обиняков говорит, что тут торф. Да, собственно, торф и нечего было искать, он чернел в рытвинах, в выбоинах, в берегах бокалдин и бочаг.

Конечно, про торф Низовцев слыхал и раньше, но заняться болотом собирался в будущем, когда дел поубавится, сейчас же понял, что откладывать нельзя.

Низовцев остановился, под ногой пучилась приземистая зелень — идти дальше было опасно, стоял долго, пока позади не раздался протяжный гудок. То звал Алексей.

— Ба! — Андрей Егорович хлопнул себя по лбу: наконец-то он догадался, почему Калязин задумал в Малиновке строить ферму, — среди таких угодий молочной ферме и быть. В документации Низовцеву попадалась заметка, написанная рукой Калязина: «Беспривязное содержание скота. Прогулочные калды. Доильный зал». Калязин рассчитывал обойтись малым числом людей.

От ходьбы и дум Низовцев порядком устал, хотелось есть и пить. В котелке кипел чай. На газете горкой лежал хлеб, яйца. Шофер резал колбасу. Низовцев ел, запивая крупными глотками чая, и говорил с возбуждением:

— Окультурим эти земли, хлебом и кормом завалимся. Торф будем смешивать с навозом и минеральными удобрениями — и на поля! Ну, Алексей, шагнуть можно! Малиновцы, как леший, стерегли клад, боясь до него дотронуться.

— Какая у них силешка была, — как бы между прочим заметил Алексей.

— Верно, — согласился председатель. — Силу они растеряли. Жили около клада, но его не видели, ушли от него в город.

— Как сказать. Может, знали от чего уходили, но бывает и на родном месте невтерпеж.

Шофер понимал, что не для него говорил Низовцев, но как обычно мешал чрезмерному увлечению.