Я наблюдаю за ним, как он ест, и во мне поднимается радость от этого зрелища. Мы разговариваем и смеемся, с ним легко и весело. На тарелки остается только два или три кусочка, когда из глубины квартиры раздается пронзительный крик.
— Хорошее время закончилось, дети проснулись, — добродушно говорит Шейн, вставая.
— Мне подождать тебя здесь? — спрашиваю я.
— Нет, ты явно не захочешь этого пропустить, — со смехом отвечает он.
Я иду за ним, остановившись в дверях комнаты, окрашенной в яркие цвета с двумя детскими кроватками и множеством игрушек.
— Это не случайно! — яростно кричит на мальчика красивая, голубоглазая маленькая девочка, уперев руки в бедра, который сидит со скрещенными руками.
— Что здесь происходит? — спокойной спрашивает Шейн.
— Он, — она чуть ли не дымится, бросая свирепый взгляд в сторону своего кузена, потом поворачивается к Шейну, — пока я спала, он ударил меня по голове своим паровозиком.
Шейн входит в комнату.
— Позволь я посмотрю твою голову, — говорит он.
Она осторожно дотрагивается до своей макушки и жалобно скулит:
— Я делала все, чтобы он был счастлив, а он просто хочет меня убить, — она прерывисто вздыхает, и убирает ладонь с макушки, умоляюще спрашивая:
— Почему? Почему?
Шейн опускается перед ней на корточки.
— Конечно, он не хочет тебя убить, дорогая. Он же твой двоюродный брат.
— Да, он ударил меня паровозиком. Да, ударил, — настаивает она, с яростью ударив по бокам ладонями. Она указывает пальцем на Томми. — Он хочет, чтобы я умерла.
Шейн осторожно ощупывает ее макушку.
— Для чего Томми тебя убивать?
Она задумывается на минуту.
— Чтобы забрать все мои игрушки, — торжествующе отвечает она.
Шейн качает головой.
— Он мальчик. Ему не нужны куклы и набор посуды.
Похоже, она тут же теряет интерес к мотивам убийства Томми.
— У меня на голове шишка, да? — с тревогой спрашивает она.
— Возможно, но очень и очень маленькая, — соглашается Шейн.
— Я больше не буду с ним спать. Не заставляй меня этого делать, дядя Шейн, — умоляет она.
Я вынуждена посмотреть в сторону, чтобы скрыть свою улыбку. Шейн же сохраняет совершенно невозмутимое выражение лица.
— Зачем ты ударил ее паровозиком, когда она спала, Томми? — спрашивает Шейн маленького мальчика, который до сих пор молчит.
Он поднимает плечи почти что до ушей.
— Это случайно получилось. Я хотел ее поцеловать, но паровозик выпал у меня из рук, и... и ... ударил ее по голове.
Шейн тут же поворачивается к Лилиан.
— Видишь? Все вышло случайно. Он просто хотел тебя поцеловать.
— Я ему не верю. Он, — она хмурится, пытаясь вспомнить нужное слово, — малолетний преступник.
Губы Шейна дергаются.
— Знаешь, что? Я ему верю. Ты очень и очень привлекательная девочка, — и он дважды целует ее в щеку, громко чмокая. — Ты никогда не смотрела на свою новорожденную сестренку и не хотела ее поцеловать?
Она косится на Томми.
— Хотела, Лаура миленькая, — признает она.
— Ты прощаешь его? — спрашивает Шейн.
Она смотрит на Шейна.
— Я подумаю об этом.
— Ладно. Подумай об этом, пока у нас будет ланч, — он смотрит на племянника. — Томми, что нужно сказать, когда ты случайно кого-то ударил?
— Извини, — тут же гундит он.
— Хороший мальчик. Почему бы нам не отправить на кухню и не поесть?
Томми, рад, что его не наказали, поэтому нетерпеливо кивает.
— Кто это? — спрашивает Лилиана, заметив меня.
— Это Сноу, поздоровайся с ней.
— Привет, Сноу, — говорит она, вытирая слезы и тут же забыв о своем гневе.
— Привет, а как тебя зовут? — спрашиваю с улыбкой, я очень хочу, чтобы она произнесла мне свое новое имя.
— Маргарита Лоо Хум, — отвечает она, словно произносит клятву.
— Красивое имя. А что оно означает? — так же торжественно спрашивая я ее.
— Оно ничего не означает, оно мне просто нравится, потому что напоминает морского конька или русалку, точно не знаю кого.
