Разъяренные стражники бросились на него все одновременно, но киммериец толкнул в их сторону повозку, а сам, прыгнув на стоявшую рядом, приготовился отбивать удары.

Повозка, к несчастью для стражей, не имела одного колеса, поэтому она не поехала, а просто перевернулась, придавив того, кто бежал впереди. Двое других успели отскочить в разные стороны, но это им не помогло: варвар, оттолкнувшись, как птица, перелетел по воздуху расстояние в два десятка локтей и обрушился на одного из них. Тот попытался подставить алебарду, но Конан так сильно ударил мечом, что в руках у противника остался только огрызок древка. Не давая стражнику опомниться, варвар движением клинка снизу вверх вспорол ему живот. Взвыв, несчастный рухнул на землю, а киммериец, не посмотрев даже в его сторону, бросился ко второму, по пути рубанув клинком по первому стражнику, который с кряхтением выбирался из-под повозки. Удар пришелся по шлему, послышался звон, и бедолага осел на землю, перестав на какое-то время видеть и слышать.

– Что, цыпленок, не обгадился еще?- Киммериец, как гора вырос перед последним противником, все еще державшимся на ногах.- Сейчас, подожди немного,- пообещал варвар, отбивая неловкий выпад.

Он подпустил стражника поближе, затем резким движением отвел в сторону его клинок и, сделав шаг вперед, очутился лицом к лицу с противником. Все произошло слишком быстро для несчастного. В следующий миг он уже летел кубарем, закрывая руками лицо, превратившееся в кровавую кашу,- это поработал левый кулак варвара.

Хотя, судя по всему, его не должна была больше заботить собственная внешность: дернувшись пару раз, он затих, а на припорошенных пылью штанах, как и обещал Конан, расплылось мокрое пятно.

– Ты еще жив?- удивился киммериец, обращаясь к последнему, который, почти не осознавая, что делает, все же пытался, правда без особого успеха, подняться с земли.

Конан не стал марать свое благородное оружие, а просто приподнял телегу и швырнул на стражника. Повозка, как скорлупу, раздавила грудь бедолаги, лишь слабо охнувшего напоследок. Его голова гулко стукнулась о землю, а глаза, сразу ставшие похожими на полустертые оловянные монеты, уставились в небо. Схватка была настолько стремительной, что двое людей, находившихся во дворе, так и не двинулись с места, оцепенев от изумления, страха, а возможно, даже и восхищения.

– Куда?- грозно крикнул варвар, заметив, что они, опомнившись, метнулись к воротам, намереваясь выбежать на улицу.- Стоять, сучьи дети! Стоять, кому я сказал!

Он в два прыжка преодолел расстояние до ворот и одним движением захлопнул довольно-таки тяжелые створки. Обитатели двора рухнули наземь, умоляя варвара пощадить их.

– Да кому вы нужны, охвостье Нергала!- выругался киммериец.- Топайте в свой сарай! Придется чуток там отдохнуть, пока кто-нибудь вас не выпустит.

Загнав их внутрь, варвар задвинул снаружи засов и залез на крышу. Размотав веревку с крюком, он со второй попытки забросил ее на гребень стены и с ловкостью обезьяны вскарабкался наверх. Отсюда был хорошо виден раскинувшийся внизу город, а взглянув в другую сторону, киммериец увидел подступавшие чуть не к самым крепостным стенам лесистые склоны rop Ильбарс, тоненькие ниточки караванных троп, серебром поблескивавшие на солнце ручьи, черепичные крыши отдаленных селений. Он быстро спустился вниз, сдернул закрепленный крюк и смотал веревку. Оглядевшись, Конан убедился, что никто его не заметил, и быстро зашагал по направлению к западным воротам Шангары. Надо было торопиться, чтобы встретить караван подальше от города.

Как раз в это время на всех въездах в город стояла усиленная стража, и солдаты Азатбахта тщательно проверяли каждого конного и пешего, каждую повозку и каждый тюк: им строго-настрого было велено не выпускать из города высокого черноволосого юношу с синими глазами и мужчину, по виду туранца, с черной бородой. Если среди желающих выйти из Шангары таких, как Конан, не оказалось, то подходящих к описанию Хафара набралось довольно много, к полудню у каждых ворот их скопилось человек по десять-пятнадцать. Они были вынуждены ждать под присмотром стражников, пока не подъезжал на взмыленном коне Гоухар и, взмокший от спешки и страха, не отпускал бедняг восвояси, дав им, разумеется, на прощание по зубам.

