– Нет, он пошел ко мне в комнату, – говорит она. – Но он может выйти, так что поторопись.

Мои пальцы трясутся, когда я кладу руку на дверную ручку и приоткрываю дверь.

Моя мать незамедлительно протискивается внутрь, закрывает дверь и поворачивается лицом ко мне, ее стеклянные глаза сканируют мой организованный стол, застеленную кровать и книги, расставленные по алфавиту на угловой полке.

– Ты всегда такая организованная, – подмечает она, полностью отвлекаясь от своей цели, в этом она хороша. – Определенно, это у тебя от отца.

Не люблю, когда она сравнивает меня с отцом, частично из–за того, что он мне не нравится, и частично из–за того, что он не нравится ей, так что ее сравнение не является комплиментом.

– Мам, мне ведь не надо уходить из дома, да? – спрашиваю я, жуя ноготь на большом пальце.

Она не смотрит мне в глаза, когда направляется к окну и отодвигает штору, чтобы посмотреть наружу в ночное небо. – Помнишь, какой грустной я была, когда ушел твой отец?

Я начинаю отвечать, но она меня перебивает.

– Я была по–настоящему расстроена. Он не просто разбил мое сердце, он расщепил его на маленькие куски, – она отпускает штору и разворачивается. – Он и тебя бросил, знаешь ли.

– Да, я знаю, – хмурюсь я, не уверенная, почему она подняла болезненную тему. Ненавижу думать о своем отце, как он бросил меня и разрушил мою веселую, любящую маму.

– Все в порядке, конфетка, – она пересекает комнату и заключает меня в объятия. От нее воняет сигаретным дымом, виски и какой–то специей, от чего горят мои ноздри, а глаза слезятся. – Я подняла эту тему не для того, чтобы тебя расстроить. Я лишь хотела дать тебе знать, что никогда не брошу, не смотря ни на что. Обещаю, я буду здесь с тобой, вне зависимости от того, что произойдет. Я не стану твоим отцом.

Я обвиваю ее руками и крепко обнимаю, когда облегчение затапливает меня. Она не заставит меня уйти.

– Но, – начинает она, и мои мышцы сплетаются в крепкие узлы. – Чтобы я сдержала свое обещание, ты должна пойти со мной на компромисс.

– Окей… Как я это сделаю?

– Давай мне чуточку пространства, когда оно мне понадобится.

Слезы обжигают мои глаза, когда я поднимаю вверх свой подбородок и встречаюсь с ней глазами.

– Это означает – уйти из дома прямо сейчас, да?

Она вздыхает, когда слезы текут ручьями из моих глаз:

– Не такое уж и большое дело. Ты можешь вернуться домой в понедельник, когда дома не будет Билла.

Я вытираю слезы моих щек:

– Но куда мне пойти?

Она проводит беглым взглядом от окна к двери, затем обратно:

– Ты можешь позависать в машине. Это может быть весело. Можешь взять отсюда свой спальник и притвориться, что отправилась в поход.

– Я не люблю походы, – бессмысленно говорю я. – И последний раз, когда я спала в машине, какие–то парни начали стучать в окно, пытаясь убедить меня, чтобы я их впустила.

– Ах, да, я об этом забыла, – стучит пальцем по своей нижней губе. – Может, ты проведешь выходные у каких–нибудь своих друзей, – волнение освещает ее глаза.– Это будет весело, правда?

Бросаю взгляд на часы на своем комоде.

– Сомневаюсь, что кто–то из моих друзей еще не спит.

Она отходит назад, роется в кармане своих джинс и достает телефон:

– Ну, ты не узнаешь, пока не попробуешь, правильно?

Я с опаской посматриваю на телефон:

– Их родители могут рассердиться, если я так поздно позвоню.

– Уверена, нет, – она принуждает меня взять телефон. Когда я не шевелюсь, она кривится. – Виллоу, эти штучки с обещаниями не сработают, если ты не будешь сотрудничать. Я не могу придерживаться своей части сделки, если ты не будешь придерживаться своей.

Я открываю рот, чтобы сказать ей, что не хочу давать обещания, но потом все случаи, когда моя мама на несколько дней подряд исчезала, вспыхнули в моей памяти. В те дни я часто беспокоилась, что она не вернется, и я останусь совсем одна.

