И все же… Не ощутил ли в тот субботний вечер Мегрэ нечто вроде неловкости? Не приходило ли ему несколько раз в голову сомнение и не смотрел ли он на своего собеседника более жестким взглядом?

Его длинный монолог был полон страсти.

Но и в голосе Рене, хотя она и старалась держать себя в руках, тоже звучала страсть.

Да и Пру, пытавшийся казаться хладнокровным, порой крепко сжимал зубы.

— Почему вы считаете, что он принял внезапное решение уйти из дома именно в понедельник вечером? - Пру лишь безразлично пожал плечами.

— Он унес с собой три миллиона франков? — Продолжал настаивать Мегрэ.

— Я у него об этом не спрашивал.

— Когда вы ему их вручили две недели назад, что он с ними сделал?

— Он поднялся на второй этаж… Думаю, он где-то их спрятал…

— Он не отнес их в банк?

— В тот день он не мог бы этого сделать, дело ведь происходило вечером, сразу же после ужина.

— В кабинете?

— Нет. В гостиной. Мы ждали, когда малышка уснет…

— Вы все трое об этом говорили заранее? И обо всем условились, включая и сумму? Видимо, вы хранили деньги в кабинете?

— Нет. В спальне.

— Боялись, что он их возьмет?

— Спальня-то была только нашей.

— Вам двадцать девять лет… Вы могли откладывать деньги только после службы в армии… Каким же образом за такое короткое время вы сумели накопить столько денег?

— Из них мне принадлежала только часть, точнее одна треть…

— Где же вы достали остальные деньги? - Казалось, этот вопрос его ничуть не смутил. Наоборот! Похоже, он был очень доволен, что комиссар его задал, и начал объяснять:

— Один миллион мне одолжил отец. Он работал всю жизнь, чтобы скопить деньги… Еще один миллион одолжил мне муж моей сестры… Его зовут Мурье, Франсуа Мурье, у него колбасная лавка на бульваре Шарон…

— Когда вы получили эти деньги?

— Перед Рождеством… Мы надеялись покончить с Планшоном на следующий день…

— Покончить?

— Ну да, мы хотели дать ему деньги, чтобы он ушел из дома! Вы меня очень хорошо поняли.

— Наверное, вы дали ему расписку?

— Даже с родственниками я стараюсь заключать все дела на законном основании.

Мегрэ подвинул к нему блокнот и ручку.

— Не напишите ли мне точный адрес вашего отца и шурина?

— Доверяй-доверяй, но проверяй!

Однако он написал адреса. Почерк у него был старательный, ровный, почти как у школьника. Когда комиссар рассматривал адреса в блокноте, зазвонил телефон.

— Говорит Пируэ… Я закончил… Вы мелеете подняться, или, если хотите, я спущусь в ваш кабинет…

— Нет, я сам поднимусь к вам…

И обращаясь в Пру, комиссар произнес:

— Прошу извинить меня. Я ненадолго отлучусь…

Он прошел через соседний кабинет, оставив дверь открытой, и попросил Лапуэнта:

— Посиди у меня в кабинете и понаблюдай за ним…

Через несколько минут он уже взобрался на самый верх Дворца провосудия, пожал руку Моэрсу, чуть не задел манекен, изготовленный для следственных экспериментов, и вошел в лабораторию.

Господин Пируэ с блестящим от пота лицом изучал две увеличенные, еще влажные фотографии, заколотые прищепками.

— Ну и что?

— Мне нужно задать вам один вопрос, шеф… Тип, который подписал эти документы, много пил?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Это могло бы объяснить, почему подписи отличаются друг от друга… Посмотрите сначала на эту подпись в платежной ведомости… Почерк здесь не очень твердый… Я бы сказал, что он принадлежит человеку неуравновешенному, хотя в хладнокровии ему не откажешь… Вы знакомы с этим человеком?

— Да. Я беседовал с ним почти целый вечер.

— Хотите знать, что я о нем думаю?

Увидев, что Мегрэ утвердительно кивнул головой, эксперт принялся рассуждать:

— У этого человека лишь начальное образование, но он всегда отличался прилежанием. У него почти болезненная застенчивость, но иногда проявляются всплески гордости. Он пытается выглядеть спокойным, держать себя в руках, но зачастую им обуревают страстные чувства.

— Неплохо!

