Такси выезжает на другую улицу, и я уже не вижу их.

 Было уже почти семь часов вечера, и свет, заполняющий мою квартиру из окон, наполовину серовато-синий, наполовину штормовой фиолетовый и есть огненно-оранжевый, как глаза у ястреба. Я хожу как неприкаянная среди этих стен, как только вернулась из дома Шейна. Слышится в тишине только мое дыхание, да звук журчащей воды по трубам.

Меня не покидает ощущение чего-то — страха и волнения.

Горячий, влажный ветер врывается в окно, и я останавливаюсь, оглядываясь по сторонам, словно вижу все впервые. Кругом тихо и спокойно. Но нет никаких любимых картин, семейных фотографий или полюбившихся и собранных маленьких безделушек. Стены цвета магнолии, мебель простая, коричневая, и все чисто, как в клиники, как в отделение реанимации в больнице.

Странно, учитывая, что это место было моим спасением, моим утешением и моим убежищем. Моим укрытием от внешнего мира. Мира, который поджидал меня, готовый причинить мне боль. Я прислушиваюсь к тишине, она ощущается тяжелой и давящей.

Я возвращаюсь мыслями к маленькой Лилиане, создающей бесконечные проблемы.

— Маргарита Лоо Хум, — шепчу я, и произнеся ее выдуманное имя вслух, в этой гнетущей тишине, я хихикаю.

Я пытаюсь представить ее в доме с ее родителями. Понятно, что они ее обожают. Образ, который возникает у меня, теплый, яркий, наполненный смехом, переплетенный с запахом Лилианы и печенья, которое печет ее мать.

Я думаю о Шейне. Конечно, он сейчас не дома, скорее всего в «Эдеме». Я пытаюсь представить, как он ходит, разговаривает, смеется, и мне грустно, что я не являюсь частью его жизни. Я скучаю по его озорному смеху, его красивому лицу, его хищной улыбке и теплым, сверкающим глазам.

Но я тут же останавливаю себя. Я не могу стать частью его жизни. Неважно, насколько хорошо нам было сегодня днем, он насквозь плейбой. Я вижу это за милю. Нельзя доверять тому, кто настолько прекрасно выглядит, особенно если это мужчина. Для него это очередной флирт, потом он исчезнет, отправившись искать лужок позеленее.

Мои мысли неизбежно возвращаются к маме. Она совершенно бы не одобрила Шейна, если бы когда-нибудь его встретила. Конечно, она никогда его не увидит, но все же…. Она всегда хотела, чтобы ее дети женились или вышли замуж за деньги.

— Что вы можете сделать с прекрасной внешностью? — говорила она. — Вы не можете ее съесть. Она не будет платить по счетам. Она принесет только бесконечные проблемы. Вы будете искать номера телефонов у него в карманах, просматривать его оплату счетов и будете переживать каждый раз, когда он задерживается домой.

Итак, моя сестра Кэтрин вышла замуж за деньги.

Когда ей было двадцать три, она встретила Кишора, невзрачного парня с вьющейся шевелюрой. Ему было тридцать, и он из «хорошей», влиятельной индийской семьи. Они влюбились друг в друга за тарелкой марсала тосай, она подписала шесть страниц жесткого брачного контракта, и они сыграли самую большую свадьбу в Калькутте. Политические деятели и знаменитости Болливуда присутствовали на этом блестящем событии.

Теперь она родила ему троих детей, он изменяет ей все время, иногда даже не скрываясь, но она остается с ним. Она не хочет уезжать из особняка, лишаться слуг, бассейна и всевозможных приглашений на лучшие вечеринки, а также выезжать заграницу для шоппинга.

С другой стороны, моя мама совершенно в недвусмысленных выражениях сообщила, что мой брат жениться только по любви. Это единственный раз, когда мы пришли к соглашению в таком важном вопросе.

Мой брат и я пока свободны. С того времени, как мы были детьми, он не воспринимал меня всерьез. Я никогда не понимала, почему он так сильно меня ненавидел. У него было все. Он был любимцем моих родителей и получал абсолютно все, чего хотел.