Пока я стараюсь действовать жестко и притворяться, что могу справиться с самостоятельной жизнью, иногда становится страшно, как в те ночи, когда у наших соседей вечеринки, или когда кто–то стучит в дверь, пытаясь заставить меня пустить их в дом.

– Замечательно, я позвоню одному из своих друзей, – беру телефон из ее рук. – Но, если он не ответит, ты все равно сдержишь обещание.

Она протягивает мне телефон:

– Если они не ответят, я найду, куда тебе еще пойти.

Кривясь, беру телефон, открываю и рассуждаю, кому позвонить. Родители моей подруги Луны – супер строгие, так что она бесполезна. Винтер и Ари могут разрешить мне остаться, но тогда мне надо объяснять, почему мать выставляет меня из дома, а я еще не готова рассказать им о своей жизни дома.

Есть только один человек, который знает, что происходит в моем доме, и это – Беккет. Он один из моих близких друзей с начальной школы. Я рассказала ему о своей матери несколько лет назад, когда он пришел ко мне домой, чтобы поработать над школьным проектом, а моей матери не было дома к тому времени, когда он уходил.

– Ты уверена, что с тобой будет все хорошо, если ты останешься здесь одна? – спросил он, неохотно уходя, даже с учетом того, что его мама сигналила уже пять раз.

Я кивнула, съёживаясь от криков соседей, доносящихся из–за стен.

– Я буду в порядке. Вообще–то, я много времени провожу дома одна.

С беспокойством в глазах он забросил свой рюкзак на плечи.

– Правда? Это не кажется нормальным. Я имею в виду, что мои родители не великолепные, но они не оставляют меня одного дома так поздно, пока со мной нет горничной или Тео.

– Все в порядке, – я чувствовала себя тупой, глупой, и смущенной, не только потому, что защищаю свою маму, а из–за того, как громко кричат соседи. Было достаточно плохо привести Бека в мой крошечный, разрушенный дом, расположенный на хреновой стороне города, когда его дом такой фантастический и большой. Но нам нужно было несколько камней из моей коллекции, чтобы сделать проект, так что у меня не было большого выбора.

– Я могу о себе позаботиться.

– Но ты не должна, – он легонько дотронулся до моего носа, – то, что он делал, чтобы подбодрить меня. – Почему бы тебе не пойти ко мне домой и не позависать там, пока не придет домой твоя мама?

Мои плечи опустились еще ниже:

– Она может не прийти домой до утра, – или может даже несколько дней, но я не хотела этого ему говорить.

Он моргнул от шока, а я ждала, когда он назовет мою мать отмороженной или чудачкой, как другие дети, но то, что он сказал было:

– Все в порядке. Ты сможешь провести у меня ночь.

Я едва улыбнулась. Мне следовало знать, что Бек никогда не назовет меня чудачкой.

– Думаешь, твоя мама мне разрешит?

Он пожал плечами:

– Я лишь скажу ей, что нам надо доделать проект, а твоя мать подберет тебя через несколько часов. К тому времени она будет спать, так что не заметит.

– А что насчет утра, когда я все еще буду там?

– У нее тренировка по теннису примерно в восемь, и она не вернется до полудня.

Я кивнула и упаковала вещи, довольная, что мне не надо снова спать одной в доме, и благодарная Беку, моему лучшему другу.

Я бросаю быстрый взгляд на маму, интересуясь, как бы она чувствовала себя из–за того, что я провела ночь в доме мальчика, или если бы она узнала, что за годы я уже несколько раз так делала. Честно говоря, не думаю, что ей бы было до этого дело.

Я набираю номер Бека, скрещивая пальцы, чтобы его отец не разозлился, что я звоню. Иногда он может быть сварливым.

Четыре гудка, прежде чем Бек берет трубку.

– С каких пор ты так поздно не ложишься? – спрашивает он дразнящим тоном.– Думал, у тебя режим, чтобы освободить максимальное количество часов для учебы, или что–то типа того.

– У меня режим,– я отворачиваюсь спиной к маме, когда она меня пытливо изучает. – Но режим прервали.

Он вздыхает:

– Дай угадаю. С парнем номер двадцать семь покончено, или он громкий и надоедливый.