Она уже давно поняла, что если научится жить без него, будет только лучше. Когда он понял, что дочь не нуждается в нем, он просто сбежал.

— Ты можешь использовать это, Рони, - сказал Реджинальд, его гнусавый голос умолял. – Мы можем продать им твою историю за миллионы. Мы будем обеспечены до конца дней.

Ею овладел настоящий ужас, когда она себе это представила. Рони не видела отца месяцами, и вот он здесь. С очередной идеей «как-быстро-разбогатеть», и снова ему было все равно, как это скажется на дочери.

Нужно было уходить. Рони молча признала, что отец ее гребаную тайну в себе держать не будет. А значит, у нее есть, в лучшем случае, пара дней, чтобы собрать вещи и сбежать.

Она оглядела дом, в котором прожила всю свою жизнь. Он не был большим, но это все, что у нее было. Дом, о котором так мечтала мама. Жаль, что она не прожила достаточно долго, чтобы порадоваться. И теперь она могла все это потерять.

Небольшой домик уже не казался хибарой. Работа бухгалтером в Морхеде позволила Рони сделать ремонт. Новые занавески и техника, удобная софа с темно-зеленой обивкой и подходящие по цвету кресла, маленький кофейный столик из вишневого дерева и журнальный столик, симпатичная лампа. И новая кровать взамен матраса, на котором она прямо на полу спала многие годы. И теперь придется все это оставить.

— Уходи, - снова сказала ему она. – И держи рот на замке, если не хочешь умереть. Думаешь, кто-то из совета захочет связываться с тобой, Реджи? Она скорее убьют тебя, чем заплатят хоть пенни.

Но он вообще ее не слушал.

Гнев кислотой наполнил ее вены, сжег дотла остатки покоя, который она с таким трудом пыталась обрести вот уже пятнадцать месяцев. Вот, что ей было нужно. Почувствовать опасность, в сравнении с которой отцовские эскапады покажутся невинными посиделками за чашкой чая.

— Я уйду. Но вернусь. Подумай об этом, Рони. Тот ублюдок трахнул тебя и ушел. Отплати ему. Заставь его пожалеть об этом, как он того и заслуживает.

Он попятился к двери, буравя ее злым взглядом сузившихся глаз, а потом хлопнул дверью, снова оставив одну. Рони потрясла головой и рухнула в новое кресло. Кожаное, чертовски удобное, подстраивающееся под изгибы тела.

— Боже, так что теперь? – Рони возвела глаза к потолку, борясь со слезами и с потрясением от новой реальности.

Она не хотела уезжать из дома. Большую часть своей жизни она сражалась за то, чтобы остаться, за то, чтобы удержать вместе частички счастливой жизни, которая у нее была. Жизни в мире с собой. А теперь это все придется потерять.

Она могла бы починить грузовик. Он был все же лучше, чем машина, и мог бы проехать больше. Но, как и машина, грузовик был не в лучшем состоянии.

Но его можно было починить. И лучше бы ей сделать это чертовски быстро, потому что отцу наверняка уже не терпится продать информацию о ней по самой высокой цене.

Она в страхе передернулась.

— Почему ты это сделал, Табер? – прошептала Рони в горьком сожалении, сидя в пустой комнате с пустым сердцем.

Она была одна с тех самых пор, как Дайэн вручил ей письмо, которое написал для нее Табер.

Она как-то пыталась начать встречаться, решив, что одного мужчину мечты можно заменить другим. Но вскоре поняла, что ее тело не способно вытерпеть прикосновение другого мужчины, а сердце не перестанет страдать, не имея того, что желает.

Но в такие минуты, когда ей было нужно плечо, чтобы выплакать свои слезы, одиночество просто убивало.

Глава 2

Рони снова посмотрела на внутренности пикапа, над которым трудилась несколько часов подряд, и тяжело вздохнула, наконец, признавая поражение. Сегодня его было не починить, как бы она ни старалась. А время поджимало.

Постоянная дрожь в руках, боль где-то в животе – все было слишком серьезно, страх был слишком реальным, чтобы она смогла забыть о нем и сконцентрироваться на упрямой машине. Отец не станет затягивать с задуманным. И когда он сделает это, за жизнь Рони никто не даст и гроша.

