– Отлично. Иди. – На виске леди Хедерингтон задергался мускул прямо над щекой, отмеченной пощечиной. – Поспи. Увидимся за завтраком.

– В таком случае я иду в библиотеку, – сообщил Эдмунд Радерфорд, маленькими шажками направляясь к двери. – Я думаю, что там остался изумительный портвейн. – Не прошло и нескольких секунд, как он исчез.

Эванджелина оглядела почти пустой зал. Остались только леди Хедерингтон, руки которой были сжаты в кулаки и опущены вдоль боков, леди Стентон, холодная и неподвижная, и Сьюзен, казалось, наслаждавшаяся неожиданным фиаско задуманного вечера. Леди Стентон жестом указала на танцевальную площадку:

– Лайонкрофт вернется?

Лицо леди Хедерингтон сморщилось:

– Нынешний вечер – настоящее несчастье. Вы тоже можете вернуться в свои комнаты. Танцы мы можем отложить до другого случая.

– Сегодняшний вечер был замечательным, – заверила ее Эванджелина, потому что ни леди Хедерингтон, ни леди Стентон больше не произнесли ни слова.

– Спасибо, дорогая.

Леди Хедерингтон благодарно похлопала Эванджелину по плечу.

Потом обняла и поцеловала Сьюзен и леди Стентон. И ушла.

Леди Стентон, прячась за своим расписным веером, сказала Эванджелине:

– Ну что же? Сьюзен провела некоторое время в обществе мистера Лайонкрофта, и это важно. Но о чем вы думали, когда позволили увлечь вас на танцевальную площадку, мисс Пембертон? Вы не принадлежите к нашему кругу. Забудетесь еще раз, и я не колеблясь выкину вас на улицу. Вы здесь для того, чтобы способствовать обручению Сьюзен, а вовсе не для того, чтобы искать особого внимания к себе. Хотя он и не может заинтересоваться такой, как вы.

Эванджелина стиснула зубы. Леди Стентон и понятия не имела, какого рода внимания удостоилась Эванджелина.

– О, мама, – выговорила Сьюзен со вздохом. – Оставь. Я ведь сказала тебе, что не хочу, чтобы меня скомпрометировали до конца нашего пребывания здесь. Я еще не привыкла к нему. А танцевать с ним было просто ужасно.

– Пойди поспи, Сьюзен, – приказала леди Стентон, складывая веер. – Утром ты должна выглядеть наилучшим образом. – С этими словами она тоже вышла из комнаты.

Сьюзен покосилась на Эванджелину поверх очков, а потом у нее неожиданно вырвалось:

– Как вам это удалось?

– Удалось что? – спросила Эванджелина недоуменно.

– Привлечь внимание Лайонкрофта, не сказав ни единого слова. Только что он кружил меня в вальсе, а в следующую минуту я оказалась в одиночестве и смотрела за вами издали. Он так внезапно бросился к вам, когда вы сделали странную гримасу, а потом начали тереть виски. Похоже, у вас частенько бывают приступы головной боли?

– Верно, – согласилась Эванджелина, снова вздрагивая и морщась. – Это просто божье наказание.

– Как и весь этот вечер! – Сьюзен поправила тыльной стороной руки очки, сползшие с переносицы. – Послушайте, никогда не видела такого разнобоя в танцах за всю свою жизнь. Будто ни одному из присутствующих не хотелось здесь находиться и танцевать.

– Я уж точно не хотела, – пробормотала Эванджелина, хмуро оглядывая свои митенки.

Ее угнетало чувство вины. Она не собиралась танцевать. Но когда Лайонкрофт подошел и потянул ее за собой на танцевальную площадку, Эванджелина не успела ничего сообразить. На короткий миг она забыла о своем трауре. Как могло случиться, что один мужчина на короткое мгновение вытеснил из ее сознания весь мир?

– О, я знаю, что вы не хотели быть здесь. Вы говорили об этом матушке. А как насчет остальных? Танцевать на таком вечере так же просто и привычно, как дышать, Эванджелина. Что-то здесь нечисто.

Она собралась идти, потом обернулась через плечо и посмотрела на зал и пустой холл.

– В этом месте меня тревожат жуткие мысли. Иду в наши комнаты. – Она обернулась и посмотрела на Эванджелину через плечо: – Вы не идете? Мне надо найти мать, до того, как меня скомпрометируют.

