Такой поступок Франциска, конечно, очень знаменателен, как нравственный подвиг и символ самоотречения. Он указывает, как далеко уже зашел Франциск на этом пути. Один из биографов Франциска прибавляет, что через несколько дней после этого случая он отправился в место, где жили прокаженные, и, раздав им милостыню, каждому из них поцеловал руку.

Этот высший акт милосердия должен был доставить Франциску высокое нравственное удовлетворение. Многие, после разных тяжких испытаний и разочарований, отрекаются от мирских благ и наслаждений и обрекают себя на всяческие лишения. Но это отречение от зла далеко не всегда бывает синонимом любви к добру, по крайней мере – действенной любви. Люди, ушедшие от мира и его соблазнов, чаще всего бывают глухи к страданиям своей греховной братии и взирают на нее с некоторым презрением с высоты своего нравственного превосходства и чистоты. Франциск, однако, благодаря своему особенному душевному складу, всегда чувствовал влечение к тем, кто страдает, кто нуждается в духовной поддержке и утешении, и в его душе аскетизм и самоотречение получали совершенно другой смысл, – он не только не помышлял о том, чтобы уйти от мира, но, порвав сам лично все связи с миром и отрешившись от всяких личных потребностей, все-таки остался жить в мире, стремясь приблизиться к тому высокому идеалу, который представляла для него евангельская проповедь.

Состояние церкви ХIII века. – Столкновение Франциска с отцом. – Часовня св. Дамиана. – Бегство из родительского дома. – Суд епископа. – Франциск становится свободным. – Его радость. – Франциск выясняет себе свое назначение

Было бы ошибочно рассматривать личность Франциска Ассизского вне той эпохи, в которой он жил и действовал. Его идеализм получает особенное значение именно ввиду материализма, охватившего церковь в то время. Именно тогда, когда он переживал нравственную борьбу и в нем совершался душевный перелом, религиозное положение Италии было таково, что оно не могло не повлиять на его образ мыслей и не толкнуть его на тот путь, на который он готовился вступить.

Испорченность нравов духовенства дошла до такой степени, что никакая серьезная реформа в этом направлении не могла быть произведена. Ереси возникали во множестве, и хотя некоторые из них и проникнуты были высоким духом евангельского учения, но другие поражали своей нелепостью и несообразностью. В то же время распространилось и материалистическое учение, открыто насмехавшееся над церковью и Евангелием. Весьма возможно, что Франциск Ассизский явился тут спасителем католической церкви, которая иначе рушилась бы, подрываемая со всех сторон еретическими учениями и собственной внутренней испорченностью, разлагавшей ее.

В светском духовенстве мздоимство господствовало беспрепятственно, и духовные должности продавались чуть не с публичного торга. Прелат, не бравший взяток, считался каким-то совершенно необычайным явлением. Про членов, римской курии говорили, что они так же глухи, как камень, когда к ним обращаются с просьбами. “Они бесчувственны, как дерево, свирепы, как огонь, непоколебимы, как железо, когда нужно прощать, неприступны и высокомерны, как были и жадны, и ненасытны, как Минотавры”, – говорит один из современников Франциска. Между собой епископы и прелаты постоянно находились в ссоре и заботились только об увеличении своих доходов, прибегая для этого к разным непозволительным средствам.

Вполне естественно, что духовенство, дошедшее до такого нравственного упадка, не внушало к себе никакого уважения и основывало свою власть лишь на суеверном страхе, который оно и старалось поддерживать всеми силами в душах людей. Однако и этот страх оказывался порой недостаточным, и люди восставали против власти недостойного духовенства. В Рим то и дело являлись монахи с жалобами на население тех округов, где находились монастыри, и с просьбой защиты у папства, причем папству часто приходилось прикрывать своим авторитетом недостойных, чтобы сохранить в неприкосновенности прерогативы церкви.

Суеверие было страшно распространено в народе, весь религиозный культ ограничивался лишь выполнением разных религиозных церемоний и обрядов, ничего не говорящих в большинстве случаев ни уму, ни сердцу и мало-помалу превратившихся в какие-то магические формулы, действующие сами по себе. Раз вступив на такой путь, люди доходили уже до абсурда, и в народе распространялись самые удивительные рассказы о чудесах, сотворенных различными реликвиями, которые получали, таким образом, характер настоящих талисманов, одаренных какой-то таинственной силой. Так, например, известен рассказ о купце из Гронинга, похитившем руку св. Жана Баптиста. Как только он завладел этой реликвией, то разбогател, точно чудом, но когда тайна его сделалась известна и у него отняли руку святого и поместили ее в церковь, – купец тотчас же разорился и стал нищим.

