Словом, жизнь у меня была весьма насыщенная. Хоть Рэвалли и говорил, что учиться мне придётся не так много, как боевому магу, в действительности, училась я столько же. Те же самые двенадцать часов, а иногда и больше. Одна радость: в отличие от запертого в подвале Нэйтаса, меня хоть в передвижениях не ограничивали, так что законодательство и анатомию я зубрила в саду, амулетами занималась в своей комнате, ментальные щиты тренировала перед леди Икэссой, которой с каждым разом всё труднее становилось под них заглядывать. А мысли читать ходила на рынок, и — Рэвалли был прав — уже через несколько дней мне это занятие надоело хуже горькой редьки. А вот к Стэнну я, несмотря на все предупреждения, в голову влезть не раз пыталась, но он это сразу чувствовал и, хмыкнув, ставил прочный щит, заглянуть под который мне ни разу не удалось.

В принципе, меня никто не заставлял так напрягаться, ни один колдун и слова бы мне не сказал по поводу не сделанного задания. У меня даже было право отменить занятие, если я не успевала проработать пройденный материал. Но, во-первых, мне самой было очень интересно и хотелось скорее всему научиться. А во-вторых, я бы сгорела со стыда, придя в Школу с невыученным уроком. Тут уж мой врождённый перфекционизм срабатывал.

К тому же, со слов преподавателей я знала, что Нэйтас вкалывает, как проклятый, даже ночевать порой в зале остаётся, как раньше Стэнн, и мне очень не хотелось отставать от него. Я объявила ему негласное соревнование, о котором парень даже и не подозревал, и постоянно расспрашивала колдунов о его успехах, сравнивая со своими. Пока по количеству полученных умений мы шли наравне, и отставать я не собиралась. И поэтому я начинала колдовать, едва раскрыв глаза, и заканчивала поздно ночью, в объятиях любимого. Стэнн подсмеивался над «заучившейся магичкой», но откровенно гордился моими успехами.

С Нэйтасом за всё это время мы виделись раз пять, да и то нечаянно, когда он по каким-то надобностям выбирался из своего подвала. Мы радовались нашим встречам, расспрашивали друг друга об успехах и трудностях. Он всё так же краснел и смущался, я по-прежнему этому удивлялась.

Однажды я спросила его:

— Скажи, то, что Рэвалли говорил на экзамене про твои занятия — правда? Что в город нельзя выходить, на мыслеречи разговаривать? И заниматься надо безвылазно по двенадцать часов без Свободных дней?

— Нет, леди Селена, — улыбнулся Нэйтас. — Ограничения, конечно, есть, но очень небольшие и вполне оправданные. В город мне нельзя, но только потому, что у меня здесь родственников нет, а с незнакомыми мне сейчас, действительно, лучше не общаться. А вот если бы здесь у меня была родня, я бы мог периодически брать Свободный день и навещать их. Разговаривать с мамой на мыслеречи можно, но нельзя рассказывать о том, что здесь происходит, чем я тут занимаюсь. Но это и понятно. Это называется — служебная тайна, и она обязательна для всех, а не только для меня. Как я занимаюсь — никого не волнует, никто за мной не следит. Устал — отдыхаю, в саду гуляю. Чтобы Свободный день взять, достаточно заявление написать лорду Стэнну, и можно весь день в саду сидеть или книжки читать, никто и слова не скажет. Правда, я его ни разу не брал. Зачем он мне, если в город выходить нельзя. А гулять и книжки читать я и вечером могу. Так что, лорд Рэвалли меня просто запугивал, чтобы я ещё раз подумал, надо ли мне учиться.

«А ещё точнее — меня он запугивал, а не тебя. Недаром же Стэнн меня на экзамен приволок», — сообразила я, но вслух сказала совсем другое: — Да, наверное. И ты молодец, что не испугался.

И подумала, что наконец-то я прояснила все неясности и пора мне уже освободиться от воспоминаний об экзамене.