Но если она не справится с тем, что с ней сделал Табер, она окажется в еще большей беде.

Все становилось только хуже: слабость, которая накатывала на нее, возбуждение, поднимающееся внутри, граничащее с болью. У нее уже были подобные приступы в последние месяцы, и осознание того, почему такое случается, ужасало.

Рони наклонила голову, упершись руками в капот автомобиля, и потрясла ею. Хотелось убежать и спрятаться. Хотелось вернуть те времена, когда она могла мечтать и находить утешение в этих мечтах, но реальность отказывалась давать ей тот отдых, в котором она так нуждалась.

Нельзя было убежать от этих выпусков новостей, от правды, которая взорвала мир. Рони пыталась уйти с головой в работу – это было все же лучше, чем сидеть как приклеенная у экрана телевизора – а так делали многие. И что еще хуже, были эти ужасные интервью с телевизионщиками, которые вдруг наводнили маленький городок Сэнди Хук, штат Кентукки. Она пыталась не обращать на это внимания, пока отец не поставил ее лицом к лицу с правдой.

К счастью, Рони пока удавалось избегать назойливых репортеров и подозрительных журналистов. Было достаточное количество тех, кто с радостью делился сплетнями, и эти интервью показывали по нескольку раз в день. Как будто бы мир все никак не мог пресытиться этой сенсацией.

Проект «Альфа». Специальное подразделение армии, созданное сражаться, убивать. Частично животные, действующие инстинктивно, почти дикие. Сплетни говорили, что животная генетика внедрилась куда глубже, чем все думали, что она заключается не только в их удивительных бойцовских качествах. Говорили, что сексуальность этих созданий тоже была на грани возможного.

Вроде бы была какая-то утечка из лаборатории, где проводили исследования пяти из Пород и жены Кэллана Лайонса, Меринас Тайлер, подхватившей гормональную инфекцию, биологически «отмеченной» как пара Кэллана.

Рони затрепетала, вспомнив этот выпуск новостей, рука машинально взметнулась к шее, к ее собственному «синяку». Неважно, что Породы решительно отрицали этот факт, что многие из ученых и сами относились к нему скептически. Она знала, что это правда. Она знала, что носит отметку Табера, страдая, иногда физически, от возбуждения, с которым, как ни пыталась, справиться не могла. Которое не могло удовлетворить ничто другое.

Вот уже пятнадцать месяцев, с тех самых украденных у Табера прикосновений, с тех самых мгновений в салоне грузовика, она не могла выносить мужские прикосновения. Прикосновения чужих мужских рук заставляли ее испытывать боль.

Она уронила ключ, который держала в руках, и он улетел в недра грузовика. Спрыгнула с пластикового ящика, который использовала, чтобы стать повыше и добраться до глубин мотора, и гнев прожег ее тело.

Стоило признаться самой себе. Табер трогал ее, чтобы дать понять, что может с ней сделать. Зная, что помечает ее, ставит на ней свое несмываемое клеймо. А потом он просто ушел, как будто ничего и не было.

Воспринимала ли она его серьезно? Ну, конечно же, нет, хмыкнула она. Черт, да нет же! С чего бы ей это делать? Она захлопнула капот, развернулась и в бешенстве понеслась к дому.

Пора с этим кончать. Рони трясло от гнева, от эмоций, с которыми она не хотела справляться с тех самых пор, как увидела самый первый репортаж. Это было хуже, чем постоянное возбуждение, с которым ей было не сладить, или раздражение, с которым она воспринимала чужие прикосновения, или перепады настроения. Это было глубокое, переполняющее ее чувство предательства.

Рони быстро помылась, переоделась в чистые джинсы и легкую блузку, схватила ключи от машины и сумочку, и направилась в гараж. Нужно закупить продукты и, может, комплект свечей для этого дурацкого грузовика, подумала она. И еще нужно постараться забыть о Табере, хочет ли этого ее тело или нет.

Дорога до Сэнди Хук заняла едва ли двадцать минут, но через городок пришлось ехать дольше. Туристов было много, но не ущелье они приехали увидеть – их привели сюда сплетни.