— Железяка-то ваша не железякой оказалась, а сплавом редкоземельных элементов, в чистом виде на Земле не встречающихся. И получить этот сплав в земных условиях невозможно, нужны идеально чистые редкоземельные порошки и давление в сотни тысяч атмосфер. У нас таких технологий нет.

— Так, может, в Америке или где еще? — настаивал дед.

— И в Америке нет. Ведь вы, Иван Кузьмич, сами говорили, что железяка выбита из кольца, цилиндра или из шара диаметром метр с лишним.

— Это верно, помню. Я, как саперским взглядом глянул, сразу определил. Если в столице к тому же пришли, знать, нет мне выхода в расход с годами. Вот так-то!

— Да, к этому и пришли специалисты. Только где же такую штуковину сделать могли?

— Стало быть, нам с неба «визитную карточку» преподнесли, на Вашкин берег сбросили, а мы и не раскумекали.

— В этом вся загадка. В этом и в том, как связать вашу находку с тунгусским взрывом.

— И с появлением десяти лун Джона Бигбю, разлетевшихся, как он определил, 18 декабря 1955 года, — вставил Геннадий Крылов.

— В день моего рождения, — обрадовался старик. — Вот это салют так салют!

— А вы, я вижу, следите за литературой.

— Мое хобби — математика, но я люблю все удивительное. Особенно когда оно рядом.

— Ежели человеку нечему удивляться, ему и жить скучно, — заключил дед.

Кассиопея осталась ночевать у Нади в ее «светелке» со скошенным под самой крышей потолком. Из открытого окна в комнату лился завораживающий лунный свет.

Надя легла в постель, а Кассиопея подошла к окну, глядя вниз на обрыв глубокого оврага, начинающегося у самой стены дачи.

— Смотришь, как с одиннадцатого этажа, — сказала она. — Даже жуть берет.

Надя не ответила.

Кассиопея распустила черные волосы, сняла свои цыганские серьги и села у окна, подперев рукой лицо.

Деревья были залиты платиновым светом и казались застывшими бурунами седого потока.

Снизу на нее пахнуло теплой свежестью ветерка.

— Голова кружится, а все-таки хочется, как Наташе Ростовой, пролететь над этими серебристыми купами деревьев. Жаль крыльев нет.

Внезапно Надя выскочила из-под одеяла и в одной ночной сорочке подсела к подруге, прижавшись щекой к ее плечу.

— Звездочка, мне страшно, — проговорила она.

— Почему страшно? — удивилась Кассиопея. — Никто тебя не заставляет прыгать вниз.

— Нет! По-другому страшно! Я не хотела говорить, но… не могу. Я узнала ужасную вещь.

— Что с тобой, Наденька? Приснилось что-нибудь?

— Я не спала! Я думала! Ведь до старта звездолета осталось так мало времени! Ведь они покинут Землю навсегда!

— Лучше слушай своего деда или Константина Петровича. Они точно высчитали, когда твой штурман вернется из дальнего плавания.

— Он не вернется… при нас…

— Это почему же?

— Ты не поймешь. Звездочка! Это очень страшно! То, что я узнала.

Надя дрожала, озноб бил ее. Кассиопея крепче прижала подругу к себе, обняв одной рукой.

— Все дело в тех находках, которые сделал Никита и люди прошлого века на реке Вашке. Это у нас на севере. Там был найден обломок инженерной конструкции неземного происхождения, сделанный из сплава редкоземельных металлов.

— Ну и что в этом страшного? — спросила Кассиопея, гладя подружку по голове.

— Ты слышала когда-нибудь про атомные часы? Время там отмечается количеством распавшихся радиоактивных элементов. Еще в прошлом веке таким способом научились измерять время с точностью до четырнадцатого знака. Почти в любом земном или космическом веществе есть радиоактивные элементы, по которым можно судить о его возрасте.

— Предпочитаю, чтобы мой возраст определялся иным способом: по внешнему виду, а позднее — по числу детей. Но у меня их не будет, сколько бы Бурунов ни просил.