Из этого рассказа видно, что реликвии, по тогдашним воззрениям, действовали, невзирая на нравственные качества своего обладателя и даже иногда помимо его воли, как доказывает, например, следующая легенда, еще более курьезная: в Турени, куда должны были привезти реликвии Мартина Турского, были двое нищих, разбитых параличом, которые благодаря этому недугу добывали много денег. Узнав, что скоро должны прибыть реликвии, они испугались, что Мартин их исцелит, и тогда их доходы уменьшатся. Опасения паралитиков оказались вполне основательными. Они решили было бежать из Турени до прибытия туда реликвий, но так как двигались очень медленно, то не успели перебраться вовремя за границы провинции и получили нежелательное исцеление.

Хроники тех времен переполнены подобного рода повествованиями, указывающими на смятение, господствовавшее в умах даже наиболее образованных людей той эпохи, и это смешение понятий, неумение отличить истину от лжи, так же, как и пороки духовенства, конечно, много способствовали распространению ересей в народе. Список еретических учений XIII века поразительно велик, и при этом замечается следующее любопытное явление: почти все ереси берут начало среди низшего духовенства и народа и не заключают никаких метафизических тонкостей, а отличаются рационалистическим направлением. Удары, поколебавшие здание римской церкви и угрожавшие даже ее существованию, исходили преимущественно из темной массы рабочих, бедных и угнетенных, чувствовавших в своем унижении и несчастии, что церковь не выполняет своей священной миссии.

Как только возвышался чей-нибудь голос, проповедуя аскетизм и евангельскую простоту, немедленно возле проповедника образовывалась толпа слушателей, в числе которых можно было найти даже представителей духовенства. Еще в XII веке, до появления Франциска, в Италии возникла секта, проповедовавшая евангельскую нищету. То же самое проповедовал и Пьер Вальдо, основатель секты Лионских нищих. Между этим проповедником и Франциском существует очень много аналогий. Свое учение Пьер Вальдо основывал также на одном лишь Евангелии, требуя от своих учеников отречения от всех благ земных и полной нищеты ради служения бедным. Весьма возможно, что Франциск узнал из рассказов отца об этой секте и о тех преследованиях, которым она подвергалась, весьма возможно, что именно последнее обстоятельство заставило его с особенною настойчивостью проповедовать своей братии покорность церкви и папству, опасаясь для своего ордена участи вальденцев.

Все эти попытки евангельской проповеди ясно указывают, что назревала реакция против материализации церкви, и идеи возвращения к первобытному христианству уже носились в воздухе, когда с Франциском совершился душевный переворот, превративший его из разгульного юноши в апостола нищеты.

Все биографы Франциска подтверждают, что в его время в Ассизи религиозное брожение было сильно, и Франциск не мог оставаться чуждым этому движению.

Жизнь Франциска в отцовском доме после его неудачного рыцарского похода делалась все тяжелее и невыносимее. Старик Бернардоне, мелочный и тщеславный человек, не мог простить сыну гибели своих честолюбивых надежд и разочарования. Он постоянно давал ему это чувствовать и отравлял его существование упреками. Когда же Франциск обрел душевный покой, и христианский идеал назрел в его душе, эти упреки перестали на него действовать, но тут явился новый повод к столкновениям с отцом. Бернардоне, нисколько не стеснявший своего сына, когда он тратил деньги на разные безумства и кутежи, возмутился, когда Франциск перестал пировать с товарищами и начал раздавать нищим все получаемые от отца деньги. Увещевания не действовали на Франциска и, чтобы прекратить его расточительность по отношению к бедным, отец совершенно перестал давать ему деньги. Пропасть между отцом и сыном увеличивалась все более и более, несмотря на все старания кроткой матери, и вскоре они совсем перестали понимать друг друга. Франциск уходил на целые дни из дому и бродил, погруженный в свои мысли, по окрестностям города. Он чувствовал в себе прилив безмерной любви и сострадания к человечеству; в то же время был так одинок, что ему не с кем было поделиться своими мыслями. Франциск пробовал поверять их разным людям, но ясно видел, что его или не понимают, или насмехаются над ним. Он даже попробовал отправиться к епископу и излить ему душу. Но тот, так же как и все, к кому обращался “апостол нищеты” за сочувствием, не понял его и даже усмотрел в его мечтах нечто вредное и противоречащее учению церкви. Не встречая нигде отклика на крик своей измученной души, жаждущей истины и утешения, Франциск все больше и больше уходил в себя и стал искать вдохновения и утешения в обращении к Богу.