Должен же он был хоть как-то отвести душу!

Киммериец прошел с полмили по дороге на Кутхемес и присел в тени большого дерева невдалеке от караванного пути. Он меланхолично жевал травинку, приглядываясь к редким путникам, направлявшимся в Шангару.

Жители окрестных деревень везли зелень и фрукты для городского рынка, иногда пастухи гнали один-два десятка овец или коз, степенно ступали вьючные лошади или верблюды под присмотром погонщиков с дочерна загоревшими лицами – караваны из дальних стран: Шема, Кофа, а может быть, из Офира или Аргоса. Однако те, кого ожидал Конан, не появлялись. Уже солнце поднялось высоко, утренняя свежесть сменилась полуденным зноем, а он все сидел на том же месте, прислонившись к зеленоватой потрескавшейся коре старого дуба.

Перед мысленным взором варвара кружил рой воспоминаний. Как все-таки боги могут повернуть жизнь человека! Если бы он тогда, в Аренджуне, не стал обхаживать любовницу префекта стражи Кагуля, то не узнал бы ни про Глаз Эрлика, ни про Испарану. Самый обыкновенный случай! Спасаясь от стражников Кагуля, киммериец выбрался на крышу и оттуда услышал, как в верхней комнате таверны двое планируют ограбить волшебника Хисарр Зула, у которого находился Глаз Эрлика. Одной из двоих и была Испарана. Варвар, узнав, что навестить чародея они собираются через две ночи, решил опередить их, но не успел, они тоже пришли раньше. Конан убил напарника Испараны, Карамека, но ей удалось ускользнуть, и он отправился в погоню за женщиной и амулетом. Один, в пустыню, с одной-единственной лошадью. Глупец! Но боги позаботились о нем, и варвар не только догнал Испарану, но и подменил настоящий камень на копию, которую дал ему Хисарр Зул.

А, кроме того, имел глупость влюбиться. Такая женщина! Столь же вероломна, сколь и прекрасна… Как она владела мечом! А броски ее кинжала дважды спасали киммерийцу жизнь. Из-за нее он даже попал в плен к работорговцам, но сумел не только освободиться сам, но и Испарану вытащил из неволи. Потом они отвезли камень Актер-хану, и после всей суеты с заговором Балада, убийством правителя и воздвижением на трон юного Джунгира Конан не остался в Замбуле. Они распрощались с Испараной, как он тогда думал, навсегда. Однако судьба повернулась так, что вот он сидит здесь и ждет встречи с этой женщиной, которую так и не смог забыть.

Варвар уже начал терять терпение, когда, наконец, вдали показалась группа всадников и несколько навьюченных лошадей. Впереди скакали около десятка вооруженных копьями и луками туранских конников. Варвар узнал их по низкорослым гирканским лошадкам и характерной посадке седоков с опущенными поводьями и свободно болтающимися руками. Туранские всадники, больше половины которых были гирканцами, чувствовали себя на лошади лучше, чем некоторые на своих двух ногах. О них говорили так: «Рождаются на коне, проводят на нем жизнь и умирают в седле». Конан по себе знал, как трудно победить этих воинов, которые словно приросли к спине своего коня.

Они свободно стреляли из лука на полном скаку, отлично действовали копьем и мечом, и выбить их из седла было далеко не простым делом даже для него. Этих лихих наездников часто брали служить в охрану многие вельможи не только в Туране, но и в соседних странах: Заморе, Кофе и Офире, да и дальше на западе можно было встретить черноволосых и скуластых воинов на мохнатых невысоких лошадях. «Это те, кого я жду». Варвар поднялся на ноги и не спеша побрел к дороге. Когда всадники подъехали ближе, стало ясно, что среди них находилось несколько женщин. Одна из них, в белой блузе и широких шароварах-сирваль золотистого цвета, с гривой вьющихся черных волос, была хорошо знакома киммерийцу.

Испарана.