Бойцы встречали подарки веселыми восклицаниями, заглядывали в Ленькин чудо-мешок; тогда-то и увидел Махметка генеральскую шинель.

- Гляди, Ленка генерала плен брал!

Смеясь, Махметка накинул на плечи генеральскую шинель, и в это время из кармана выпал Тонькин подарок - белое холщовое полотенце. Бойцы сразу увидели надпись, вышитую красными нитками, и началась потеха.

- «Кого люблю, тому дарю. Люблю сердечно, дарю навечно», - громко читали бойцы, передавая друг другу полотенце.

- Я же говорил, что он женился! - сказал Хватаймуха.

- Подругу жизни нашел! Ай да шахтер!

Леньке стало неловко, и он погнался за Петром, отнял полотенце и от стыда сунул в мешок.

- Третий неделя стоим, - пожаловался вдруг Махметка, когда разговор перешел на серьезное. - Начальник дежурный больно бюрократ большой. Говорю ему: «Аллах не боишься, Буденный придет». А он отвечает: «До бога высоко, до Буденного далеко, а ты не разыгрывай Тараса Бульбу, а то на губу посажу». Такой несознательный.

- А ты бы ему свою саблю показал.

- Не боится, однако. Сердитый больно...

По всему было заметно, что буденновцы обосновались в тупике прочно и надолго. Эшелон безнадежно застрял между другими составами, точно его не собирались выпускать отсюда. Одиннадцать товарных вагонов с единственным пассажирским стояли без паровоза. Поржавевшие рельсы начали уже зарастать травой.

К пассажирскому вагону был прибит снаружи рукомойник. На кирпичиках варилась еда в котелках. На платформах сушилось белье, надуваясь парусом на ветру.

В штабном вагоне жило «начальство», главным образом бывшие разведчики-буденновцы. Комендантом был взводный из санитарной части, но с ним никто не считался. В почете был повар Антоныч, боец из белорусов по фамилии Антоненко. Это был добряк. Он исполнял обязанности повара, каптенармуса и начсклада.

- А где Сергей? - спросил Ленька, не видевший среди товарищей боевого друга.

- Вона Сергей, плачет, - сказал Махметка и заглянул под вагон, где вниз лицом лежал красноармеец и не то в самом деле плакал, не то спал.

- Почему плачет? - удивился Ленька.

- Олеко Дундича убили под Ровно, - объяснил Махметка.

Новость была печальной. Олеко Дундича любили в буденновской армии за бесстрашный характер. Многому научился у него Сергей Калуга и теперь тяжело переживал потерю друга и командира.

- Кто сказал, что Дундича убили?

- Ока Иванович.

- А он здесь? - изумился Ленька, - Ведь он на Западном фронте?

- Вчера у нас был. Обещался еще раз прийти.

Ленька так поразился и обрадовался этому известию, что в первую минуту не нашелся, что сказать, и молча смотрел на Махметку. Командир Четвертой кавалерийской дивизии армии Буденного Ока Иванович Городовиков был Ленькиным начальником и воспитателем. И если он появился здесь - значит, что-то должно измениться в Ленькиной судьбе, неспроста вызвали с фронта начдива.

Махметка, желая припугнуть товарища, заглянул под вагон и крикнул:

- Сергей, тикай, паровоз идет!

Сергей не спеша вылез, и Ленька не сразу узнал дружка: куда девалась забубённая шевелюра, остригли в лазарете под машинку.

- Здорово, Юзовка!

- Здравствуй, Калуга. Чего застряли здесь?

- Не пускают. Говорят, Западный фронт отходит на второй план. Появился другой, поважнее... Только ведь из нас бойцы липовые: кавалерия без коней, лазаретная команда. А ты никак трубачом заделался? - И Сергей потрогал Ленькину сигналку.

- В лазарете один боец подарил, учусь играть...

Махметка с завистью поглядывал на Ленькины шпоры, наконец не выдержал соблазна и предложил:

- Давай манять шпора!

- Смотря что взамен дашь...

За минутку Махметка сбегал в штабной вагон и вернулся со свертком.

Бойцы с интересом глядели, как Махметка осторожно развертывал газету, точно там была жар-птица. В свертке оказались галифе огненно-красного цвета, и не просто галифе, а «колокольчики» с навесными боками, да еще подшитые кожей на сиденье.

