Глава девятая. ЧЕРВОННЫЕ САБЛИ

Эх, тачанка-ростовчанка,

Наша гордость и краса,

Конармейская тачанка,

Все четыре колеса!

1

Не думал Ленька, что смерть Феди Стародубцева отзовется в душе такой болью.

До каких пор буржуи будут терзать народ и проливать рабочую кровь! Кажется, уже сыт по горло Ленька горькими потерями. Сколько их было за короткую жизнь: отца и мать убили, комсомольцев на Маныче расстреливали, Васька погиб, комиссара Барабанова замучили. А теперь красный курсант Федя приняв смерть от белогвардейской раны. Доколе будут продолжаться расправы? Доколе будут враги топтать свободу?..

Среди бумаг Стародубцева, в кармане его гимнастерки, нашел Ленька зачитанный листок, изрядно потрепанный, но бережно сложенный в партийной книжечке Феди. «Памятка коммуниста» - так назывался листок. Их давали вместе с винтовкой тем, кто уходил на фронт.

Кажется, ничего особенного не было в этом листке - привычные строгие слова. Но они брали за сердце.

«При отправке на фронт коммунист обязан:

1. Всегда и всюду подавать пример стойкости и самоотверженности.

2. Быть последним на почетных местах и первым в опасных.

3. Помнить, что звание коммуниста налагает много обязанностей, но дает лишь одну привилегию - первым сражаться за революцию».

Эти слова трогали своей прямотой и суровостью - одна привилегия у коммуниста: первым идея в бой. Ленька был уверен, что в том и состоит счастье, чтобы первым идти в бой, и если принять смерть за народ - тоже первым!

Ленька не находил себе места от обиды и горечи. Ни о чем не хотелось думать, кроме одного - отплатить врагам за кремлевских курсантов.

У старшины Антоныча Ленька выпросил патронов для маузера. Охотничий патронташ приспособил - подпоясался им и набил патронами по два в гнездо. Добыл себе добрую шашку златоустовской стали. Клинок как пружина гибкий - в кольцо можно саблю согнуть. Наточил ее, как бритву, прыгнул в седло и помчался рубить лозу. До седьмого пота загнал себя и коня, но не нашел успокоения.

Тогда отправился к Городовикову.

- Товарищ командующий, отпустите в отряд Павло Байды.

- Случилось что, Алексей Егорович?

- Хочу на тачанку, как в Первой Копной...

Ока Иванович смотрел на бледные, сжатые губы мальчишки и чувствовал, какой нещадной мукой переполнено его сердце.

- Стародубцева жалко? - понимающе спросил командарм.

- Хочу к пулемету.

- А как мне без тебя? Штабу нужны связные, а у тебя Валетка резвый.

- Хочу воевать, отпустите...

В эту минуту явился в штаб Павло Байда.

- Что скажешь? - спросил его Городовиков.

- Пулеметчик мне нужен. Хлопцы добрую тачанку раздобыли.

Ока Иванович с усмешкой взглянул на Байду.

- Говори прямо: Устинова хочешь забрать.

Разведчик сказал откровенно:

- Хорошо бы, товарищ командарм. Устинов знает пулемет, а у меня первого номера нема.

- Где же ты тачанку добыл?

Байда подошел к окну, как бы приглашая командарма полюбоваться его трофеем. Городовиков увидел странный экипаж с фонарями. На облучке сидел Прошка и, натянув вожжи, сдерживал тройку лихих коней с длинными гривами. Сразу было заметно: позировал перед окнами штаба - пусть, мол, командарм посмотрит, какие у него чудо-кони!

- Ты смеяться надо мной вздумал? - спросил Ока Иванович строго. - Это фаэтон, а не тачанка. На свадьбу собрался?

Командир разведчиков был доволен произведенным впечатлением.

- Этот фаэтон бронированный, в нем губернатора возили. Так что не беспокойтесь: будут беляки тикать от нас.

- Беда с тобой, Павло: чего только не выдумаешь!

Павло изобразил на лице простодушно-детское выражение и сказал:

- Та хиба я выдумал его, этот экипаж? Бабка Христя подарила. Позвала в хату молоко пить и каже: «Сыночки, возьмите мою царскую карету и воюйте на здоровье». Мы спрашиваем: «Що за карета, бабуся?» - «Та ото ж паря чи губернатора в ней возили. А революционеры кинули бомбу. Так шо вы думаете? Коней вбило, от губернатора - мокрое место, а карета - хоть бы шо!»