Даже когда папа потерял все свои деньги и все, что ценное было в доме, который, к счастью, он перевел на имя моей матери, а также деньги, которые он припрятал, меня тут же вытащили из международной Калькуттской школы. По поводу меня решение было однозначное, поскольку не хватало денег, чтобы продолжить платить за учебу Джоша и потом отправить его в Америку, чтобы он смог закончить свое образование.

Наш большой дом был продан. Часть вырученных средств пошла на финансирование образования Джоша, а часть на покупку небольшого дома. Когда Джош улетел, я осталась в доме с родителями, кухаркой, садовником и горничной, которая приходила на день. Все мои школьные подруги тут же пропали, были либо слишком заняты, либо покинули страну, чтобы закончить свое образование за границей. Папа заперся в комнате и смотрел постоянно телевизор. Моя мама сразу же стала очень несчастной женщиной, поскольку рядом не было брата, и мы лишись «гламурного» образа жизни.

Очень часто сотрудники офисов и рабочие с заводов приходили к воротам нашего дома, умоляя выплатить им заработную плату. Однажды я спросила маму, почему мы не заплатим им хоть что-то.

— Элизабет, — натянуто ответила она. — Если бы у тебя была возможность, ты бы отправила нас всех вместе попрошайничать вместе с ними на улицу, не так ли?

Прошло время, и сотрудники папы, не получающие денег, становились все более и более отчаянными. Они начали трясти ворота и выкрикивать оскорбления. Моя мама стояла у окна за занавеской и наблюдала за ними, когда садовник с киркой стал ругаться на них, прогоняя.

В страхе от их агрессии, моя мама вдруг решила, что она не хочет, чтобы я закончила образование, даже в местной школе. Я была очень расстроена, но я не хотела вступать с ней в конфронтацию, поскольку дома итак было не все ладно. Поэтому я сидела на качелях и читала. Я читала тонны книг. Я читала классиков, переведенные произведения. Я читала индийских поэтов. Но моя жизнь мне казалась бессмысленной. Я чувствовала себя узницей. В ловушке и без будущего. А я хотела жить.

Не знаю, что заставило меня решиться в один прекрасный день убежать. Возможно, оттого, что моя мать не позволяла мне осуществить свою мечту — стать дошкольным учителем, воспитателем. Я открыла сейф (я знала папину комбинацию цифр, еще когда мне исполнилось пятнадцать) и взяла, конечно, украла деньги. Мой паспорт был готов, поскольку я училась в международной школе. Я взяла такси до аэропорта и села на самолет.

Мне было девятнадцать, когда я прилетела в Лондон. Была осень и воздух был холодным, но я помню, что была так взволнована, во мне бушевали эмоции, что я даже не чувствовала холода. В одной футболке я отправилась на вокзал Виктория. Оттуда было легко добраться. Я спустилась в метро, купила билет и села в вагон, затем вышла через две остановки на Оксфорд-Сёркес.

Оксфорд-Сёркес — центр Лондона, от которого я испытала шок. Кругом была суета и энергия била ключом. Я не могла в это поверить. Мир казался большим, красивым, светлым местом, и я была так счастлива. Я направилась в хостел ассоциации молодёжных турбаз, который нашла в Интернете, кровать там стоила £18.00. У меня было достаточно денег в рупиях, но я надеялась в скором времени найти работу.

Хостел ассоциации молодежных турбаз был интересным местом, декор был блестящий, ярким, как драгоценности. Он больше походил на детский сад, чем на бюджетную турбазу. И мне он понравился. В комнате было две кровати, накрытые ярко-зеленого цвета наволочкой и такой же пододеяльник. Одна уже была занята, поэтому я положила свою сумку на вторую, я так волновалась, если честно.

Я отправилась в Интернет-кафе, где был бесплатный Wi-Fi, в нем были фиолетовые кресла-мешки, выглядевшие смешно, но на самом деле были очень удобными. Я села за компьютер и отправила письмо папе, сообщив, что я в Лондоне, извиняясь, что взяла без спроса деньги из сейфа, но пообещала их вернуть, как только найду работу. Я написала, что люблю его и маму, и вышла из сети.

Когда я вернулась в свою комнату там уже была моя соседка.

— G'day, — воскликнула она. Я не слышала раньше, чтобы так говорили «Доброе утро», но позже узнала, что это сокращенный вариант. (g'day — здравствуй (от good day; типично австралийское приветствие.)