У Леньки загорелись глаза.

- Меняюсь.

- Снимай шпора, - решительно сказал Махметка.

Ленька отстегнул шпоры и, точно не веря, что так легко выменял драгоценную вещь, протянул их Махметке. Тот с жадностью схватил шпоры, будто в них и состояло все счастье. Оба чувствовали себя неловко: каждому казалось, что он обманул товарища.

- Вот возьми зажигалку в придачу, - сказал Ленька.

- Не надо!

- Тогда расческу бери. Алюминиевая...

- Не надо!

Махметка и в самом деле чувствовал себя счастливым: к такой сабле да еще серебряные шпоры!

Ленька примерил галифе: чуть великоваты. Буденновцы щупали сукно, смеясь, хлопали ладонями по кожаному заду.

- К таким галифе да сапожки бы! - сказал Сергей.

Не успели поговорить об этом, как явились сапоги. Их принес Антоныч. Сапожки были аккуратные, мягкие, на кожаной подметке.

- Если ты теперь трубач, носи на здоровье. Трубача должны видеть за версту!

Сергей снял свою кубанку с зеленым верхом и золотым перекрестьем, нахлобучил Леньке на голову.

- Трубача должны видеть за десять верст!

Петро Хватаймуха тоже желал внести свой вклад и откуда-то принес новую трубу.

- Трубача должны видеть за сто верст!

- А теперь сыграй, - сказал Сергей.

- Правда, Ленька, сыграй. Сердце соскучилось по сигналам, - попросил Хватаймуха.

- Здесь город, переполошим всех.

- Скажешь, я разрешил, - пошутил Сергей.

Ленька вскинул трубу, и заулыбались бойцы, узнали знакомый до боли кавалерийский призыв:

Всадники-други,

В поход собирайтесь,

Радостный звук

Вас в бой зовет!

- Здорово! А ну еще! - просил Хватаймуха.

Ленька заиграл «Коноводов»:

Коноводы, поскорей

Подавайте лошадей,

Подавайте лошадей,

Подавайте лошадей!..

- Ай да Ленька! - хвалили бойцы, а он сам уже разохотился и трубил под смех товарищей:

Сколько раз говорил дураку:

Не держись за луку!..

2

Можно было подумать, что Ока Иванович Городовиков ожидал Ленькиного сигнала, потому что явился в ту самую минуту, когда заливисто пел горн.

Начальник Четвертой кавалерийской дивизии армии Буденного увидел трубача и остановился руки в боки.

- Что я вижу? - воскликнул он, изображая на лице шутливый испуг. - Архангел в красных галифе коноводов сзывает!

Ленька оборвал сигнал и, радостный, замер с трубой в руке.

- Значит, выжил, Ленька? Не берет нас с тобой ни пуля, ни сабля. А ну, дай поглядеть на тебя. Хорош! Гусар, ей-богу, гусар! А труба твоя очень кстати. «Большой сбор» умеешь играть? Труби вовсю, будет важное сообщение.

Ленька замешкался, вспоминая мелодию сигнала, потом поднял горн, и над станицей зазвучал волнующий призыв:

Слушайте все, и все исполняйте!

Сберитесь, быстрее сомкнитесь,

Всадники ратные,

Бурею ринуться, саблею тешиться.

Дружно мы сломим врага.

Слушайте, всадники-други,

Звуки призывной трубы...

Оживился эшелон. Не прошло и трех минут, как вдоль вагонов выстроилась длинная шеренга красноармейцев. Никто ими не командовал, сами становились - сказывалась буденновская дисциплина. Ленька последним занял место на правом фланге, где положено стоять трубачу.

Комдив Городовиков, невысокого роста, туго затянутый ремнями и оттого стройный, в знакомой всем буденновцам серой папахе, в красноармейской гимнастерке с орденом Красного Знамени, молча стоял перед строем. Он пощипывал черные усики и слегка усмехался, точно знал заранее, как будут озадачены бойцы его сообщением.

- А вас немало набирается. Пожалуй, не меньше эскадрона будет, а?

- Берите выше, товарищ начдив, - послышался ответ. - Когда мы выезжали из Сальска, не было эскадрона, а пока ехали, обросли добровольцами. Теперь без малого дивизион.