Эванджелина слабо улыбнулась ему. Выражение его лица не изменилось.

– Я ищу горничную по имени Джинни.

– Я не знаю имен горничных.

– Сэр, – начала она и замолчала, заметив, что подобное обращение изумило его. – Я вам чем-то неприятна?

Лакей поколебался, но когда наконец заговорил, в словах его не было фальши:

– Я не доверяю ведьмам.

Рот ее недоуменно раскрылся.

– Значит, вы знаете Джинни!

– До меня доходят только слухи. – Лицо его обрело холодность. – А в жизни моего господина и так было полно неприятностей, и я не собираюсь добавлять их ему вам в угоду. – Пробормотав: – Прошу меня извинить, – он вышел, оставив ее в библиотеке одну.

К несчастью, едва теплившийся в камине огонь давал мало света и еще меньше тепла. С обреченным вздохом Эванджелина наугад взяла с полки, тонувшей в полумраке, книгу и поспешила в коридор, чтобы вернуться в свою спальню в крыле дома, отведенном для гостей.

Но не успела она сделать и двух шагов по коридору, украшенному многочисленными держателями для свечей, как ее остановил странный шум, и она замерла на месте. Медленные, но равномерные удары: тук… тук! бум! трам! – доносились со стороны коридоров и казались настолько жуткими, что едва ли их можно было принять за человеческие шаги.

Неужели в Блэкберри-Мэноре водятся привидения?

Испытывая неприятные ощущения, в области желудка, Эванджелина прижала к груди пыльную книгу и замерла, позволяя себе только моргать.

Странные звуки, будто тащат или волокут что-то тяжелое, продолжались.

Эванджелина бросилась обратно в относительную безопасность темной библиотеки как раз в тот момент, когда источник шума приблизился и оказался на расстоянии не более шести футов от нее.

Мистер Тисдейл с морщинистым лицом, искаженным гримасой, проковылял по коридору мимо библиотеки. Его парализованная рука тяжело опиралась на трость с золотым набалдашником, а свою хромую ногу он медленно волочил.

Когда звуки шагов Тисдейла стихли, Эванджелина выступила из мрака с прежним намерением вернуться в свою спальню в крыле дома, предназначенном для гостей. Но не успела она выйти из библиотеки, как из другого перехода послышался ужасный, душераздирающий кашель.

Только у одного гостя были такие легкие. Стараясь не встретиться с Бенедиктом Радерфордом, она помчалась, не разбирая дороги, по коридорам и чуть не столкнулась лицом к лицу с задумчивой Франсиной Радерфорд.

Нащупав ручку двери, за которой она хотела бы скрыться от быстро приближающейся женщины, Эванджелина нажала на нее и скользнула в темноту, в то время как украшенная перьями и не в меру нарумяненная блондинка промелькнула мимо с довольной кошачьей улыбкой на лице, прошелестев своими лимонно-зелеными юбками, и скрылась за углом коридора.

Господи! Неужто все обитатели Блэкберри-Мэнора сговорились красться нынче ночью по коридорам дома?

Эванджелина привалилась к благословенно прочной дверной раме и прислонилась головой к дереву, стараясь восстановить ритм дыхания и успокоить сердцебиение.

Убедившись, что ей это удалось, она сделала шаг в коридор.

– Покидаете меня так скоро? – раздался низкий голос из тени за ее спиной.

Она вскрикнула и резко повернулась, прижимая руку к груди. Блестящие глаза мистера Лайонкрофта смотрели на нее из мрака. Это было уж чересчур для ее взбудораженных нервов.

– Как вы здесь оказались? – ухитрилась она спросить, задыхаясь и с трудом подбирая слова.

– Это мой дом.

Сельская простушка, она оказалась одна в темноте в обществе… волка.

– Снова заблудились, мой маленький ягненочек? – послышался низкий насмешливый голос.

Она вздрогнула. Конечно, волк. Кто же еще?

Откуда-то из темноты послышался скрип стула по полу, потом неуклонно приближающиеся неторопливые шаги. Эванджелина попятилась в относительную безопасность пустого коридора.

Но он перехватил ее прежде, чем она успела скрыться бегством.