От души смеялся Ока Иванович, а потом стал серьезным и сказал:

- Ну вот что, хлопцы. Вы хитрые, а я еще хитрей.

Городовиков приказал дежурному вызвать командира взвода Цымбаленко. Тот явился, как всегда быстрый, горячий, строго оглядел разведчиков, точно был недоволен, что они здесь, и только тогда козырнул командарму.

- Товарищ Цымбаленко, Военный Совет армии назначает вас командиром эскадрона Особого назначения, - Городовиков взглянул на разведчиков и дружеским тоном добавил: - Бери вот этих орлов, и даю тебе на формирование эскадрона двадцать четыре часа. Больше нет времени: в гости к врагу собираемся, в рейд пойдем по его тылам.

Цымбаленко вытянулся в струнку. Его лихо заломленная баранья папаха от тяжести свисала на затылок. В глазах сверкала ярость - такой уж он был комвзвода. Ничего для него не существовало на свете, кроме долга и дисциплины. Цымбаленко подошел к разведчикам. Байду он знал и прошел мимо. Ленька чем-то вызвал у него сомнение, и он сказал строго:

- Дай саблю.

Ленька вынул из ножен шашку и подал Цымбаленко. Тот осмотрел клинок, выдернул волос у себя на затылке и жалом сабли перерезал его.

- Молодец. Хорошо наточена сабля... Рейда - это тебе не по бульвару прогуляться туда-сюда и обратно. Пошли, хлопцы, создавать эскадрон.

2

Еще в июле, когда армия Городовикова шла на передовые позиции, броневой поезд «Юзовский рабочий» бился с врагами на другом участке. Он прикрывал подступы к железной дороге Волноваха - Александровск, защищая станции Пологи, Малую Токмачку, Орехов. Здесь железная дорога была одноколейная, изношенная. Местность на десятки верст открытая: куда ни погляди - степь, изрезанная балками.

На первых порах бронепоезд выполнял сторожевые задачи, издали осыпая вражескую конную разведку шрапнелью, бил прямой наводкой из полевых орудий, установленных на открытых площадках и на крыше одного из вагонов.

Позже Врангель подтянул из-под Севастополя несколько мощных сухопутных броненосцев. Это были грозные бронепоезда с орудиями береговой обороны. Когда стреляла такая дальнобойная пушка, земля гудела, из окон вылетали стекла.

А пока рабочий бронепоезд господствовал на своем участке фронта и не предвидел беды. Команда вела себя уверенно, никто не унывал, и часто теплыми летними вечерами открывались бронированные двери, чтобы проветрить накаленную духоту. На путях собирались бойцы, играла гармошка, Филипок развлекал команду, пел песни собственного сочинения. Он прижился на бронепоезде и, как ни хитрил командир, чтобы отправить его в Юзовку к родным. Филипок ускользал. Он нашел постоянный приют в будке машиниста и помогал Абдулке. Ребята крепко дружили, У Абдулки, кроме кочегарской лопаты, была винтовка. Время от времени он высовывал дуло в окошечко и стрелял в степь. Потом практиковался Филипок. Была у мальчишки уйма других забот: набивал патронами пулеметные ленты, чистил бойцам оружие, бегал в поселок за махоркой. Иногда кто-нибудь из команды подшучивал над его крестиком: «Смотри не потеряй, а то пуля ударит в то место, а крестика нема».

Филипок не сердился, сам смешил бойцов и если боялся кого, так это командира бронепоезда.

Но вот пришел час испытания для «Юзовского рабочего». Ему пришлось столкнуться с вражеским бронепоездом «Генерал Врангель».

Закованный до самых шпал в тяжелую броню, вооруженный мощными пушками, врангелевский бронепоезд, точно коршун, набросился на легкую добычу, прижал рабочий бронепоезд к станции и начал его расстреливать.

Земля стонала от взрывов, взлетали черные фонтаны земли, перемешанные с обломками шпал. Тяжелым снарядом повредило путь, и отступление красному бронепоезду было отрезано: позади зияла глубокая воронка, а в ней догорали шпалы и торчали стальные рельсы.