— Пришел дракон — и что? — спросил Джон.

— Когда это случилось, Поликарп открыл ворота Халната и принял бежавших из Бездны гномов. Множество гномов нашли у него убежище, но Зиерн говорит, что среди них были только те, кто поддерживал его с самого начала. А она должна знать — она ведь воспитывалась в Бездне.

— Смотри-ка! — Джон кинул в костер обглоданную свиную косточку и вытер пальцы о кукурузную лепешку. — То-то я гляжу, имя у нее как у гномов.

Гарет кивнул.

— Раньше гномы часто принимали в ученики человеческих детей, они живут… жили… в городке неподалеку от главных Врат Бездны, где плавилось золото и шла торговля. Но в прошлом году гномы запретили людям входить в Бездну.

— Запретили? — заинтересовался Джон. — А почему?

Гарет пожал плечами.

— Не знаю. Они странные и коварные создания. Никогда не угадаешь, что они замыслили. Так говорит Зиерн.

Когда совсем стемнело, Дженни оставила мужчин у костра и тихо двинулась вдоль границ лагеря, проверяя охранный круг заклятий от болотных дьяволов, шептунов и мрачных призраков, возникавших иногда в руинах старого города. Она присела на межевой камень вне досягаемости бликов костра и занялась своей медитацией, которой столь часто пренебрегала в последние дни — с того самого утра, когда привела Гарета в Холд.

Будь она более прилежна, стремись к власти, как подобает настоящей ведьме, — стала бы она такой же могущественной, как эта Зиерн, играючи меняющая облик? Предостережения Каэрдина вновь зазвучали в мозгу Дженни, но, может быть, это говорила зависть к более талантливой колдунье. Каэрдин был слишком стар, а другого наставника в Уинтерлэнде после его смерти Дженни найти не смогла. Подобно Джону она была ученым без должного образования, подобно всем жителям селения Алин вынуждена была расти на скудной каменистой почве.

В извивающихся бликах пламени она могла видеть, как Джон, жестикулируя, рассказывает Гарету что-то из огромной коллекции своих душераздирающих историй из жизни Уинтерлэнда. Интересно, о чем он сейчас? О Жирном Бандите или о своей невероятной тете Матти? В первый раз ей пришло в голову, что это ради нее, а не только ради жителей Уинтерлэнда откликнулся он на призыв короля — — ради того, чего ни она, ни их сыновья не могли получить в этих землях.

«Он собирается платить за это жизнью», — в отчаянии подумала она, глядя на Джона. Молчаливые руины Эмбера, казалось, смеялись над ней из темноты, и все отчетливей становился шепоток в сердце, что это был его выбор, а не ее. Она могла лишь то, что могла — бросить занятия и последовать за ним. Король послал приказ, пообещал награду — и Джон подчинился королю.

Еще пять дневных переходов к югу от Эмбера — и местность снова начала очищаться. Леса сменились пологими наносными склонами, скатывающимися к Уайлдспэ — северной границе земель Белмари. Страна тянулась пустынная, но это уже было не кладбищенское запустение Уинтерлэнда — временами попадались фермы, похожие на маленькие крепости, да и дорога стала вполне проходимой. Стали встречаться первые путники (в основном торговцы, направлявшиеся на север и на запад) с новостями и слухами об ужасе, поразившем землю с пришествием дракона, и о беспорядках в Беле из-за высоких цен на зерно.

— А что, не так, что ли? — говорил тщедушный торговец с лисьей мордочкой, ведший за собой целый караван груженых мулов. — Урожая теперь с этим драконом не жди, зерно сгниет на полях, а гномы, которых теперь в Беле целые банды, перекупят хлеб у честного люда с помощью своего жульнического золота.

— Жульнического? — удивился Джон. — Они добывают его в шахтах и плавят, где же здесь жульничество?

Дженни украдкой пнула его в лодыжку: чтобы выслушать новости до конца, не стоило раздражать рассказчика.

Торговец сплюнул в канаву на обочине (упаси боже, не на дорогу!) и вытер рыжеватую седеющую бороду.

— Это не дает им права отнимать хлеб у простого народа, — сказал он.