И снова она оказалась припертой к стене, а спина ее упиралась в деревянную панель. И все же на этот раз ее удерживали не руки, сжимающие запястья, а жар его взгляда. Его глаза блестели в темноте, отражая трепетный свет свечи, и смотрели на нее неотрывно, даже не мигая. К этому моменту Эванджелина уже поняла, что Лайонкрофт очень разгневан, но было слишком поздно. Его ладони упирались в стену по обе стороны от ее головы.

– Я… я хочу обратно в свою спальню, – пробормотала она, запинаясь, беспомощно глядя на него.

Он усмехнулся. Мрачно. По-волчьи. Тревожно. Но ничего не сказал.

Ей хотелось, чтобы ее слова звучали убедительно и твердо, но сама она расслышала в них страх и нерешительность.

– Неужели? – спросил он, приближая лицо к ней, и его намерения были ясны. – Как раз когда ночь начинает становиться интересной?

Эванджелина сжала губы и попыталась вжать голову в твердую, неподдающуюся поверхность стены.

– Не целуйте меня в гневе, – прошептала она. Ее видения в достаточной степени убедили ее в том, насколько может быть опасен вспыльчивый и агрессивный человек – такой, как ее отчим. Она не хотела стать жертвой насилия, любого насилия любого мужчины, находящегося под воздействием алкоголя или ярости. Никогда!

– В гневе? – тихо повторил Лайонкрофт, опуская голову так, что его дыхание коснулось ее щеки.

Нервы ее были на пределе, особенно теперь, когда она чувствовала исходящий от него влажный жар, растекавшийся по ее коже. Он снова усмехнулся.

– Но мне очень приятно ваше присутствие, ягненочек. И надеюсь, что ваши сладкие поцелуи заставят меня забыть о гневе.

Он приблизил губы к ее разгоряченной щеке, и его дыхание обожгло ее скулу, мочку уха и обнаженную шею.

Ее предательское тело извивалось, зажатое между жесткой стеной и его не менее жесткой грудью. Внезапно ее охватило сильное желание, чтобы его губы прижались к ней, чувство самосохранения требовало от нее бегства, пока это было еще возможно.

Но она не торопилась бежать. Не могла. Ей хотелось, чтобы их тела соприкоснулись. Возможно, она хотела этого даже больше, чем он.

Губы Эванджелины невольно приоткрылись, но она не стала их сжимать намеренно.

В его глазах блеснула радость победы. Плутоватая улыбка преобразила его, превратив из мрачного загадочного затворника в торжествующего победу соблазнителя. Она вспыхнула, услышав свой внезапный стон, означавший готовность сдаться, чего она вовсе вначале не предполагала. Он выиграл. И знал, что выиграл. И все же не спешил ее поцеловать.

Ток ее крови гремел в ушах.

– Пожалуйста!

– Что «пожалуйста»? – спросил он, и в его дыхании она ощутила пряное обещание. – Пожалуйста, уйдите?

– Пожалуйста, поцелуйте меня, – ответила она шепотом, ненавидя себя за то, что попросила об этом. Но он не стал комментировать ее неожиданную просьбу.

Он еще ниже опустил голову, так, что его губы прошлись по ее коже – медленно, дразня, убеждая, покоряя – от впадинки под ухом, вдоль всего подбородка, пока не достигли бурно бьющейся жилки по другую его сторону.

Не было никаких видений. Но Эванджелина не могла заставить себя обеспокоиться этим. Она не могла сделать ничего, кроме как извиваться под его нажимом, пока его бедра не рванулись к ней и он еще крепче не прижал ее к себе. Ее отяжелевшие груди теперь были распластаны на его груди. Она с трудом втягивала воздух, чувствуя, что слышит биение его сердца, столь же бешено скачущего в лихорадочном возбуждении, как ее собственное.

Его губы легко коснулись ее губ – один раз, дважды, трижды. Он играл с ней. Испытывал ее, искушал, дразнил, заставляя желать его поцелуев, и это продолжалось, пока она уже не была способна устоять на месте. И вот в следующее мгновение его губы оказались прижатыми к ее полураскрытому рту и она позволила своему языку скользнуть между его губами и почувствовать его вкус. Все изменилось.

Со стоном, похожим на рычание, он впился губами в ее рот. Жаркими. Влажными. Требовательными и настойчивыми. Его пальцы распластались по стене по обе стороны ее головы, но мускулы на его плечах трепетали, будто требовалась вся сила его воли, чтобы не позволить своим рукам дотронуться до ее тела.