Я улыбаюсь от правдивой наивности. Много времени прошло с тех пор, когда я была среди детей. Это напоминает купание моей души в прозрачной, чистой родниковой воде, от этого утренние новости становятся еще ценнее.
Я поворачиваюсь к Томми.
— Привет, Томми.
— Привет, — смущаясь отвечает Томми.
— Он плакса. Он все время плачет, — с презрением говорит Лилиана.
— Извини, — перебивает ее Шейн, — но ты тоже все время плакала, когда была в его возрасте.
— Я только плакала, когда не хотела пить молоко, а он плачет все время.
Оба, я и Шейн взрываемся смехом.
— Ты подруга дяди Шейна? — вдруг спрашивает Лилиана.
Я смотрю на Шейна, но он невинно глядит на меня.
Я прочищаю горло.
— Я друг дядя Шейна, — по-взрослому говорю я.
— Разве ты не хочешь быть девушкой дяди Шейна? — спрашивает она с любопытством.
Я вижу, как Шейн злорадно ухмыляется.
— Ответь ребенку.
— Ну, — говорю я.
— Я знаю. Ты можешь выйти за него замуж, если захочешь, а потом вы сможете целоваться, как мама с папой.
Шейн лопается со смеху, и даже я улыбаюсь.
Следующий час — лучший час за много лет. Шейн и я подогрели толстые домашние рыбные палочки с лущеным горохом и картофельным пюре, которые отправила мама Лилианы. Дети лопаются от смеха, и мое первое впечатление от Томми, как беспомощно малыша, быстро проходит. Он, оказывается, непослушным чертенком.
После ланча Шейн включает запись Whip/Nae Nae, Лилиана знает все движения и начинает танцевать. От грохота музыки и бесконечных танцев, кошка крадется в сторону кухни.
— Еще раз, — канючит Лилиана, когда трек заканчивается.
Бог знает как, но на третий раз, главной командирши удалось заставить присоединиться Шейна и меня. Я так долго была далека от этого, что не знаю ни одного движения, но Шейн, также как и Лилиана знает их все. У него очень хорошо получается, даже слишком хорошо.
Мы все останавливается, когда звонит телефон.
— Я могу ответить, дядя Шейн? — спрашивает Лилиана.
— Давай. Это, наверное, твой папа.
Она бросается к телефону, снимает трубку и говорит:
— Алло, Маргарита Лоо Хум слушает.
— Папаааааа, — визжит она, потом слушает некоторое время и спрашивает: — Во сколько ты придешь? Хорошо…. Привет, мамочка. Да, я была очень, при очень хорошей, хотя Томми был совсем не хорошим. Он ударил меня по голове и очень сильно. Свои паровозиком... Да, я была очень мужественной, правда у меня очень большая шишка на голове, но она уже проходит.
Я смотрю на Шейна округлившимися глазами от такого вранья.
— Не переживай, все знают, что она ходячая проблема, — бормочет он подмигивая.
Должно быть ее мать спросила про обед, потому что Лилиана говорит:
— Да. Рыбные палочки, картофельное пюре и горох, — она поворачивает глаза в мою сторону. — Нет, но подруга дяди Шейна тоже здесь. Да. Да. Не знаю. — Она глубоко вздыхает. — Мамочка, ты купила мне что-нибудь? Ура! Хорошо, скоро увидимся. Я люблю тебя, мамочка. Пока, — она кладет трубку и бежит к нам.
— Мама и папа уже едут.
— Я думаю, мне пора, — говорю я.
— Ты не должна уходить, — сразу же отвечает Шейн.
— Нет, мне нужно идти. Уже поздно.
— Уверена?
— Да, — с улыбкой отвечаю я.
— Я вызову тебе такси.
— Спасибо, Шейн.
Меньше чем через пять минут, такси звонит, ожидая нас снизу.
— Я на самом деле наслаждалась каждой минутой с вами, — говорю я.
— Давай. Мы все спустимся с тобой вниз.
Мы все набиваемся в лифт и спускаемся. Шейн закрывает дверцу такси, и я замечаю серебряный Бентли, подруливающий к подъезду. Я смотрю назад, высокий мужчина чем-то похожий на Шейна выходит из машины вместе с красивой женщиной, в ней явно чувствуются восточные корни. Женщина держит на руках ребенка, и Лилиана подпрыгивает вверх-вниз от волнения. Как только Шейн отпускает ее руку, она бежит к отцу и бросается в его объятия. Он подхватывает ее и поднимает высоко в воздух, кружа вокруг, она визжит от восторга.