Из Голландии он направился в Пруссию и прибыл в Берлин в конце июня. В одном из писем из Берлина знаменитый филантроп пишет, что постигшая его болезнь в Голландии ослабила его и побуждает торопиться с выполнением своего плана, чтобы поскорее вернуться в Англию. В этом же письме он сообщает о своей аудиенции у принца Генриха, который с большим интересом расспрашивал его о путешествии и между прочим заметил, что “он с трудом может себе представить более тяжелое путешествие, но цель его – велика и человеколюбива”. Короля не было тогда в Берлине, он находился в Силезии – театре военных действий с Австрией. По этому поводу Говард в том же письме высказывает несколько горьких мыслей о биче всего человечества – войне. В Берлине с ним познакомился тогдашний русский посол при прусском дворе князь Долгорукий.

Посетив Шпандау, где была большая тюрьма, справедливо прозванная прусской Бастилией, а также Магдебург и Дрезден, – Говард наконец прибыл в Австрию.

Чрезвычайно характерен эпизод, имевший место в Праге, где он сделал краткую остановку. Желая ознакомиться с пражским монастырем капуцинского ордена, Говард задумал посетить его. Был постный день, и Говард надеялся застать отшельников пребывающими в молитве и строгом посте. Каково же было его удивление и негодование, когда его ввели в трапезную, где святые отцы сидели за обширным столом, обильно заставленным яствами и питиями, – в числе которых было немало и мясных блюд. На приглашение принять участие в “скромной” трапезе Говард не только ответил отказом, но тут же выразил свое негодование и пригрозил, что, по прибытии в Рим, сообщит папе о поведении монахов. Эта угроза вызвала панику среди сластолюбцев, и на следующий день к Говарду явилась депутация от капуцинов с просьбой не сообщать папе об их грехе, причем они торжественно обещались запомнить урок, данный им Говардом, и на будущее время свято соблюдать посты и загладить свои прошлые грехи молитвой. Говард, однако, не дал положительного ответа и оставил себе свободу поступить так, как найдет нужным, смотря по обстоятельствам.

Оставив Прагу, Говард прибыл в Вену. Здесь он был в первый раз и с особым интересом занялся осмотром венских мест заключения. Австрийский или, точнее, германский император Иосиф II усердно занимался реформой уголовного законодательства, он отменил пытку, поэтому в Вене Говард ожидал найти значительные улучшения и в тюремном устройстве. Но он обманулся в своих ожиданиях. Особенно сильное впечатление произвела на него одна из главных тюрем, прозванная “Maison du Bourreau” (“Дом палача”). Говард посвящает несколько слов увиденному там. “Здесь, как обыкновенно, я спросил, нет ли в тюрьме страдающих тюремной болезнью – гнилой лихорадкой, и получил отрицательный ответ. Заключенный в одной из темных келий, в которую нужно было спуститься на двадцать четыре ступени, показался мне больным тюремной лихорадкой. В тяжелых железных кандалах он был прикован к стене. Его лицо имело болезненный и несчастный вид, слезы текли по его щекам. Он даже не был в состоянии говорить со мною. Я осмотрел его грудь и ноги, нет ли на них кровавых пятен, исследовал его пульс и убедился, что он болен не лихорадкой. Сосед его по заключению сообщил мне, что это несчастное создание пыталось звать к себе на помощь, но его никто не услышал. Это – одно из крайне нежелательных неудобств заключения в темных отдаленных кельях”.

В первоначальном издании своего дополнения к книге (впоследствии оно вошло в книгу) Говард по поводу этого случая сообщает: “Многие спрашивали меня, какие меры предохранения я принимал при посещении зараженных мест в тюрьмах и госпиталях. Я здесь отвечу раз навсегда, что прежде всего – милосердие и благость моего Создателя, а затем умеренность и опрятность – всегда предохраняют меня. Надеясь на божественное провидение и следуя моему долгу, я посещаю самые опасные кельи. Никогда я не вхожу в тюрьму или госпиталь до завтрака и в зараженной комнате не дышу полной грудью”. Более благоприятными оказались впечатления, полученные Говардом при посещении госпиталя и дома для призрения бедных в Вене.