— В вашкской находке в 1976 году обнаружили торий и по следам его распада установили возраст сплава редкоземельных элементов в десятки лет. А теперь, снова вернувшись к нему, более точным способом — в сто семьдесят лет. Это означает, что он был сделан в 1906 году. Это мне только вчера Никита сообщил, не подозревая, что сам произнес себе приговор!

— Какой приговор? Ничего не понимаю!

— Пойми, Звездочка! Все очень просто. Взрыв в Тунгусской тайге произошел в тысяча девятьсот восьмом году. После установления идентичности состава вашкской находки с отложениями редких элементов в годичных кольцах уцелевших в эпицентре взрыва деревьев сомнения в том, что тунгусское тело было инопланетным кораблем, исчезло. К тому же вашкский кусок был найден на точном продолжении траектории тунгусского тела: его отбросило во время взрыва в том же направлении, в котором летел перед гибелью космический корабль. Выходит, звездолет с другой планеты взорвался всего через два года после его сооружения.

— Ну и что?

— А то, что он не мог за эти два года преодолеть расстояние в десятки и сотни световых лет от других звезд с их обитаемыми планетами до Земли.

— Но ведь долетел же их звездолет! Константин Петрович говорит, что звездолет может развить любую скорость.

— Долетел, потому что достиг скорости света, когда по теории относительности время останавливается. Он, разогнавшись, мог преодолеть любое расстояние без затрат своего времени. Так следует из теории относительности, которая оказалась верной. И предел скорости, а главное, сокращение времени при скорости света существуют!

— А тебе-то что? Ты чего страшишься?

— Страшусь того, что Никита, вылетев на звездолете и достигнув скорости света, будет жить при остановившихся часах.

— Так что, они часы починить не смогут?

— Не часы остановятся, а время. У них на корабле этого не заметят. А для нас с тобой пройдут десятилетия. Я стану дряхлой старушкой. Он, потягиваясь после сна, только утреннюю разминку будет делать, и, когда закончит ее, меня уже похоронят… и тебя тоже… и всех нас…

— Это лунная ночь нагнала на тебя страхи. Ложись спать. Я лягу вместе с тобой, чтобы тебе не было страшно.

— Звездочка, милая, как ты не поймешь! Это же все правда! Я могу потерять Никиту, если завтра не оповещу весь мир о трагической ошибке современной науки, отказавшейся от предупреждений теории относительности. Звездный рейс надо отменить! Никита должен остаться со мной!

— Постой, постой! Как ты сказала? Сообщить всему миру с трагической ошибке ученых? Это каких же ученых? Твоего деда, академика Зернова, и его первого ученика, профессора Бурунова? Это уже меня вплотную касается! Ты понимаешь, что говоришь?

— Прекрасно понимаю. Потому я и в ужасе.

— Теперь и я готова ужаснуться. Скомпрометировать собственного деда, разоблачить моего Бурунова, лишить его профессорского звания, превратить в научное ничтожество! Нет, дорогая моя! Я этого не допущу.

— Как это не допустишь?

— А вот так!

Кассиопея вскочила, проворно забрала со стула всю Надину одежду, захватила ее туфли и выскочила за дверь, заперев ее снаружи на ключ. И через дверь крикнула:

— Из-за своей блажи ты готова и меня сделать несчастной! Не получится! Тигрицу лучше не трогать, когда дело касается ее детенышей, а Константин Петрович на них рассчитывает. Улетит твой Вязов, утешишься с любым из твоих воздыхателей, которых у тебя не меньше, чем у меня. Вот так! — И каблуки Кассиопеи застучали по жалобно заскрипевшим ступенькам.

Надя расплакалась. Она никак не ожидала такой выходки от лучшей подруги.

Если попробовать вырваться из закрытой комнаты, поднимется шум в доме, проснется больной дед, да и мама рассердится. Но ведь для того чтобы задержать звездный рейс, надо действовать немедленно!

Эта мысль поразила Надю. Действовать немедленно! Как жаль, что она не совершила свой подвиг зрелости и не получила браслет личной связи, а значит, не может вызвать Никиту! Ближайший аппарат связи, не считая дедушкиного, лишь на заброшенной железнодорожной платформе «55-й километр». Это не так уж далеко, но…