Трущенко отложил газету и взял кофе. Завтра материал о террористах появится еще в ряде газет. После этого подключатся радио и телевидение. Через неделю Дотов не будет представлять никакой опасности. Те, кто сегодня еще колеблются, завтра поспешат заявить о своей лояльности. Кое-что в этом плане может сделать и центр. Тот же Иван Ильич, о котором он совсем недавно вспоминал. Правда, пока он четко не уяснит ситуацию, вмешиваться не станет. В любом случае, отсчет идет уже даже не на недели, а на дни.

Дотов скомкал газету и швырнул ее в урну. Его лицо исказилось от гнева. Сука! Продажная сука! Три года назад Прокуроров буквально размазал Трущенко по асфальту. Целая серия газетных публикаций в одночасье превратила некогда популярного человека в рядового пенсионера, пусть и владельца банка, от которого отвернулись даже его близкие (к сожалению, не вкладчики). В выражениях Прокуроров тогда особенно не церемонился. «Мы должны очистить город от маразма!» «Политику должны делать молодые гетеросексуалы, а не выжившие из ума гомосексуалисты!» «Читателя нужно ткнуть носом во все это дерьмо! Только тогда может быть хоть какая-то польза!» — кричал он и изображал из себя Геракла, решившего в одиночку очистить авгиевы конюшни. Ничего не скажешь, имя Прокуроров тогда себе сделал. Именно поэтому он представляет сейчас такую опасность. Дотов поднял газету и посмотрел на тираж. Двести тысяч экземпляров! И это-то при обычном тираже не более десяти тысяч! Нужно что-то немедленно предпринять! Арестовать тираж, изъять номера, поступившие в продажу, уволить главного редактора, возбудить уголовное дело… Дотов заставил себя успокоиться. Кое-кто заплатит за это. Обязательно заплатит!

Зазвонил телефон внутренней связи.

— Я же велел ни с кем меня не соединять! — по крайней мере на секретаре Дотов мог сорвать свою злость.

— Звонит Прокуроров, — спокойно ответил тот.

Значит, и секретарь уже успел прочитать эту вшивую газетенку!

— Хорошо. Соедини!

— Доброе утро, Герман Олегович, — раздался чуть сладковатый голос Прокуророва. Продажная сука! Сидит, небось, с диктофоном и ждет, что он сорвется. Но он не доставит ему такого удовольствия!

— Не могу поверить, Роман Васильевич! После всего, что вы обо мне написали, вы еще желаете мне доброго утра? А мне-то казалось, что, в лучшем случае, вы хотите моей смерти. Ну, а в худшем…

— Значит, вы уже успели ознакомиться со статьей? — перебил его Прокуроров.

Дотов взял со стола фломастер и сломал в руке.

— Разумеется, Роман Васильевич, разумеется!

— Да, возможно, не все изложенные в ней факты абсолютно достоверны, но…

— Извините, но мне трудно согласиться с вами. Ложь сама по себе не является фактом!

— То, что террористы захватили военную базу, на которой хранится химическое оружие, по-вашему, ложь? Или, может быть, ложь — зверское избиение человека, которого бандиты приняли за меня? И, может быть, никто не запугивал сотрудников газеты?

— Не хотите ли вы тем самым сказать, что я как-то связан со всем этим?

— Упаси Боже! Я не провожу никаких параллелей! Я лишь перечисляю факты в их последовательности!

Дотов снова напомнил себе, что должен держать себя в руках.

— Но вы перечисляете их излишне тенденциозно!

— Ну, вам ли обвинять меня в тенденциозности! В конце концов, я предложил вам выбор: или вы откровенно отвечаете на все мои вопросы, и я излагаю в статье также и вашу точку зрения, или в ней будет отражена только моя позиция. Позиция человека, которого волнует судьба города!

У Дотова отпали последние сомнения: Прокуроров записывал все на магнитофон.

— По-вашему, я не переживаю за судьбу города? — придав голосу драматический оттенок, спросил он.

— Ваши последние решения заставляют меня так думать!

Неужели Прокуроров не заметил откровенного сарказма в его словах? Или он уже настолько вошел в роль, что вообще ничего не замечает?