— У него что-то со здоровьем… Он болен или думает, что болен…

— А его подпись на акте продажи?

— Именно поэтому я вас спросил, пьет ли он. Здесь почерк довольно сильно отличается… Возможно, писал тот же человек, в таком случае, если и подписывал он, то был или пьян, или очень волновался… Посмотрите сами и сравните… Здесь буквы ровные, хотя рука немного дрожала, как это случается с пьющим человеком, однако в момент подписи он не был пьян… На акте продажи, наоборот, все буквы написаны нетвердой рукой…

— По-вашему, писал один и тот же человек?

— В случае, о котором я вам только что говорил, да… Если же нет, то речь идет о подделке подписи… Часто при подделке можно найти те же неясно написанные буквы, те же признаки, указывающие на душевное волнение…

— Благодарю вас. А не скажете, что общего между этим почерком и предыдущими?

Мегрэ протянул ему листок бумаги, на котором Роже Пру написал несколько минут назад два адреса. Господин Пируэ бросил на листок лишь беглый взгляд и заключил:

— Никакого сходства… Могу вам объяснить…

— Не сейчас. Спасибо, господин Пируэ…

Мегрэ взял оригиналы документов и вернулся в свой кабинет. Пру по-прежнему сидел на своем стуле, а Лапуэнт стоял перед окном.

— Ты можешь идти, старина.

— Ну, и чего вы еще хотите от меня? — спросил любовник Рене.

— Ничего… Возвращаю вам акт о продаже мастерской… Видимо, его отпечатала на машинке мадам Планшон?

— А разве она не говорила вам об этом? Тайны тут нет никакой…

— Ее муж был пьян, когда подписывал этот акт?

— Он знал, что делал. Силком мы его не заставляли ставить свою подпись. Конечно, в тот час, как это с ним случалось, он уже пропустил несколько рюмок…

— У вашего отца есть телефон? Какой у него номер?

По-прежнему с высокомерным видом Пру диктовал номер комиссару, и тот набирал его по телефону.

— Его звать Гюстав Пру… Только кричите погромче, он туг на ухо…

— Господин Гюстав Пру… Извините за беспокойство… У меня здесь ваш сын… Он уверяет, что в декабре вы одолжили ему сумму в миллион старых франков… Да… Он рядом со мной… Как?.. Вы хотите поговорить с ним?

Старик тоже был недоверчив. Мегрэ протянул телефонную трубку своему собеседнику.

— Это я, отец… Ты узнал мой голос? Ладно! Ты можешь ответить на вопросы, которые тебе зададут… Нет! Это простая формальность… Позже объясню… До скорого, да… Все хорошо… Да, он ушел… Не сейчас… Я зайду к тебе в воскресенье.

Роже Пру вернул трубку комиссару.

— Теперь вы можете ответить на мой вопрос?.. Вы дали ему в долг один миллион?.. Хорошо!.. Наличными?.. Вы взяли их из банка накануне?.. Из сберегательной кассы?.. Да, я вас слышу… Ваш сын дал вам расписку?.. Благодарю вас… Я пошлю к вам кого-нибудь… Он просто проверит… Вы только покажете эту расписку… Минутку… В какой день это было?.. Накануне Рождества?..

В глазах Пру еще больше, чем раньше, сквозила презрительная ирония.

— Вы, наверное, хотите звонить и моему шурину?

— Это не срочно. Не сомневаюсь, что он тоже подтвердит, что дал вам в долг деньги…

— Я могу уйти?

— Если не желаете сделать признание…

— Какое еще признание?

— Не знаю. Может быть, вы догадываетесь, куда мог направиться Планшон, после того как он ушел из дома. Физически ведь он не очень-то крепкий. Да и потом он был пьян. С двумя чемоданами ему трудно было далеко уйти…

— Разве не вы обязаны разыскивать его? Или это должен делать за вас я?

— Ну, об этом я вас не прошу. Просто, если у вас есть какие-то соображения, вы могли бы со мной ими поделиться и помогли бы выиграть время…

— Почему вы не спросили об этом самого Планшона, когда встречались с ним или когда он вам звонил по телефону?.. Он наверняка ответил бы лучше, чем я…

— Странно, но он вовсе не хотел покинуть свой дом.

— Он вам это сказал?

На этот раз вопросы начал задавать Пру.