Во время своего пребывания в Вене Говард был приглашен к обеденному столу Марии-Терезии и, вопреки своему обычаю, принял приглашение. Во время обеда, данного в честь Говарда английским послом сэром Робертом Кейтом, где присутствовали многие дипломаты и придворные особы, один из гостей указал на заслугу императора, отменившего пытку. На это Говард возразил: “Простите, сэр, Его Величество отменил один только вид пытки, но вместо него установлен другой, более тяжкий. Прежняя пытка подвергала человека мучениям в течение нескольких часов, а вновь введенная – длится недели, месяцы, даже годы. Несчастные жертвы томятся в отравленной норе, пока не сознаются во всем, в чем их обвиняют”. Посол хотел прервать откровенную речь Говарда и шепнул ему, что следует быть осторожным, так как его слова несомненно будут переданы императору; но Говард ответил на это вслух: “Я никогда не воздержусь от того, чтобы не сказать правды, о ком бы ни шла речь, будь то о короле или императоре; я повторяю то, что сказал, и настаиваю на верности сказанного”.

Из Вены Говард направился через Штирию и Каринтию в Триест. После осмотра тюрем в этом городе он морем прибыл в Венецию, где осмотрел места заключения и обратил особенное внимание на галеры, к работам на которых присуждались в основном тяжкие преступники, большею частью пожизненно. После Венеции следовала остановка во Флоренции. Посетив тюрьму “Delle Stinche”, Говард заметил, что пища, отпускаемая арестантам, чрезвычайно недостаточна, поэтому поручил купить на данные им деньги говядины и раздать заключенным. Когда через несколько дней Говард опять появился в тюрьме, арестанты, не привыкшие к такой благотворительности, устроили ему трогательную встречу – припали к его ногам – и ему стоило большого труда уверить их, что он такой же простой смертный, как и они, и что он только желает сделать им добро из человеколюбия.

В Риме Говард провел сравнительно больше времени. Здесь он подробно осматривал знаменитый дом Св. Михаила для содержания бесприютных детей. Усилия его проникнуть в тюрьму святой инквизиции не привели ни к какому результату, и ему так и не удалось познакомиться с этой Бастилией католичества.

Посетив затем Неаполь, Говард направился на север Италии, в Чивитта-Веккиа, и затем отплыл в Ливорно. Буря, не утихавшая в течение трех дней, гнала корабль, на котором находился самоотверженный путешественник, а с окончанием ее корабль ожидало другое приключение, – население Ливорно опасалось чумы и, полагая, что этот корабль идет из “неблагополучных” мест, не пускало его в гавань. Новая буря прибила корабль к африканскому берегу, но и здесь пропуск оказался закрытым. Только после остановки на небольшом острове Горгоне, благодаря любезности местного губернатора, Говарду и его слуге удалось наконец добраться до Ливорно.

Через Милан, Пьемонт, Савойю Говард прибыл в Швейцарию; здесь вновь были осмотрены тюрьмы и госпитали, и затем через Германию и Фландрию он наконец вернулся к концу 1779 года домой, сделав по континенту семь тысяч верст. Прибыв в Лондон, Говард, по приглашению Общества попечения о бедных и раненых моряках, сделал сообщение на заседании общества о состоянии военных госпиталей. После короткого отдыха он решил вновь объехать Англию, чтобы ознакомиться со способом содержания пленных и удостовериться в справедливости того, что он слышал об этом во Франции. Проведя рождественские святки в Кардингтоне вместе со своим сыном, он с января до ноября 1779 года провел в путешествиях по Англии, сделав вновь десять с половиной тысяч верст пути. Из этой поездки Говард вынес утешительное убеждение, что его неимоверные труды не оставались бесплодными, что в состоянии тюрем за последнее время заметно значительное улучшение.

Реформа тюремного дела в Англии была на пути к осуществлению; парламент усердно занимался улучшением законодательства о тюрьмах, и недалеко уже было то время, когда английские тюрьмы сделались образцом для всей Европы.