– Я… я приду через минуту, – заколебалась Эванджелина, запоздало вспомнив, что так и не нашла Джинни. Возможно, сейчас было как раз подходящее время найти ее. – Идите. Я скоро последую за вами.

Сьюзен нахмурилась, пожала плечами и затрусила по коридору, оставив Эванджелину одну бродить по темному дому.

Гэвин бурей ворвался в освещенный кабинет, с грохотом распахнув тяжелую дубовую дверь. По картинам на стенах прокатилась дрожь, и некоторые из них покосились.

Блэкберри-Мэнор был его домом, а дом – это очень личное пространство. И никто не должен был вторгаться на его территорию, не спросив предварительного разрешения.

– Встань! Немедленно!

Он надвигался на письменный стол, цедя слова сквозь стиснутые зубы. Огонь шипел и фыркал за решеткой камина, наполняя погруженную в тень комнату едким запахом дыма.

Хедерингтон поднял глаза от стопки бумаг с плохо скрытым раздражением.

– А, Лайонкрофт… А я гадал, заглянешь ли ты сюда.

Движением руки Гэвин смахнул на пол бумаги, чернильницу и все остальное. Теперь он распластал ладони обеих рук на пустой столешнице и навис над письменным столом так, что его лицо оказалось на расстоянии нескольких дюймов от физиономии Хедерингтона.

– Надеюсь, гадать тебе придется недолго. С того мгновения, как ты ударил мою сестру, тебе было известно, что отвечать придется передо мной.

– Я буду отвечать? – Хедерингтон откинулся на спинку хозяйского стула, но не попытался собрать рассыпавшиеся бумаги. – Боюсь, что ты ошибаешься. Я ни перед кем не отвечаю.

– Потому что ты пэр?

Гэвин произнес это слово с насмешкой и презрением.

– Потому что она моя жена.

Хедерингтон хмыкнул. У Гэвина зачесалась рука: ему захотелось стереть кулаком эту усмешку с его лица.

– Я ею владею, Лайонкрофт. Она моя собственность. И как с таковой я могу делать с ней все, что захочу.

Пальцы Гэвина спазматически сжались, и он прыжком преодолел разделявшее их пространство, обогнув стол. В ту же секунду он схватил Хедерингтона за горло, пинком выбил из-под него стул, и тот упал в опасной близости от огня в камине. Гэвин усилил хватку и заставил сукина сына уткнуться носом прямо в столешницу.

– Держи себя в руках, – задыхаясь, пробормотал Хедерингтон. Лицо его сначала побледнело, потом налилось кровью. – Что бы ты ни причинил мне, я вымещу это на Роуз.

– Не выместишь, если я тебя прикончу, – прорычал Гэвин.

– Роуз не простила тебе убийства ее родителей, – проскрежетал Хедерингтон. – И едва ли способна будет простить хладнокровное убийство мужа. – В его улыбке появилось настоящее злорадство. – И отца четверых детей.

Гэвин снова с яростью сжал горло Хедерингтона, потом с отвращением швырнул его так, что тот ударился о стену. Любимая картина Гэвина упала и поцарапала лицо Хедерингтона тяжелой золоченой рамой.

Преодолевая яростный шум крови в ушах, Гэвин сказал:

– Встань, собери свои бумаги и возвращайся в отведенные тебе комнаты. Роуз и дети могут оставаться здесь сколько захотят, но ты уберешься с рассветом.

Первая же дверь, куда направилась Эванджелина в поисках болтливой Джинни, была та, что Лайонкрофт показал ей раньше. Комната, где собирались после обеда мужчины, оказалась просторной, хорошо обставленной библиотекой с полудюжиной стульев с широкими спинками, разожженным в камине огнем и бесчисленными рядами томов в кожаных переплетах.

Горничной здесь не было. Не было и Эдмунда Радерфорда, собиравшегося сюда вернуться выпить стакан портвейна. Кроме нее самой, там оказался только высокий лакей с бледным одутловатым лицом, молча наполнявший графин на низком буфете.

– Прошу меня извинить, – сказала Эванджелина, стараясь говорить мягко и негромко, чтобы не напугать его.

Рука, наливавшая бургундское в хрустальный сосуд, не дрогнула. Лакей закрыл графин пробкой, прежде чем повернуться к Эванджелине, и обратил к ней невыразительные глаза, лишенные любопытства.

– Чем могу вам служить?