— Далеко не все решения могут быть очевидны! Существует такое понятие, как целесообразность…

Дотов прикусил язык, но было уже слишком поздно. Прокуроров тут же ухватился за это слово.

— В этом вы безусловно правы! Именно целесообразностью диктуются все ваши последние решения! Замалчивание кровавого террористического акта, утаивание правдивой информации! Насколько реальна химическая угроза для нашего города? Почему никто не говорит об этом? Вы ведь не станете отрицать, что такая угроза существует?

Сука! Продажная бумажная сука! Попадись ты мне в руки!

— О какой-либо угрозе говорить преждевременно! Мы держим ситуацию под контролем. Предоставьте профессионалам заниматься своим делом и не путайтесь у них под ногами!

— А что будет с теми, кто «путается»? — вызывающе спросил Прокуроров. Что «профессионалы» намерены делать с ними?

— Что вы хотите этим сказать? — в тон ему ответил мэр.

— Я спрашиваю, что будет с теми, кто имеет свою точку зрения и пытается донести ее до людей?

— Подобными разговорами вы действуете лишь на руку террористам!

— На руку террористам действуете вы, когда пытаетесь утаивать правду от людей! Если существует реальная угроза взрыва, не следует ли честно сказать об этом?

— Нет, не следует! Потому что в противном случае это может вызвать панику, последствия которой могут быть просто катастрофическими!

— Почему бы вам здесь снова не употребить свое излюбленное словечко: «целесообразность»? Поговорим, насколько целесообразна вообще жизнь людей?

Пальцы Дотова, в которых он держал трубку, побелели.

— Вы играете словами!

— А вы играете жизнью и смертью людей!

Дотов вздохнул.

— Должен предупредить вас, Роман Васильевич, что публикацией статьи, а также распространением порочащей меня информации, вы нарушили сразу несколько статей уголовного кодекса, и я…

— Следует ли это понимать как угрозу? — тут же отреагировал Прокуроров.

— Именно так, дражайший Роман Васильевич, это и следует понимать! руки Дотова дрожали. Он уже практически не владел собой.

На другом конце линии Прокуроров удовлетворенно хмыкнул.

— Кажется, нам удалось расставить акценты. Теперь ясно, что вы собой представляете. Как человек и как мэр. Не буду вам больше мешать. Вам ведь нужно время, чтобы освободить место для своего приемника! Для человека, который не станет затевать всех этих грязных игр!

— Могу я узнать, имеете ли вы в виду кого-нибудь конкретно?

— Хотите узнать, не имею ли я в виду себя?

— Вы ведь прекрасно знаете, кого я имею в виду!

— В самом деле? — в голосе Прокуророва послышался неприкрытый сарказм. — Расскажем народу старую сказочку о том, как продажный журналист отрабатывает деньги мафии?

Дотов громыхнул телефоном о стол.

— А что, разве дело обстоит иначе?!

— Well, my friend, you're heard everything yourself, — на этот раз Прокуроров обращался явно к кому-то другому, поскольку не мог не знать, что Дотов знанием иностранных языков не обременен. После чего в трубке послышался щелчок, и связь прервалась.

Хоменко сидел, прислонившись к ящикам с оружием. Сил практически не осталось. Чувство голода заглушало все остальные, даже боль. Последних три часа он шаг за шагом обследовал бункер, пока окончательно не убедился, что второго выхода нет. Как ни странно, он испытал облегчение. Теперь стало окончательно ясно, что выбраться отсюда без посторонней помощи он не сможет, но, с другой стороны, и террористы не смогут проникнуть в бункер незамеченными.

Почему именно ему суждено было встать на пути у террористов? На роль «крепкого орешка» он не претендовал, а просто бился за свою жизнь. Впрочем, сейчас, запертый в бункере, никакой реальной угрозы для террористов он не представлял. Можно, конечно, попытаться взорвать склад с оружием. Но едва ли это будет разумным решением.

Хоменко снова и снова пытался дозвониться по 02, а затем и по другим номерам, но всякий раз безрезультатно. Лишь однажды на другом конце линии сняли трубку, но связь была просто ужасной, и он не разобрал ни единого слова. Хоменко не знал, приняли ли его сигнал и стоит ли ждать помощи.