Ну, а со Стэнном у нас продолжался бесконечный медовый месяц. Мы и вели и чувствовали себя, как влюблённые подростки. Встречаясь в коридоре Дома Полиции, старались задеть друг друга, прикоснуться хотя бы кончиками пальцев. Постоянно переглядывались, хихикали над любой ерундой. А оставшись наедине, не могли и на миг отпустить друг друга. Если я рассказывала любимому о своих достижениях за день, то сидела у него на коленях, в его объятиях. Если мы гуляли по саду, где я пересказывала ему очередной урок по анатомии или законодательству, то только в обнимку или держась за руки, крепко переплетя пальцы. А уж наши жаркие стоны, вздохи и вскрикивания еженощно слышала не только наша кровать: в саду не осталось на одной скрытой кустами лавочки, ни одних зарослей декоративного кустарника, ни одной ивы, спустившей до земли свои ветви, которые бы не были в курсе наших отношений.

Колдуны смотрели на нас с доброй усмешкой, которая, впрочем, не препятствовала им чётко и быстро выполнять все приказы Стэнна: к своим должностным обязанностям он по-прежнему относился очень серьёзно и, когда он был занят, я старалась ему не мешать.

С моими преподавателями мы как-то незаметно перешли на «ты» и перестали добавлять в разговоре перед именами слова «лорд» и «леди».

Кошку я давно перевезла в Кэтанг и теперь она, справившись с первоначальным шоком, жизнерадостно ловила в саду мух и бабочек и часами наблюдала за плавающими в фонтане золотыми рыбками. И даже подружилась с Мурлыкой.

Сестре и подругам сказала, что выхожу замуж и уезжаю в другой город. В подробности пока вдаваться не стала, решив, что успею ещё шокировать их, когда обживусь и приглашу в гости. Более того, маги Игоря Николаевича, совместно со Стэнном и Рэвалли, поднатужившись, соорудили наполовину техническое, наполовину магическое средство связи между двумя мирами, очень напоминающее мобильный телефон. Впрочем, это он и был. Колдуны просто поставили у Порталов по ретрансляционной вышке, соединив их невидимым магическим кабелем. Подробностей этого мощного технологического и магического прорыва я не знала, да они меня и не интересовали. Главное, я получила возможность общаться с подругами, так что они даже и не заподозрили, что город, в который я так поспешно уехала, не принадлежит нашему миру.

А ещё мне пару раз удалось сделать сбывшиеся пророчества, после чего я была горда невероятно.

О Гэтторе ничего не было слышно, и колдуны постепенно успокоились, даже отменили режим повышенной бдительности. Подумали, что Гэттор решил затаиться на пару десятков лет в надежде, что о нём позабудут. Мне, правда, в это не очень верилось, грызли меня смутные опасения. Но, когда я поделилась ими со Стэнном, он только плечами пожал:

— Возможно, ты и права, но мы всё равно ничего не можем сделать. Только ждать.

И я больше не заговаривала о своих подозрениях. Тем более, что ничего определённого в них не было. Так, внутреннее беспокойство.

Единственным тёмным пятном, даже не пятном, а пятнышком на сияющем лике моей жизни было то, что я никак не могла наладить отношения с Кэйти. Она искренне считала, что я отняла у неё любимого и всей душой ненавидела меня за это. Хотя, как уверял Стэнн (да я и сама была в этом уверена), он даже не подозревал о её чувствах, пока я ему о них не сказала, и, соответственно, не подавал ей никаких надежд. Всегда подтянутая, ухоженная, стильно одетая, она цокала мимо меня на высоких каблучках с презрительной миной, при случае стараясь толкнуть или сказать какую-нибудь колкость. Старательно не замечала меня, когда приносила Стэнну бумаги на подпись. А однажды, когда мне срочно понадобилось «Дело о взбесившемся артефакте», с которым меня попросил ознакомиться Лэррис, я минут пятнадцать прождала у неё в кабинете, услышав: «Некогда мне всякой ерундой заниматься», и только вмешательство ждущего меня Стэнна заставило её найти нужную папку. Но даже тогда она так швырнула её передо мной на стол, что из неё разлетелись листочки. Молча проведя над ними рукой, я собрала их обратно в папку и вышла из кабинета. Наверное, надо было как-то проявить силу и заставить эту наглую девицу подчиниться, но мне не хотелось устраивать шумные разборки в Тайной Полиции, а поставить её на место одной фразой или просто взглядом, как умел Рэвалли, у меня не получалось.