— Кроме того, ходят слухи, что они сообщаются со своей братией в Халнате, да-да! Говорят, они снюхались с правителем Халната, похитили наследника, единственного сына короля, и теперь держат его в заложниках.

— А могло быть такое? — спросил Джон.

— Еще как могло! Правитель-то — колдун, разве не так? А от гномов вообще добра не жди — только и норовят, что учинить в столице мятеж да измену.

— Мятеж да измену? — не выдержал Гарет. — Гномы — наши верные союзники с незапамятных времен! И розни между нами никогда не будет!

Торговец покосился на него подозрительно, но проворчал только:

— Оно и видно! Попрошайки они и предатели…

Дернул за узду первого мула и оставил путников одних посреди дороги.

А вскоре они встретили и самих гномов — группу беженцев в набитых скарбом повозках и телегах, окруженных вооруженной охраной. Они беспокойно уставились на Джона близорукими глазами янтарного или бледно-голубого цвета из-под низких широких бровей и нехотя ответили на его вопросы о том, что сейчас происходит на юге.

— Дракон? Да, он залег в Ильфердине, а король даже не послал туда войска, чтобы согнать его! — Глава гномов поигрывал мягкой выпушкой своих перчаток, легкий ветер вздувал шелк его странного одеяния. Охрана позади кавалькады посматривала на незнакомцев с подозрением и беспокойством, словно опасалась атаки трех человек. — Что касается нас, то, клянусь Сердцем Бездны, мы получили сполна от людского рода, бравшего с нас вчетверо за жилье, в котором бы устыдились жить даже слуги, и за пищу, достойную крыс. — Его голос, высокий и тонкий, как и у всех гномов, был полон ненависти, порожденной ненавистью. — Без золота, получаемого из Бездны, их город никогда бы не был выстроен, хотя ни один человек не заговорит с нами на улице, разве что проклянет. В столице теперь распускают слухи, что мы вступили в заговор с нашей братией, бежавшей в Халнат. Клянусь Камнем, это ложь, но только лжи и верят нынче в Беле.

Со стороны телег, повозок, крытых носилок донесся гневный шепоток — бессильная ярость тех, кому еще никогда в жизни не приходилось ощущать беспомощность. Дженни, сидящая тихо в седле Лунной Лошадки, осознала вдруг, что впервые видит гномов при свете дня. Их широко раскрытые, почти бесцветные глаза были плохо приспособлены к сиянию солнца, а чуткий слух, различающий шорох крыльев летучей мыши в темноте пещер, был, наверное, терзаем гомоном людских городов.

— А что король? — спросил Джон.

— Король? — Пронзительный, словно свистулька, голос снова исполнился злобы, а сутулые плечи гнома передернулись от пережитого унижения. — А королю все равно, что будет с нами! Наше добро осталось в Бездне, его подгреб под себя дракон, и мы теперь можем торговать лишь под честное слово, а ему верят все меньше и меньше в городе, где хлеб так дорог. А королевская шлюха тем временем держит голову короля на своих коленях и отравляет его разум, как отравляет она все, к чему прикоснется, как она отравила даже самое Сердце Бездны!

Дженни услышала сзади свистящий выдох Гарета; глаза юноши сверкнули гневом, но он не сказал ничего. Дженни посмотрела на него вопросительно, и он отвернулся в смущении.

Когда гномы снова скрылись в плавающей над дорогой дымке, Джон заметил:

— Шипят, как настоящее змеиное гнездо. А что, правитель Халната действительно мог похитить наследника?

— Нет, — с несчастным видом сказал Гарет, в то время как лошади продолжили спуск к переправе, не видимой пока в поднимающемся от реки тумане. — Он не мог бы покинуть Цитадель. И он вовсе не колдун — он просто философ и атеист. Я… я не беспокоюсь насчет королевского наследника. — Он снова уставился на свои руки, и лицо у него было как тем вечером, когда он собирался сообщить что-то важное Дженни в лагере у развалин Эмбера. — Послушайте, — начал он, — я должен…

— Гар, — тихо сказал Джон, и юноша вздрогнул, как от ожога. В карих глазах Джона светилась ирония, но голос был как зазубренный кремень. — А не мог король призвать меня по какой-либо другой причине, кроме дракона?